Вы не вошли.
Страницы: 1
В жизни ничего не происходит, как запланировано. У меня по крайней мере. А с детьми вообще ничего никогда не угадаешь. Я это поняла на третьи сутки после родов.
В палатах совместного пребывания есть свой резон. Нас, кстати, привезли троих в одну палату – вместе лежали в предродовой, вместе в родзале, вместе после.
Поворачиваешь голову, измученная, смотришь на соседнюю кровать – вроде лицо знакомое, девочка такая симпатичная. Смеюсь, спрашиваю – а не вместе ли с вами мы рожали? Всматривается в моё лицо, смеётся в ответ – вместе. Более десяти часов провели рядом, но лица были такие перекошенные, что теперь, когда улыбаемся, не сразу друг друга узнали. Привозят третью. Вроде лицо знакомое – спрашиваем, смеёмся втроём. Обсуждаем, когда привезут детей. Вроде обычно – на следующий день. Смеёмся, хотя вроде должны спать как убитые.
Заходит врач из детского отделения, говорит: «Ну как оклемаетесь, приходите, забирайте детей, только вставайте осторожно, а то некоторые тут сознание теряют.». О как. Санитарочка приносит нам чаю и бутерброд с маслом. Через несколько часов пытаемся встать и преодолевая головокружение ковыляем в детское отделение – благо оно в пяти метрах от нашей палаты.
Кто сказал, что младенцы на одно лицо? Да ладно! Мыльные оперы про перепутанных детей заиграли новыми бредовыми красками – ну как можно не узнать собственного ребёнка?! Вот они, лежат в прозрачных пластиковых люлечках, завёрнутые в одинаковые казенные пелёнки, на каждом бирка. Ради интереса не читаю фамилию – узнаю свою – щекастую? Узнала. Все узнали. Ковыляем обратно, катим перед собой люльки. В душе волнение необыкновенное, эти свёрточки кажутся хрустальными. Потом правда придёт акушерка обрабатывать деток, и окажется, что они вовсе не хрустальные, и их можно вертеть в разные стороны, мыть под краном, и делать множество других вещей. Как им удаётся их ТАК пеленать? Это называется – солдатиком – натуго, ни рукой ни ногой не пошевелить. Моя вылезает из пелёнок за пять минут. Иду за наукой. В детском отделении уже очередь из таких же, как я неопытных мам – злая акушерка в десятый раз подряд показывает как правильно пеленать солдатиком. До сих пор не получается ТАК. Потом правда акушерка призналась, чтобы научится этому искусству требуется не один год работы.
На третий день мне уже хочется взять ребёнка и сбежать – до одурения тянет домой, больничные палаты до одурения надоели. Радуюсь, что моя – такая спокойная. Все орут, а моя нет. Лежит себе, лежит. Думаю – повезло, однако. Предвкушаю встречу с родными.
На четвёртый день нас на скорой везут в детскую больницу.
Первый раз в жизни ехала на скорой - «весело». Там только лавка, и держись как хочешь. Рядом врач с моей дочерью, завёрнутой в казенное одеяло. Дочь не спит, смотрит, и слишком спокойна. Я – в халате, и в казенной же рубашке и в тапочках. Собралась за десять минут, написала отказ от пребывания в роддоме – как же дочка то без меня? Или я без дочки? Последний раз я спала четыре дня назад, перед родами. Настроение у меня бодро-позитивное, потому что мы вроде как перестраховываемся и едем на обследование. Принимающий нас врач молчит, почему они никогда ничего сразу не говорят?! Впрочем, правильно, многие мамочки бывают просто неадекватны. Отправляют в хирургию. Зачем в хирургию? Нам разве в хирургию?! Ну ладно, мы же вроде как обследуемся. Палаты на одного, стены между ними стеклянные – вижу своих соседок. Но не обращаю ни на что внимание – не до того. Надеюсь, что через пару-тройку дней нас отпустят. Через пару дней мне стало реально страшно и я единственный раз за все наши злоключения рыдала так, как не рыдала наверное, никогда в жизни. Никто не успокаивал, и не такое повидали. А пока лежим, дышим кислородом, пульс и давление считывает умная машина, и этот неровный писк – самый отвратительный звук на свете. Кормим капельницей, катетер периодически срывает, вены… какие у этих кнопок вены? Следите мама… Ну что ж, мы тут похоже на очень очень долго, начинаю привыкать к режиму, знакомлюсь с соседками.
