Вы не вошли.
Страницы: 1
Доброго вам, критики.
Одна замечательная писательница прислала рассказ своего протеже, просила помочь с критикой. Добрые люди, напишите свое веское, автор будет признателен, и я тоже. 
_________________
Досье на Мессию
Ф.И.
Ивэл Кроу.
Да, так его и звали. Это имя теперь известно всем. А тогда…
Нет, очень близко я не был с ним знаком.
Хотя я помню…
Желтоватый бумажный лист зашуршал под пальцами. Я перелистнул страницу, на которой было только имя. Имя того нового, что обрушилось тогда нам на голову.
Никто никогда не знал, как и когда Он войдет в город. И какой город будет следующим. Появлялся же Он всегда по-разному. В тот раз на Его дороге оказался мой город. Он вошел почти незаметно. Наверное, уже устал от внимания и решил дать себе передышку, не начиная проповедь от самых врат. Впрочем, тогда в городах не было врат, стен и прочего, чем они обзавелись сейчас. Сейчас смеются, что тогда был век позолоченной стали. И я смеюсь вместе со всеми. Хотя и помню, как было тогда. Но я соглашаюсь с ними.
…Он зашел в кофейню, где выпил пару чашек кофе, почти залпом, одну за другой. Перед третьей Он закурил, старательно избегая странных взглядов со стороны. Его появление всегда вызывало странные взгляды, хотя когда Он действительно хотел, Его могли не замечать часами.
Длинные, как струи быстрого летнего ливня, волосы были того неопределенно пыльного цвета, за которым уже было не различить истинный. Все равно при разном освещении они выглядели по-разному. Разумеется, они были стянуты обрывком шнура, небрежно и неровно. Косуха, пытающаяся иногда блеснуть былым лоском. Но кусты, трава и камни, а иногда даже обувь оставили на ней столько отметин неподдельной убедительности, что блеснуть она могла разве что молнией на застежке. Футболка с какой-то кричащей надписью. Джинсы – стомиллионная штамповка непонятно чьего производства. Не менее безликая обувь – то ли сапоги, то ли ботинки. Спортивную обувь Он не носил в принципе, высказавшись о ней как-то: “Не под то заточена”. В общем, Он был одет, как и тысячи тысяч подростков по всему миру. Особенно, когда они хотят выразить презрение к оному. И ко всем его ценностям, вместе взятым.
Да и сам Он выглядел как подросток.
И это часто сбивало с толку и давало ему еще один шанс выжить.
Ему просто надо было молчать. Потому что стоило ему открыть рот и озвучить пару своих сентенций, похожих на причудливые облака, как сразу становилось понятно: еще один идиот.
Где и кто научил Его этому, осталось загадкой. Мне иногда кажется, что даже для Него самого. А имя… что ж, не лучше и не хуже многих, выбранных самовольно, в относительно сознательном возрасте.
Он умел говорить, Он любил говорить, и, надо сказать, делал Он то, что любит, мастерски.
Много раз его пытались переспорить, переубедить, но… Он выигрывал споры и перетягивал на свою сторону самых матерых проповедников, психологов и просто спорщиков от природы.
Наверное, потому, что Он точно знал, о чем говорит, а со временем смог и доказать. И доказать так, что любое неверие показалось бы не более чем глупостью.
И ему было вовсе не надо приносить никого в жертву. Проливать реки крови неверующих вовсе или верующих иначе. Он просто говорил.
И Он никогда не вел праздных разговоров ни о чем. Это блажь, выдумка, недостойное занятие, так Он думал.
…Так что кофе Он пил молча.
Пол
Мужской.
Это можно сказать с уверенностью. До трансформации. А после…
У него не было личной жизни как таковой. Хотя о его приключениях в этой сфере ходило множество легенд и рассказов. Он называл их байками.
Его язык составлял причудливую мешанину из всех слов и понятий, которые могла воспринять та или иная прослойка общества. Все зависело от аудитории, окружающей Его на данный момент. Казалось, что его слова сами принимают понятную форму для слушателей, перетекая, как ртутные шарики, из сосуда в сосуд. И сосудами были наши сознания.
Когда же я пытался понять его с точки зрения четких определений языка, то получалась картина: немного чистого текста классики – основы основ в любом языке, немного жаргонного сленга, присущего нужной ему аудитории, и немного лично им придуманных понятий. И эти понятия были основой его речей. Он переводил данное Ему свыше в удобные формы восприятия.
Но так было не всегда и не со всеми.
В то короткое, отмеренное Ему время, когда Он не был занят своей миссией, Он был с нами. И вот тогда…
Я слушал отрывистый смех, причудливо четкие фразы, ловил Его мимику и движения. И Он не казался мне чем-то чуждым и сверхъестественным. Впрочем, так видели Его все, кто был с Ним тогда. Близко. В то короткое время.
Он любил кофе. Он никогда ни о чем не просил. И никто не знал, где и как Он добывает себе средства к существованию. Ведь мы, Он так долго жили без малейшей поддержки вне нашего круга. Это было похоже на испытание. Во всяком случае, так говорил Он. Но Он говорил только о себе. Нам же была предоставлена полная свобода. Только первая четверка всегда была при Нем, сколько Его помнили – с самого начала.
И все последующие четверки брали за основу первую – как архетип.
Эти же, первые были очень странны, хотя и вели себя вполне дружелюбно.
И вот уж они никогда не были стеснены правилами, понятиями и средствами. Я думаю, они и были тем, что поддерживало Его на плаву еще тогда, когда Он безымянным сумасшедшим делал свои первые шаги в этом мире. Они оберегали Его ненавязчиво и строго, как единственную платоническую любовь всей своей жизни. Что совершенно не мешало им предаваться радостям тела и цивилизации.
Чаще и дольше всего Он разговаривал именно с ними.