Вот справа – малышке полтора месяца. Открытая стома. Операцию провели в первый день жизни. Мама тут уже полтора месяца. Предстоит ещё одна операция. Знакомимся с Оксаной через стекло, общаемся в общем коридоре – по палатам ходить категорически запрещено.
Слева живёт – именно живёт – Артём. Артёму год и восемь. То же самое. Очередная операция. Предстоит ещё четыре. Мама тут уже несколько месяцев безвылазно. Оксана меня успокаивает тем, что тут очень хорошие хирурги. Я ей верю. Бью себя по щекам, и беру себя в руки.
«День» больничный начинается в шесть утра. Ну то есть в шесть надо уже взвесить ребёнка – та ещё процедура, покормить принесённой с молочной кухни смесью, провести его утренний туалет, в общем, готовится к обходу. Так что день больничный начинается в шесть, а день мамы начинается полшестого – чтобы умыться самой, попить чаю, потому что чайники в палатах держать нельзя и их надо попрятать до обхода, что-нибудь съесть.
Прошу медсестру отключить нашу капельницу – потом до вечера мы будем лежать в люльке. У электронных весов уже маленькая очередь. Девчонки взвешивают детей. Потом кормят, потом взвешивают содержимое пакетов, прикрепляемых к стомам, потом набирают определённое количество в большие шприцы и вводят в другое отверстие в кишечнике, чтобы кишечник не разучился работать. Вот тут важен каждый грамм. Буквально. Я потом спросила Оксану – как ты сохраняешь спокойствие? Привыкла уже – ответила она. Слышу радостные крики – прибавили 11 граммов. Это очень хорошо. Это просто замечательно.
Взвешиваем не только детей, но и памперсы. Измеряем температуру. Заполняем наши листочки - дневники наблюдений, сдаём на пост медсестре. Она уже считает, сколько граммов съели, сколько граммов написали и накакали, сколько прибыло, сколько убыло.
С полседьмого и до двенадцати начинаются обходы, процедуры, уколы и т.д. и т.п. Слежу за катетером – недавно опять потёк, рука распухла. Пока поставили новый, прошло несколько часов, а ребёнок основное питание фактически получает через капельницу. Проверяю каждые десять минут. Кислородный колпак ребёнку не нравится, пытается выползти из-под него. Поправляю. Писк датчика пульса прекращается, умная машина бьёт тревогу. У меня сердце кажется остановилось. Ложная тревога – дочь скинула датчик с ножки, под носком не видно. Приматываем назад. Сучит рукой – наш бесценный катетер в очередной опасности. Зову медсестру и мы осваиваем новые виды пеленания. Потом прикатывают лампу - в добавок ко всему желтушку новорождённых лечить. Распелёнываемся, сидим рядом держим руку. Очень хочется есть, спать и в туалет. Не знаешь, чего больше.
В девять снова приносят кормление. Тут оно каждые три часа. Завтрак в столовой в 10-30. Едва успеваю на него – и бегом назад, с тарелкой каши и кружкой чая. Сажусь следить за катетром и повязкой на глазах. Понимаю, что не расстаюсь с телефоном – будильник на нём установлен с интервалом в десять минут – это максимум, на который я позволяю себе оставить ребёнка. Проснулась и плачет, убираю кислородный колпак, беру на руки. Успокаивается. Кладу назад – плачет. Беру на руки – успокаивается. Длина капельницы не позволяет дотянутся до кровати. Ругаюсь. Стоять тяжело. Ходим – два шага вперёд, два шага назад. Оксана стучит в «окно» смеётся – занимается тем же самым.
В 13.30 обед, в 17.30 ужин.
В четыре рабочий день заканчивается, врачи расходятся, приходит дежурный врач.
С полшестого утра я не присела, смогла только позавтракать и пропустила обед – остальное просто не успела. В холодильнике лежит куриная ножка, но до неё никак не доберусь. Очень хочется есть. И спать.
В девять вечера не выдерживаю – сбегаю на улицу, благо «чёрный ход» с дядечкой охранником рядом. Телефон ставится на будильник на привычные десять минут. Вдыхаю свежий воздух – голова кружится – неужели люди вокруг? Бегу назад.