Он никак их не называл. Сами же они говорили о себе мало, только одно было постоянно: они были с Ним всегда. Сколько я помню и сколько я расспрашивал об этом других, тех, кто пришел к Нему раньше меня, они всегда были еще раньше. И не было никого, кто мог припомнить время без этой четверки. Не вместе с Ним, нет. Просто где появлялся Он, там же чуть позднее обычно и они. Иногда они приходили раньше. Но не было в этом никакой последовательности или системы. Только вели они себя совсем иначе, по-разному, но никогда так, как Он. Единственное, что их объединяло, это полное молчание о своем прошлом. В этом они, как никто, походили на Него. Вполне естественно, вдохновленные Его примером. Это были самые первые Его последователи. Те, кто еще, видимо, помнил Его одиночество. И разумеется, в основном управляли нами они, как более старшие, более близкие к Нему. И их слово было законом – после, конечно, Его. Но как менее обремененные Его проблемами ввиду, видимо, точного понимания разницы Его и своих задач, умеющие решать вопросы не только близкотеологического свойства – они как бы отвечали и решали за нас.
Что любопытно, это всех устраивало. Тем более что у нас свято почиталось такое понятие, как свобода воли.
Но во всем разнообразии последователей это была именно четверка, спаянный квадрат.
И я знал об их приближении за версту. Хотя каждый из них чувствовался совсем по-разному.
Хэл – шуршащий раскаленный песок.
Выбритая до зеркального блеска голова. Сухое поджарое телосложение. И масса пирсинга во всех видимых и, я думаю, в невидимых под одеждой местах тоже. Черная кожа – мечта BDSM. Штаны, жилет, куртка, перчатки с обрезанными пальцами, тяжелые ботинки армейского образца. И ласковая улыбка по всей морде, так не подходящая всей его внешности. Причем он действительно был очень мягок и добр в обращении.
Вэл – озноб по позвоночнику.
Светловолосый. Легкий на ногу и на язык. Почти никогда не умолкающий Вэл. Язва и душа компании, он предпочитал классику во всем. Если рубашка, то от Armani, костюм – от Versace, белье – от Dolce & Gabbana.
Казалось, что под самой его кожей есть блуждающий лейбл. Тело имени себя любимого. Был он невысок и светлокож, как и положено истинному блондину. И холодные внимательные глаза.
Гай – капли ледяного дождя по коже.
Восток. Дальний или Ближний – неважно. Но самой чистейшей воды. Смоль волос, загадочный разрез глаз, тонкая кость. Всегда старался держаться поближе к Хэлу. Вэл очень любил подтрунить над этой странной практически дружбой.
В одежде был неприхотлив и часто одевался чуть ли ни на second-развалах.
Мор – острое оглушающее желание смерти. Не имеет значения чьей. Всего на мгновенье.
Ему следовало служить в разведке. Неважно, какой страны. Безупречная внешность и такая же безупречная незаметность, скрытая под маской классичности. Короткие фразы, сцепленные улыбками, равнодушием или резкими смешками. Никто никогда не видел, чтобы он смеялся в голос. Серые глаза, шатен, средний рост, а за классическим покроем одежды сложно определить телосложение, если не приглядываться.
Но всех их объединяло это странное чувство при появлении поблизости. У каждого свое, но ощущалось оно нами очень остро. Опасность.
Они подходили – и я автоматически поворачивался лицом в их сторону. И не один я. Все, кроме четверок. Более поздних, но сложившихся как бы в отражение этой. Много позже и последующие стали вызвать похожие ощущения. Но эти были самые сильные.
Личная жизнь. Когда я вспоминаю о личной жизни в те времена, мне кажется, что это было время героев и титанов, хотя, конечно, это не так. Тогда не нужно было сомневаться и искать, все было уже с нами и для нас. Полыхали ночные костры, и вино смешивалось с кровью в равной пропорции, потому что и того, и другого было в достатке.
Он выглядел аскетом по сравнению с нами. Но стоило Ему улыбнуться в своей загадочной манере, как все вставало на свои места. Его безусловное лидерство и наше безотчетное служение.
…Это была одна из тех вечеринок, после которых голова становится чужой и выбросить ее не жалко так же, как чужую собственность. Так болит.
- Лови! – крикнул Вэл и запустил в мою сторону бутылкой.
Едва не сверзившись со спинки дивана, я умудрился поймать запущенный в мою сторону предмет, и лишь немного расплескал его содержимое на роскошную обивку. На себя я пролил больше и засмеялся, когда кожу погладили пальцы очередной девушки, бывшей тогда с нами. Им было просто, проще не бывает. Нам всем было тогда просто. Мир, люди – и мы, идущие за победителем.
Он стоял на пороге комнаты и улыбался. Казалось, ничего не задевает Его. Даже дым от выкуренных сигарет почтительно обтекал занимаемое Им пространство. Непотушенная сигарета прочертила огненную дугу из Его пальцев в распахнутое по случаю июльской жары окно.
- 10 дней. У вас есть еще 10 дней, пока я не вернусь.
Казалось, даже свечи на столе притихли и приглушили свой свет. Он пересек комнату, и мы услышали звук захлопывающейся двери. Я бы не удивился, если бы Он предпочел выйти в то же окно, куда улетела сигарета. Но дверь… Лязг замка больно ударил по нервам, как выстрел, прозвучавший в неожиданной тишине.
А через 10 дней Он вернулся с Талисманом.
Возраст
Неизвестен.
Хотя Он всегда утверждал, что 33. Я лично считаю, что по аналогии, но кто ж Его знает?
Он ведь не любил аналогий.
Я же могу вести отчет только от того момента, как Он вошел в наш город. Я слишком хорошо запомнил именно это. Что неудивительно.
А выглядел Он всегда одинаково. До трансформации, разумеется. Казалось, что бегущие над людьми незримые цифры времени на горящем фоне восхода и заката не оставляют на нем даже своего отблеска.
Потом… Его редко видели потом. Как будто Он выполнил свою миссию и на этом потерял интерес к нам. Я сам не полиморф, откуда мне знать, что узнается ими в момент “божественного изменения”. У каждого прошедшего Дом вскрывается свой блок данных, информации и умения. И каждый пользуется им по-своему.