Взвешиваем, измеряем температуру, пытаемся уложить детей спать. Погода меняется. И никто не спит. Все орут. Через стеклянные стены видишь одну и ту же картину – мамы с детьми на руках – два шага вперёд, два шага назад. Улыбаемся друг другу через стекло –а что делать?
В полночь приносят очередную порцию кормления и две бутылки на три часа – со смесью и с водой. Смешивать будем сами.
Ложусь спать. Будильник ставится на интервал 15 минут. Десятиминутный уже не выдерживаю.
В полшестого всё начинается по новой.
Наконец с нас снимают колпак и отключают от датчиков. И забирают лампу. Маленькое облегчение. Катетер снова сорвало. Опять ставили новый.
На седьмой день я понимаю, что я не сплю уже неделю. Я иду по коридору, и стены почему-то падают… Иду, держась за стену, девчонки смотрят на меня с улыбкой – сами такие были. Понимаю, что ещё немного, и меня саму надо будет откачивать. Приезжает муж, и нам в виде исключения разрешают побыть вдвоём в нашем боксе – он следит за капельницей, я сплю. Целый час. Без перерыва! Папа впервые видит дочь. Такой серьёзный. Улыбаюсь. Назавтра ему разрешили меня заменить на целый день но надо вернутся до девяти. Прям как золушка. На восьмой день мы крестились – батюшку пустили без проблем. Даже в реанимацию пускают. Оксана рассказывает, что они тоже крестились тут. Я на Крещении не присутствую – доверяю всё нашему папе. Еду домой и сплю!!! Целых четыре часа!!!
«Обойдёмся без операции» - таков вердикт и я, уже морально подготовившаяся ко всему, испытывают такое облегчение, что его невозможно описать словами. Мы всё ещё под капельницей, но будильник у меня стоит уже на каждые полчаса. Может от того, что я стала хоть немного спать, я начинаю замечать окружающее.
Вот через бокс лежит детка один. Где мама? А у мамы кесарево, ещё не приехала. И мне ещё предлагали остаться в роддоме… Погода опять меняется. Он всё время плачет. Всё время… Никто не подойдёт. Не потому что злые – некому и некогда. Медсестра бросает свои бумажки, идёт в палату, берёт на руки, укачивает, напевает какую-то песенку. Ребёнок затихает. Ненадолго. Санитарочка моет полы, снимет халат, вымоет руки, возьмёт – укачает, споёт песенку. Вообще бабушки-санитарки самые отзывчивые до чужого горя в больнице. А как же брошенные? В детдомах? Кто вот так к ним подойдёт? Хватит ли на всех таких санитарочек?
Вообще в больнице есть категория детей, о которой говорят чуть ли не шёпотом – отказники. Это я уже увидела во второй наш больничный заход. Весь персонал бегал, суетился и все были очень злые. Потому что только что с роддомов доставили пятерых отказников. Всех в одну палату. Найдётся ли на всех санитарочек? Проходила мимо – лежат в своих люльках и беспрерывно плачут. Беспрерывно. Тут от своего то не отойдёшь порой ни на минутку, успокаиваешь, обмнимаешь, укачиваешь, а эти лежат совсем одни, плачут, придёт медсестра покормит, поменяет подгузник. Шла мимо другой раз – уже не плачут. Просто не хватило на них доброй санитарочки. И зачем плакать, если никто не придёт? Никогда? Медсестра на посту злая, костерит матом кукушек человеческих. Рассказывает, что её муж уволился так из скорой – свозил несколько раз отказников в детдом, и уволился. Становится очень стыдно за то, что так и ходишь мимо, и ничего для этих детей не делаешь. Спешишь к своему, который требует беспрерывного внимания и думаешь – как, ну КАК можно отдать своего ребёнка? Ну как?!
И тогда понимаешь, что все эти рассуждения о желанном-нежеланном, ошибке юности, глупости подростковой, последствия насилия – ничего не стоят эти рассуждения. Потому что вот кто из этих пяти чьё последствие? Кого родила пятнадцатилетняя дурочка, кого кукушка со стажем и проблемами с алкоголем? Кто просто нежеланный? Нелюбимый? На них не написано. Они просто плачут беспреривно, а к ним никто не подойдёт. Потому что не хватает на всех санитарочек. Такое вот детство…
Идём на поправку потихоньку. Пытаюсь накрасится. Настроение вроде хорошее.