А до обретения Талисмана Он мог выглядеть по-разному. Почти всегда моложе тех лет, о которых говорил применительно к себе. А иногда почти вровень со своим постоянным возрастом. Оглашаемый же им возраст не менялся никогда, сколько бы ни проходило времени. Но за все время моего знакомства с ним Он не изменился ни внешне, ни в заявлениях о своем возрасте. Только оттенки внешнего вида поведения – от “Мальчишка с улицы, мимо иду, никого не трогаю” до “Я взрослый человек, и уж я-то знаю, о чем говорю” – были различны, и иногда переходы из одного в другое слишком резки.
У Него были странные отношения со временем и своим внешним видом. Он оставался собой и в полном рванье, и в дорогом костюме пошитом на заказ.
Безумные глаза. Взгляд куда-то над и сквозь… все. Вполне естественно, что мало кто мог запомнить цвет его глаз, который постоянно менялся. Многие утверждали, что у него разные глаза. Кто-то обвинял Его в использовании линз для пущего эффекта. Но мнения никогда не сходились. Вариаций было такое множество, что проще было признать только сам факт, что глаза у Него были. Но взгляд для каждого и в зависимости… свой. И цвет, соответственно. Под собеседника, по необходимости. Когда Его совсем достали вопросами, он просто стал носить темные очки, снимая их только в нашем узком кругу. Я сам никогда не смотрел Ему прямо в глаза. А Он мало с кем разговаривал лично, подпуская на уровень взгляда, а ведь только так можно действительно понять собеседника.
Так что я мало могу сказать о том, как Он выглядел. Я могу только шелестеть страницами жалкого подобия досье, которое я сам и составлял очень давно и, право слово, достаточно путано. Зачем я начал это дело, я и сам не знаю. Помню, увидел Его лицо в новостях по телевизору и решил, что этот человек может быть неплохим тренажером для моего тогдашнего увлечения пинкертонством. Но я был не прав: дичью в этой игре стал я сам. Впрочем, я не жалуюсь, это оказалось довольно увлекательно, хотя достаточно долго выглядело глупо со стороны. Но Он никогда не говорил мне своего мнения об этом. Ах да, об этом я уже предупреждал, ведь мы мало общались.
Национальность
Неизвестна.
Разумеется, Он никогда не говорил, откуда пришел. Он никогда даже не заикался о “сладких годах детства” и прочей, с Его точки зрения, чепухе. Он мог рассказать любые детали той или иной страны, вплоть до мелкой забегаловки на окраине заштатного городка на периферии. Но ни к какой из стран он не испытывал того автоматического неподдельного пиетета, который выдает сквозь интонацию в разговоре и родной язык, и национальные особенности. Перекати-поле из ниоткуда в никуда. Это, впрочем, не мешало Ему разговаривать на любом языке. Это касалось Его дела, а, следовательно, было попросту необходимо. Но когда Его спрашивали, где Он учился, Он, разумеется, молчал, и, разумеется, молчал загадочно. У Него это хорошо получалось – загадочно. Девицы были в восторге и даже иногда спорили, кто останется с Ним на ночь в этот раз. Но конечно, выбирал всегда Он сам, а чаще всего никого не выбирал. Он любил отдыхать в одиночестве.
Лицом же и манерами Он был настолько неуловим, умея быть каким нужно по ситуации, что такой человек мог быть выходцем откуда угодно.
Единственное, что можно сказать четко: Он не был негром. Хотя при необходимости Он мог проявлять черты любой национальности и расы. И если Ему было надо, Он мог любого человека заставить принять Его за своего, пусть и очень дальнего земляка. Он мог воспроизводить традиционные акцент, манеры и стиль поведения. Что не мешало Ему оставаться совершенно равнодушным к любым реалиям национального порядка, как и ко многим другим.
…Вступление к проповеди раскатилось по широкой мрачноватой площади. Гортанные звуки Его голоса спугнули мирно пасущихся импровизированным живым ковриком голубей, и несколько хамоватых ворон соизволили сделать недоуменный полукруг в полуметре над розоватой каменной крошкой дорожек. Воробьи, те просто прыснули во все стороны пестрыми обрывками.
- Ну же, покажись! Ты ведь знаешь, что я сделаю сейчас! Иначе победа за мной!
На какой-то момент показалось, что полукруглая чаша собора подернулась дымкой, как под раскаленным воздухом. Что в достаточно сыром климате моего города было как минимум странно.
Он стоял на широченных ступенях, раскинув руки и запрокинув голову. Он бросал вызов. В очередной раз.
Разумеется, Ему никто не ответил.
Он так делал всегда перед тем, как начать говорить, и всегда с одним и тем же результатом. Небеса молчали.
Он странно усмехнулся, и следующие Его слова были обращены уже к аудитории.
- Ну, чего уставились?
Люди, бывшие тогда на площади, просто прохожие и те, кто каким-то немыслимым образом всегда оказывался там же, где и Он (Он называл их сидящие на хвосте), после такого фокуса с воздухом, а потом и достаточно невежливой фразы несколько опешили. Впрочем, те, кто уже не первый раз слушал его, просто усмехнулись и понимающе запереглядывались.
- Бог мертв. Это такая же банальная истина, как и то, что я стою сейчас перед вами. Поэтому я не буду об этом говорить. Я буду говорить о вас.
Кто-то покрутил пальцем у виска и был прав, кто-то остановился, прислушался и так же оказался прав, кто-то ушел – и тоже не прогадал.
- Вы, не желающие быть сами собой. Вечно недовольные жизнью и тем, что она дает и делает с вами. Старающиеся урвать побольше, как бы вы это ни называли и ни оправдывали. Умеющие желать и требовать недостижимого. Всегда. Недовольно отворачивающиеся от своего отражения, от своих дел и поступков. Знаете ли вы, почему это происходит? Можете ли назвать причину своего рождения не тем и не так, как сами бы того хотели? Причину своих неудач и лишений?
На кого вы киваете всегда, когда понимаете свое несовершенство, когда с вами случаются неудачи?
Вы думаете, что сами по себе? Нет. Вы такие, каким вас сделал Он. По образу и подобию своему.
Разве вы сами этого бы хотели? Разве со смирением вы воспринимаете то, что дает вам жизнь?
Я такой же человек, как и вы. И я знаю, о чем говорю.
Он уже создал вас. Создал такими же, как сам. И бросил на произвол судьбы.
Все эти глупые сказки, яблоки и прочее, не более чем оправдание самого себя. Вы же сами так делали не раз. Вы же подобие и уж точно можете знать, что к чему.
Но разве же Он хотел, чтобы вы и оставались такими же?
Подняться к нему? Самим стать как Он? Но разве же не было сказано: “Созданы по образу и подобию”? Так куда же дальше?
Человек – всего лишь начальная стадия. Куколка для нечто большего. Того, чем стал Он, когда ушел от нас. Когда покинул этот мир и стал чем-то иным. О чем Он думал, не оставив нам даже намека на продолжение развития? Вы можете узнать сами, если захотите сделать шаг…
И так ли уж Он не оставил нам подсказки?
Родители
Мужчина и женщина.
Вот и все, что нам может быть известно. Да и надо ли нам знать больше?
Он не говорил ни о них, ни о своей семье. Так, как будто их и не было никогда. Но они были. И Он сам был фактом их существования.
Он старался быть человеком без прошлого. Только вперед, только в будущее, где переливался всеми гранями придуманный им мир.
Туда, куда пришли мы все.
Я не знаю, где Он взял Талисман. И никто не знает, как Ему удалось его размножить. Хотя Он и научил этому кое-кого из своих, и теперь Его храмы есть практически везде. Дома трансформации. Говорят (и я склонен верить этому), что дальние и заброшенные Дома – их еще называют дикими – производят все то, для защиты от чего были выстроены стены и врата городов. Впрочем, действительно больших городов сейчас осталось немного. Да и не так уж они здесь и нужны. Разве что для защиты от этих… Но это уж как повезет с трансформацией.
Раньше, говорят, родители приносили детей почти сразу же после рождения. Ребенок шел под Талисман чуть ли не в самодвижущемся лотке. Как на конвейере.
Сейчас стали умнее. Дают немного подрасти, разъясняют азы понятий, чтобы то, что выйдет из ворот Дома, не разорвало на куски изумленных встречающих.
А раньше и такое бывало. Все как обезумели.
Под первую трансформацию Он пошел сам. Сам построил первый Дом. Дом, который сейчас стал самым большим и, разумеется, главным.
Потом кто-то из Его последователей, потом еще и еще, а потом пошел сплошной поток людей. Все хотели обрести истинное знание и подлинную сущность. Некоторым это действительно удалось. Но тогда никто и не думал о последствиях. Тем более что первый десяток трансформаций был на редкость удачен. Я был не во втором и даже не в третьем десятке. В пятом. Сам же Он обрел полиморфность. Впрочем, от Него иного и не ждали. Через какое-то время появились еще такие же, но это было значительно позже. Так что избранность свою Он подтвердил на все сто.
Люди сходили с ума. Убивали за место в очередном списке. Продавали и предавали. Что стоит жизнь перед возможностью стать Богом? Даже просто перед возможностью его понять. Человек – ничто. Пыль. Куколка под ногами обновленных. Так их тогда называли.
Но не это подвигло Его на решение проблемы. Просто Он торопился к своему миру. К своему радужному виденью. Он размножил Талисманы. И научил этому своих последователей. До сих пор никто, кроме них и их потомков, не может провести ритуал или дополнить количество Талисманов. Хотя я давно уже я не слышал о том, чтобы где-то еще не было Дома. Либо там живут последние в старой вере. Ушедшие за своими пастырями, проклинающими Его и Его дело. Либо… таких мест нет.
Разумеется, не все последовали Его призыву. Да Он и не заставлял никого идти Его путем, Он просто рассказывал и доказывал, и подчас весьма весомо.
И до сего дня упорствующие скрываются по своим углам и истово проклинают Его. Есть места и люди, которых не коснулась Трансформация. Закрытые общины в непролазных дебрях лесов, за острыми пиками скал, ушедшие под защиту воды на острова. Как они живут, мало кто понимает, да и мало кто этим интересуется. Примитивное хозяйство с мелкими элементами того, чему удалось дожить от Старых Времен. Абсолютный культ сохраненной религии. Минимум технологий. В используемом виде остались, пожалуй, только военные навыки. Да и то, по-моему, потому, что большая часть подобных мест была сформирована на основе бывших военных укреплений. Острова, к слову, последние лет сто методично завоевываются, так что я не могу сейчас сказать, осталось ли там вообще что-нибудь из старого.
Некоторые культы, политеистические в основном, смогли приспособиться и дать собственную трактовку происшедшему. Даже немного разделить и оттенить собственные течения в этом мощном общем потоке.
Ему, как и положено, все равно. Остальным не до этого.
Разумеется, пытались развязать войну. Даже не одну, но… попытки были провальными. Все до единой.
Он защищал нас. А Талисман, направленный умелой рукой, может нести такой заряд трансформации, что отряды, посланные нас уничтожить, просто сами подпадали под похожие изменения. Похожие, но не такие.
Он также раскрыл это только своим приближенным четверкам. Их становилось все больше, и, естественно, именно они получали необходимое знание от Него. Я не знаю, что нужно было для того, чтобы попасть в такую четверку. Но я не попал ни в одну. Может, это и к лучшему. Я оставался просто последователем. И все мое знание от Него – это моя память.
Люди изменялись, изменялась земля под нас, но поля, где были решающие и единственные сражения, опасны до сих пор. А то, что там растет, нельзя употреблять в пищу. А то, что там растет, нельзя употреблять в пищу. Даже если оно выглядит точь-в-точь как съедобное.