В общем коридоре оживление и смех. Выглядываю. Артём научился ходить. Оксана смеётся – говорит, им делать было нечего и они решили таки научить Артёмку ходить. Это чудо, но он стоит сам и пытается делать неуверенные шаги, один, другой. И всё от мамы. Теперь оказывается можно идти куда-то и открывается столько возможностей! Артём смеётся, мы вместе с ним. Теперь у Артёма ежевечерний променад.
Выхожу вечером встретится с мужем, дышу вечерним воздухом. В воздухе слишком много сигаретного дыма – от курящих мамочек с младенцами на руках. Ну меня уже ничто не шокирует, даже мат-перемат от этих мамочек. Мда… А вот с онко-гематологического выбегают двое мальчишек в марлевых повязках - режим нарушают. Шапки сбиты набок - волосиков после химии нет на головах. О чём-то переговариваются и хохочут. Затевают что-то. В очередной раз берёшь себя в руки.
Почти через три недели нас наконец отключают от капельницы.
Врач осматривает дочку, та беспокойная, возмущается. Говорю, что весь день такая – беспокойная и крикливая.
«Какой хороший ребёнок», говорит врач.
Когда нас выписали, я долго не могла поверить, что наконец дома. Дни завертелись, как у всех заведено – пелёнки, подгузники, покормить, искупать, погулять, животы, поликлиники, врачи, ещё две недели в больнице, капризы и т.д. и т.п.
Из одного бессонного дня в другой бессонный день. Спать хочется необыкновенно. Однако ночью мы решили «погулять». Не спим, улыбаемся… Что ж ты такая беспокойная, думаю. Потом вспоминаю наши три спокойных дня в роддоме, и говорю себе – какой хороший ребёнок! Улыбаюсь. Она улыбается в ответ.
Вне форума
Класс!
Вне форума
Потрепало вас. Больницы это что-то страшное. И какое счастье вернуться домой
Вне форума
Да уж, туда лучше не попадать. Хотя заметок о больничной жизни - забавных и не очень - у меня теперь много 
))
Вне форума
Цыганочка
Наташа проносится мимо меня, схватившись за голову. Что-то обсуждают с Мариной, обречённо вздыхают, куда-то бегут. Наташа и Марина - медсёстры. Наташа - улыбчивая, смешливая, и очень доброжелательная, будто светится изнутри. Бывает такой тип людей. И в работе и в общении с детками такая же. Когда она входит в палату, хочется улыбнуться в ответ, и становится легче и теплее. Марина - спокойная, основательная. Неторопливая вроде, но дело у неё спорится. Перед ночной сменой проходит по палатам и каждую предупреждает где в отделении она сегодня будет кемарить, чтоб не искать её если что. Обычно медсёстры, остающиеся на ночное дежурство оставляют на посту бумажку со своим местонахождением - в сестринской ли на диванчике, или в процедурной на нескольких составленных вместе стульях, или же в пустой палате. Марина тоже оставляет бумажку, но обходит всех и предупреждает. Девчонки с ней пьют чай по ночам. Хорошие медсёстры в отделении.
Оживление продолжается, набирает обороты, я не обращаю внимания, но местные новости приносит санитарка: "К нам цыганочка поступила" Ну цыганочка. Ну и что? Какие проблемы то...
Оказывается проблемы есть. И цыгане цыганам рознь. Вообще в больнице много цыган - это особенно хорошо заметно в общих коридорах, когда ходишь по процедурам и на обследование. Как там у поэта? "Цыгане дружною толпою"... Вот-вот. Ходят они всегда дружною толпою. Даже если в больнице лежит один. В палате лежит один, а по коридорам ходят толпою. Такое ощущение, что специально приезжают для моральной поддержки. А впрочем, может и правда приезжают. Ходят цыганки в юбках. Юбки разные - яркие, красивые, модные. Порой у мамы и дочки юбки пошиты из одной ткани, но разных фасонов - сразу видно, кто чей. Причём быть в больнице может как девочка, так и молодая мама, но всё равно - толпа сопровождения и мама мамы в обязательном порядке. Что-то в этом есть.