Он был абсолютно прав, когда разрешил проблему с размножением Талисмана и обучением сторонников. Если бы у нас был только один Он, то нас просто вырезали бы фанатики старых религий. А тут они не успели опомниться, и мир стал наш, и колесо событий завертелось с устрашающей скоростью в нашу пользу. А их последователей становилось все меньше и меньше. Ведь никто же не откажется от такого дара как возможность познания истинного Бога, так ведь? Да еще и через себя, приближаясь к Нему, так сказать на Его уровень, становясь Им.
И от них уходили, к нам. И, разумеется, терпеть такое им привыкшим к славе и почету стало невмоготу. А результат – бессмысленная война. Ибо нет ничего глупее, чем бороться с накрывающей тебя волной, а скользить они уже разучились. Старые религии, и их закостенелый догмой позвоночник хрустнул под тяжестью Талисмана.
Вероисповедание
Неизвестно.
Он отлично знал все тонкости любой религии. Мог провести любой обряд с любого места и наоборот.
Никогда не заходил в места никакого культа. Хотя вполне мог курить на ступеньках любого из них, от костела до синагоги.
Он спорил с кем угодно, кто хотел с Ним спорить. Он приводил доводы и доказательства так, как будто внутренний мир оппонента был у Него как на ладони, как раскрытая книга. Он становился на любую платформу данных и даже немного выше. И всегда побеждал. А за победителем идти легко. И даже сам немного чувствуешь небесполезность своего бытия. Хотя сейчас-то, конечно… Истинная сущность, Трансформация, знание Бога…
Я усмехаюсь и провожу пальцами по страницам. Теперь они сделаны из тонкой выделанной кожи. И я даже не хочу помнить чьей.
Его называли по-разному – от ласковых имен и прозвищ до проклятий на весь род до седьмого колена. Но ненавидели или любили одинаково, яростно сгорая в том или в другом чувстве. Он не оставлял равнодушным никого. Мне кажется, что Он просто не умел иначе, О΀½ не умел не влюблять. Иногда до смерти – внешней или внутренней. А когда любовь сталкивается со смертью, рождается ненависть, оттого что невозможно… Дотянуться, достать, сделать своим или еще как-то приблизить. Вполне знакомые чувства, не так ли? И тогда что окажется сильнее: твоя любовь или порожденная тобой же ненависть, выросшая из животного желания обладать? В любом случае посередине окажешься ты сам.
В местах старого культа было запрещено даже произносить Его имя. Зато вне них… Как только он смог доказать, что все Его слова не выдумка, не очередной бред философского мудрствования, как только Он показал истинную сущность человека-бога, тогда началось…
Если раньше даже самая последняя бульварная газетенка могла посвятить такому “юродивому” лишь коротенькую заметку на самой дальней странице, а телевидение если и показывало, то только по ночам и в очередной порции кастрированных новостей и весьма мрачных сводках происшествий, то когда Талисман засиял в Его руках живым доказательством правоты… О, только ленивый идиот от масс-медиа не заслал к нему своих собирателей информации. А идиотов там не водится, так что… Пришлось отдуваться всем. И нам в том числе.
Это были статьи, статьищи, фоторепортажи с мест событий и прямая трансляция от Самого.
Через несколько дней нас уже тошнило от фуршетов, банкетов и прочих презентаций. А когда размножили Талисман, я представляю, хотя и слабо, конечно, как тяжело пришлось тем четверкам, разосланным чуть ли не во все концы света.
Старая религия сопротивлялась как могла. Возможно, уже из чистой гордости за прожитые годы. Культы Единого, наконец, обрели общего врага и даже перестали грызться друг с другом. Пользы с этого им было мало, и нас задевало не сильно, совсем чуть-чуть. Но это ведь не мое дело. Как и не Его.
Впрочем, после официального проклятия монотеистами всех конфессий нам стало уже все равно. Дольше всех продержались все-таки католики, и я выиграл 50 монет в давнем споре: кто кого и когда.
А Он притягивал свой мир. Он делал его всеми своими силами. И я не знаю, кто Ему помогал. Наши человеческие усилия были смешны по сравнению с тем, что делал Он.
Но мы старались. Дома росли и множились. Первые три года ритуалы шли почти безостановочно. Люди рвали чудо зубами и тащили каждый в свою нору, чтобы сполна насладиться тем, во что никто никогда не мог поверить. Свободой от. И было неважно, от чего. Чудо. Живое, настоящее, которое можно потрогать руками, взять себе и сполна насладиться. Лично. Каждый.
Место жительства
Нигде.
Более точное определение трудно подобрать.
Когда Его забирали представители властей, Он предъявлял им какие-то документы. Но из нас, их не видел никто. Во всяком случае, никто не мог похвастать, что знает о Нем что-то большее, чем говорил Он сам. Может быть, кто-то и знал, но молчание было одним из немногих неписаных законов в том странном сообществе, в которое нас превратил Он. Странно также, что никто и из властей никогда не упоминал об этом.
Можно строить какие угодно предположения, но я говорю только о тех фактах, которые знаю.
Дома у него не было. Как и ничего, присущего человеку. Кроме облика.
Впоследствии Его Домом стали все Дома, появившиеся вокруг Талисманов. Он мог появиться в любом из них. Для этого не требовалось какого-то особого ритуала. Конечно, многие пытались вычислить формулу, исходя из которой, можно было, хотя бы предсказать Его появление. Но на деле все это оказывалось провальным. Он был слишком сам по себе. Хотя что можно считать слишком в Его случае?
Он без труда находил путь к ближайшему вышестоящему начальству. Но о чем они говорили за закрытыми дверьми, всегда оставалось тайной.
Меня вообще всегда удивляла та аура таинственности, которой Он был окружен. Удивляла, но не вызывала ни малейшей агрессии. Все было так, как надо или как должно казаться необходимым. Не так, как сейчас, когда я пытаюсь хоть немного разобраться в тех событиях, ибо я до сих пор боюсь зайти дальше, чем положенный мне Им порог.
Сейчас я, вернувшийся в этот мир всего пять лет назад, уже вижу, как при Домах или вне них многие пытаются осмыслить, понять, написать, а иногда даже переписать то, что было тогда. Эти попытки иногда достойны внимания, иногда вызывают отвращение, а иногда попросту смешны. Но они есть и множатся, и я думаю, что, когда уйдет последний, кто был прямым свидетелем Начала, все будет развернуто и перевернуто не один раз. И мало кто будет иметь возможность по-настоящему докопаться до правды. Тем более что сам Он никогда не был так уж заметно заинтересован событиями своей жизни. Виток за витком Он накручивал на себя спираль легенды и вымысла, действительно заботясь лишь о своем деле. И до тех пор, пока Он видел плоды своей миссии, он мог вслепую пройти хоть по волоску над пропастью. Любые искажения и недопонимания допускались легко, если вели к той цели, которую видел и знал только Он. И по сей день я думаю, что мы лишь часть того замысла, с которым Он пришел к нам.
А истории о Боге… Что ж, сейчас и я могу рассказать не меньше и с куда более запутанным сюжетом, чем все, что вы можете представить. Но у меня нет Его владения словом. И самое главное, у меня нет Его цели. О которой так и не стало известно до сих пор никому. Несмотря ни на что.
Он изменил людей. Он дал им возможность стать на один путь с Богом. Но Он не изменил их изнутри. Получив то, что может дать Талисман, люди все так же только пользуются, не стараясь осмыслить данные им дары.
Он привел нас к тому миру, который видел, но, увидев его, Он перевел свой взгляд на другую цель.
Особые приметы
Нет.
Мне всегда было трудно писать о Нем как о чем-то вещественном. Мне было сложно уловить даже Его взгляд. Что уж тут говорить о чем-то более точном, чем просто написание о Нем с большой буквы.
Был ли Он человеком? Точно неизвестно никому. Но когда Он резался, а было и такое, у Него шла кровь. Совершенно обычно, как у каждого из нас.
Его можно было не заметить в толпе – до тех пор, пока вы не слышали Его смешка за своей спиной или не начинали чувствовать притяжение Его взгляда. Он был неприметен и ярок одновременно, как те старые игрушки с окошком. Вот окошко закрыто, и мы видим всего лишь невзрачную заслонку. А вот оно открыто – и в глаза нам сначала бьет мягкий свет, а потом мы можем различить картинку.
Средний рост. Среднее телосложение. Немного сутулится, скорее от привычки заглядывать в глаза, чем от плохой осанки. Руки в карманах, когда Он молчит, и неуловимые жесты, как у заклинателя змей, когда разговаривает. Тонкие яркие губы. Длинный нос. Неуверенной лепки лицо. И весь облик как будто выписан мягкой акварелью сквозь дождь. Серые тона с яркими штрихами сепией или лазурью.
Нет, я не могу Его описать.
Никаких изображений, конечно, не сохранилось. Да и трудно было сберечь что-либо в том бедламе, который начался, когда Он предъявил доказательство.
Меня всегда удивляло, почему Он не сделал этого раньше. Но, как я уже говорил, проще было разговорить реку или облака, чем узнать что-либо у Него. Особенно если Он не считал нужным объяснять это. В данном случае Он не считал.
- Ив.
Таш положила голову Ему на колени и заглянула в глаза снизу вверх.
Девушкам вообще было с Ним проще. Казалось, что они даже не понимали на самом деле, с кем общаются. Ни капли страха или скованности. Как с обычным человеком. А может быть, для них Он и был таковым, а они для Него. Без миссии и без цели. Просто. И Его это, кажется, устраивало, если не сказать, радовало. Во всяком случае, Он никогда не служил для них поводом для раздоров. Они старались быть с Ним так, что непостижимой этой гармонии мог не видеть разве что слепой. Никто и никогда не смог бы с Ним разговаривать так, как девушка, которую Он выбрал. Даже на самый короткий срок, на одну ночь. А ведь их было множество, и задерживались они, бывало, и дольше. Его непостижимым образом хватало на всех. А они… они были готовы ждать. Всегда. Следующего момента проявления внимания, мимолетной улыбки, пары переброшенных слов. Но Он ни одной из них не давал почувствовать себя обделенной, с ними Он говорил не так, как с нами. Может, потому что они умели понимать без слов?
В один из таких усталых вечеров она была единственной из нас, кто заговорил с ним об этом. Впрочем, Он ответил ей так же, как ответил бы любой из них.
- Ив, - повторила Таш, наматывая на палец одну из длинных прядей его “хвоста”. – Почему Ты не принес его раньше? Стало бы все, как Ты хочешь, уже тогда? И не надо было бы всем нам…
Он мягко убрал ее руку.
- Разве ты можешь угадать, какого цвета будет диск восходящего солнца? Я просто ждал.
Таш фыркнула и скривила губы.
- Ты хочешь сказать, что и сам не знал когда? И будет ли оно вообще?…
- Нет, почему же. Я знал, что будет. А вот насчет когда… Ты, возможно, и права.
- Лгун.
Таш незло рассмеялась.
- Лгун и дьяволово отродье. Ты слышал, как Тебя теперь называют?
Он только усмехнулся.
- Не все ли равно теперь?
Она коротко вздохнула.
- Наверное. Хотя мне… нам, Ив… нам бывает страшно… теперь.
Она нервно обвела взглядом нашу притихшую компанию. И поежилась, обхватив плечи руками. Хотя даже на полу около Его кресла было тепло.
- А раньше нет?
Связи
Четко не определены.
Разнообразие их поражало. Но это было скорее за счет Его умения находить общий язык с кем и где угодно.
У Него не было друзей. У Него были близкие и дальние последователи, которых Он выбирал сам. Я не вошел даже в первую четверку. И ни в какую не вошел – видимо, мне это было не дано, не было во мне возможностей и нужных задатков.