Так вот. В отделение хирургии поступила цыганочка с крохой. И это проблема. И проблема не от цыганки. У цыганки вообще никаких проблем. Проблема у её соседок русских - в виде категорического отказа быть по соседству с цыганкой. И за голову медсёстры хватаются, потому что каждый раз одно и то же - мамочки рыдают и просят врача перевести их в другой бокс, ну или цыганку. Все убеждения в том, что цыгане не воруют (мол, чего ещё боитесь-то?), они побогаче всех нас вместе взятых могут быть, не действуют. Вот и в этот раз. Мамочка-соседка рыдает, у неё истерика.
Ну бывает. После обеда ко мне заскакивает Марина - собирайся, вас в другой бокс отправляют. Почему? - Ну там мамочка рыдает, не хочет одна рядом с цыганочкой быть.
О как. У меня наверное лицо человека толератного и не исптывающего предрассудков по поводу пребывания в больнице по соседству с цыганами. Впрочем, так оно и есть - все здесь не на курорте, со своими проблемами. Ладно, переезжаем. Вот рыдающая мамочка, а вот и причина всеобщего беспокойства. Молодая девчушка, полненькая, миловидная, потерянная. В халате и тапочках, под халатом видна казённая рубашка. На руке бирка - ага, только что с роддома. Вид замученный, и двигается с трудом - понимаю, какой у меня самой был вид, когда я сюда поступила. Здороваемся. Обустраеваемся. Через какое-то время нас вместе отправляют на УЗИ. Знакомимся. Разговариваем. У каждой свои проблемы. Вечером уже она рыдает над люлечкой. Проблема у всех одна и та же.
Навещают цыгане всем табором. Такое ощущение. Толпой пытаются пролезть в отделение, куда категорически запрещено посетителям, и откуда их постоянно выгоняет медсестра. Картина повторяется каждый раз. Выходит цыганочка к ним не как мы - выскакивая на несколько минут, всклоченные и замученные. Она сама ходит такая же - непричёсанная и замученная. Но вот её зовут и она наматывает на голове цыганскую дульку (тот ещё сложный процесс, как оказалось), одевает цветастую юбку и специально для выхода похожий на пышное платье халат. Идёт, с трудом, но при полном параде. Возвращается, разматывает дульку, переодевается. Через пять минут её зовут опять - очередная партия родни. Процесс начинается по новой - одевается, наматывает дульку. Возвращается, разматывается переодевается. Тут звонит муж, что-то забыл ей передать. Наматываем дульку, одеваемся. Подумав, достаю приличные вещи свои, чтоб не так мялись. А что правда, всё в халате, да в халате? Приехал муж. Переодеваюсь, разматываю наоборот свою дульку. А то что, всё в дульке да в дульке? Выхожу при параде. Наташа удивилась, не выписывают ли нас. Подумав, попросила мужа привести нормальных вещей из дома и мои заколки. И тушь для ресниц...
Говорят они кстати на забавной смеси русского и какого-то ещё. Могут между собой говорить по-русски, потом перейти на свой, потом вернутся, потом слово-через слово... Двуязычники.
Возвращаясь к нашей цыганочке, разница в культурах была очевидна и на мой взгляд оказалась забавна. Мы под капельницей, но уже бодрые, уже знаем от чего лечимся, как будет лечится и потому веселы, снимаем забавные фильмы на телефон о нашем тут пребывании, развлекаемся как можем. Включаю своей тихонько музыку на телефоне - что ей больше понравится? Елена Камбурова, или Rocket boys? Рок-н-ролл победил, папа будет доволен. За стеклом наша цыганочка развлекается тем же самым. На всю громкость, так что даже в коридоре слышно гремит индийско-цыганско незнамо какая смесь зубодробительно-весёлых мелодий. Взяв дитя в руки цыганочка подпевает, не стесняясь, громко, пританцовывает. Мои соседки с другой стороны в шоке, закатывают глаза. Медсёстры и врачи не обращают внимание - наверное и не такое повидали. Ребёнок, до этого вопивший, успокаивается и спит. Наверное ему нравится.
Ушедробительная колыбельная. Подумав начинаю петь своей Цоя -а мы чем хуже. Ребёнок, до этого периодически вопивший, с удивлением смотрит на маму - что-то новое. Потом улыбается. Соседки через стекло смотрят искоса -мол, ещё одна. Ну и что? Оказывается, Сашке нравится, как я пою. Ну и Цой. Папа будет доволен.
Вне форума
Страницы: 1