И я ходил в толпе Его последователей, раскрыв рот, и внимал. Каждому слову, как и положено неофиту. Уже потом, когда я сам мог встречаться глазами с такими же, как я, и узнавать их в любой толпе, я немного снисходительно глядел на других, присоединившихся к нам позже. Я же могу вести отсчет только так, от себя.
И я говорю правду. Мы, как завороженные, слушали его всем сердцем и были готовы на все, что Он согласится принять от нас или велит нам сделать Его именем. Но Он редко этим пользовался и чаще всего был недоволен таким нашим поведением. Но опять же никто не слышал от Него ни слова на эту тему. Он редко разговаривал с нами, и практически никогда на подобные темы. Просто знание приходило, как бы извне и было настолько четким, что ошибиться было невозможно.
Его проповеди, Его мир, Его миссия были для Него всем. И внутри, и снаружи. Это Его восприятие мира, как огромный мыльный пузырь, казалось, закрывало Его от всего.
И… да, мы всегда знали, где Он будет в следующий раз говорить. Никто из нас не знал, как это делается. Но это правда. Как какое-то обостренное чутье вело нас если не по следам, то уж точно на запах того нового, что Он собирался донести в своей проповеди.
Я думаю, что такими, как мы, становились тогда, когда начинали понимать, о чем Он говорит. Понимать не только разумом.
Он никогда не отказывал никому в помощи, если это было в Его силах. Дело было за малым – попросить. А вот это было действительно страшно. Непонятно почему. Сердце падало в пятки, и потели ладони. Как будто этой своей просьбой ты как минимум продаешь свою душу на вечный откуп в Ад. Немногие решались просить. Я так и не решился. Выдумывал массу мельчайших причин, почему не буду, не могу этого сделать. Причины были дурацкие, но это спасало. Впрочем, Он всегда старался сделать так, чтобы нужды в просьбах не возникало.
Род деятельности
Его называли мессией.
Он не возражал.
Собственность
Талисман и искусство трансформации.
Это – безусловно и не подлежит никакому оспариванию.
Эта Его идея, которая вела нас всех. Эти слова и символы, которыми Он наполнял нас и весь мир потом.
Трансформация. Ритуал, основанный на воздействии Талисмана. Туманного кристалла пирамидальной формы высотой в ладонь взрослого человека. Туманного потому, что цвет его был для каждого своим, как и Его взгляд.
Я увидел свой Талисман в форме кристалла, цветом и прозрачностью схожего с раухтопазом. А внутри него переливались и меняли форму дымчатые, похожие на облака спирали.
Когда я вошел в Дом и за моей спиной, как и положено, сомкнулись двери, я оказался в мягкой обволакивающей полутьме, в которой мне и надлежало пройти свои последние десять шагов. Десять шагов человека. Куколки. Десять шагов к тому, что явит мне мою истинную сущность. Десять шагов, отделяющих меня от последнего шага к Богу на этой земле.
Мне было страшно? Нет. Страх закончился для меня со звуком закрывшейся двери. Я вытянул руки перед собой и пошел сквозь тьму.
Сам Дом представлял собой невысокое коническое здание с входом и выходом. Причем вход работал только как вход, а выход, соответственно, только как выход. В центре же их соединяло круглое небольшое помещение с Талисманом. Сам Талисман находился на подставке в виде небольшой колонны в центре зала.
Я почувствовал на себе взгляд и открыл глаза. Пирамида при моем входе в зал приподнялась с круглой своей платформы и теперь висела в нескольких сантиметрах над ней.
Я не знаю, как смог и успел уловить все эти детали.
Я не знаю, чей это был взгляд и был ли он вообще взглядом, а не просто эффектом активности мощного артефакта.
Я опустился перед ним на колени и открыл свое сердце и разум. Как учили меня те, кто стал добровольными служителями этого еще совсем молодого и странного культа.
Я не просил. Мне не о чем было просить.
Я не спрашивал. Все вопросы и ответы находились во мне самом.
Я молчал.
Я ждал.
Помнится, мне рассказывали, что у каждого ритуал трансформации проходит по-своему. И нет двух одинаковых. Как и нет каких-то подсказок в таком случае.
Есть четко обусловленная подготовка до и ясно определенное поведение после – в зависимости от эффекта.
Бывало также, что даже через окончательное время ожидания из выхода никто не появлялся. И никто больше не мог узнать, что же случилось в Доме при закрытых дверях. Это было крайне редко. И вызывало естественный приступ страха и осторожности, но никогда и никого не останавливало.
После таких случаев в Доме никого не находили, и служители должны были исполнить обряд очищения или вовсе перенести Дом.
Я ждал…
И… это невозможно описать словами. Это боль. Как будто каждый твой нерв разъяли, и эти мельчайшие кусочки заходятся криком ужаса. Это падение в самого себя с немыслимой скоростью вскипающего сознания, также расчлененного неведомой силой и подвергнутого тщательному препарированию... Это немыслимое счастье свободы. Освобождения всего, что так долго дремало и вот сейчас, вытащенное на поверхность все той же неумолимой силой, поглощает явь и влагу открытия. Самого сокровенного и тайного, но уже готового стать реальностью.
Это не похоже ни на что бывшее ранее. И ты понимаешь, что ничего, что было с тобой, нельзя сравнить с этим. С этим тобой. С настоящим. С тем, который…
А потом был провал, сейчас, правда, уже заполненный разноцветной и разнофактурной смесью воспоминаний. Этакая мозаика там, где было…
После, когда я шел уже из Дома, зеркала коридора перед выходом были туманны, как и все, что сейчас происходило в моей голове.
Определенно я мог сказать только то, что у меня остались две верхних и две нижних конечности. Которыми я могу пользоваться, кажется, почти так же, как прежними. Остальное являлось для меня загадкой. Как, впрочем, и для тех, кто ждал меня за дверьми.
Кем составлено
Эта последняя страница коснулась моих пальцев сама. Как бы ластясь и выгибаясь, завершаясь последней строкой. Изогнутая, подобно мосту, от корешка к краю плотной жесткой обложки пурпурного цвета, давно приобретшей цвет старой запекшейся и не очень чистой раны. Бледным шафраном коснулась она моих рук и замерла.
Кто я? Тот, кто шел за Ним. Кто старательно, хоть и бессвязно пытался оставить какое-то малейшее отражение Его следов на песке времени. Кто, складывая буквы в слова, а слова – в узор, пытался ткать гобелен Его жизни вслепую, без помощи и понятия о том, как это должно быть на самом деле. Кто… Кто я?
Осколок чудом сохранившегося зеркала отразил мое нынешнее лицо. Мое сегодня.
Узкий костистый череп, обтянутый перламутрово-серой кожей. Узкие губы, скрывающие костяные пластины зубов. Серпентоидные глаза с третьим веком, вертикальными, как у кошки, зрачками и умением видеть мир в разных диапазонах восприятия. Три вычурных нароста гребня и хитиновое подобие волос пышной гривой между ними. Черно-серая гамма, только глаза остались хоть немного похожи на мои прежние, болотно-зеленые с янтарной радужкой.
Я смахнул осколок со стола. Высокий шнурованный сапог растер в крошку то, что осталось от хрупкости стекла и амальгамы.
Я пришел к Нему только лишь из своего личного интереса, вовсе не связанного с тем, что Он делал. Я пошел за Ним с восторгом неофита в глазах и прошел тот путь, что Он нам проложил.
Я прошел трансформацию одним из первых. Могу ли я сказать, что это стало истинным благом, так как Он и обещал? Что человек приблизился к Богу или хотя бы получил шанс понять Его?
Слишком много вопросов. И слишком мало ответов теперь у меня.
Много ответов осталось там, за стенами Дома. Я смотрел, слушал, пытался понять на остатках моей веры и знаний.
Теперь мне предстоит долгий путь. Когда я закончу эти строки и укрою их в надежном убежище, я смогу поступить так, как теперь велит мне мое знание и долг живущий в моем сердце, в каждом из трех, тех что у меня имеются теперь в наличии. Потому что ничего другого у меня не осталось.
Мир никогда не остается прежним. С каждым мгновеньем он меняется хотя бы на величину упавшей капли. Мы просто идем насквозь. Оставляя недолговечные следы.
Но кто-то может найти нож и взрезать полотно реальности. Слой за слоем. Просто потому что так легче идти насквозь.
Я дописал последнюю строчку и захлопнул мой журнал.
Несколько исписанных листков. Немного ответов на вопросы, которые вряд ли кому-то будут нужны. Все, что я знал и успел запомнить о Нем. Все, что сохранила моя память в рассыпчатых пластах мозаики.
Мой походный комплект был собран, и мне больше нечего было оставить после себя. Осколки были засыпаны мусором.
Я тщательно замуровал камнем нишу в наиболее уцелевшей стене. Вместе с моей писаниной туда пошли и нелепым образом сохранившиеся документы в бумажнике. Как все это могло уцелеть, ума не приложу. Впрочем, все хранилища при Домах весьма хорошо оснащены. Сохранился даже трупик муравья, случайно заползшего между страницами.
Я пробыл в Доме ни много, ни мало пять столетий, но это уже совсем другие воспоминания. Выйдя из того же, но уже заброшенного Дома пять лет назад, я был просто бессмысленно рад хотя бы тому, что сумел вернуться. То, что держало меня столько лет в Доме или вне его – не могу сказать точно, – отпустило.
К тому времени, что я вышел, земля уже успела измениться настолько, что я с трудом мог узнать некоторые из растений. Что уж говорить о прочей живности и самих людях. К слову, последних осталось не так уж и много. Остальные же… За долгое время адаптации к самому себе здесь и блужданий в поисках хоть чего-то знакомого я нашел настолько мало даже просто воспоминаний, упрятанных в легенды, что теперь у меня есть только один выход.
Я проверил, легко ли выходит меч из спинных ножен. Сфокусировал зрение в нужном диапазоне. И вышел сквозь гостеприимно распахнутую передо мной дверь. Предметы подчинялись с необыкновенной легкостью. Может быть, этот мир, за пять лет истоптанный мной вдоль и поперек и так тяжело подчинявшийся новоприобретенным способностям им управлять, все-таки узнал, кто я, и больше не будет с такой настойчивостью отвергать мое умение владеть им?
После сотни шагов я услышал за спиной грохот обвалившихся камней. Но я точно знаю, что та стена будет стоять и молча хранить свою тайну.
Тайну, которую я так и не смог разгадать.
Кто же ты, Ивэл Кроу?
Мне кажется, что теперь я могу задать Тебе свой вопрос.
Сергей Колот. Студент 5 курса Юридической Академии…(далее неразборчиво)
Сонс Ка. Бывший человек Его.
Вернувшийся.
Балаган получился, оттого и тон балаганный...
Вне форума
Чтобы вы не думали, что сложился заговор молчания (все молчат, ну все!), и мы такие неотзывчивые, спешу успокоить - отзыв писать начал, просто сейчас времени не хватает, только на короткие реплики - на форуме засветиться. Наберитесь терпения, хорошо?
"Плевками ядер пробиваем борта у кораблей,
И мушкетоны заряжаем, и наши клинки - острей!"
Вне форума
а я вообще заболела... :?
Вне форума
Аня, тебе что - делать нечего?
Осень еще не началась, а она болеть!
Стыдно, стыдно!
(Строго погрозим пальцем)
Завязывай с этим нехорошим делом!
"Плевками ядер пробиваем борта у кораблей,
И мушкетоны заряжаем, и наши клинки - острей!"
Вне форума
Я такая.. я могу... я и летом могу... если очень постараться....
моя нелюбовь ко всякого рода зонтикам и любовь к распахнутым на ночь окнам...
:?
Вне форума
Мне понравилось. Очень. Отличный рассказ, больше ничего не скажешь (неважный из меня критик, правда?).
Вне форума
Мне понравилось. Очень. Отличный рассказ, больше ничего не скажешь (неважный из меня критик, правда?).
Вне форума
Страницы: 1
