Вы не вошли.
СТУЖА
- Понедельник –
Крамцов, содрогаясь от холода, потрогал ребра батареи. Еле теплая – с какой-то детской надеждой на результат, он потер металл ладонью, затем, вздохнув, пошел в кладовку, принес отвертку и пассатижи. Зажав стальными зубьями кран Маевского, крутанул резьбу, спуская воздух. Батарея зашипела, потом харкнула ржавой водой. Крамцов быстро закрутил кран обратно: «Может, поможет»… - Мелькнуло тщетное.
Столбик термометра за окном, прочно обосновался в районе минус десяти. Угловатые панельные девятиэтажки угрюмо ежились под пронзительным ветром, подслеповато моргая редким освещенными окнами. За ними открывался пустырь недостроенной школы, где все вообще тонуло во мраке космической ночи.
«Обратная сторона Луны». – Крамцов взглянул на часы. На циферблате двадцать минут одиннадцатого – спать не хотелось совершенно: «Как же, уснешь в таком колотуне»!
Крамцов раздраженно бросил инструмент обратно в кладовку, и вышел на лестничную клетку, покурить.
Тут холод властвовал вовсю. Засиженная прошлогодними мухами лампа, тускло освещала общую площадку с давно поломанным лифтом и старым велосипедом «Орленок» без заднего ската, который, как казалось Крамцову, стоял здесь, сколько тот себя помнил.
Он чиркнул зажигалкой, прикуривая, глотнув едкий дым, выпустил его обратно вместе с облачком пара. Бездумно уставившись на, лоснящуюся струпьями отслоившейся побелки, стену, курил, стряхивая пепел в запыжеванную между лестничных перил банку из под кофе. В голове Крамцова не было никаких мыслей – дистиллированный вакуум, как за окном.
Крамцов моргнул, прищурился. Когда он, напрягая зрение, разобрал многочисленные надписи, украшавшие этаж, то чуть не поперхнулся.
Среди причудливых, диких, но бывших здесь всегда, как вечно поломанный лифт и кульгавый велосипед, а потому уже привычных образчиков наскальной живописи «Оникс круть а Ария гамно» и «Ленка с пятай блядь и сасет», появилась новая, по содержанию, резко выбиваясь из общего контекста.
«Жизнь — это болезнь, и смерть начинается с самого рождения», – Крамцов с удивлением прочитал цитату немецкого писателя еще раз, уверяясь, что ему не показалось. - «Ну и образованные нынче пошли вандалы».
Тремя этажами ниже, громогласно хлопнула дверь подъезда, и лестничную клетку залило звонким собачьим лаем.
- Груня, Груня! Погодь, зараза, куда побегла? – Раздался визгливый старушечьи голос Елизаветы Павловны, пенсионерки, живущей в квартире напротив. На площадку взбежала толстая низкорослая дворняга, с ходу, ткнувшись влажным носом в щиколотку Крамцова и дружелюбно размахивая кургузым хвостом. Спустя минуту, одышечно хекая и шаркая ногами, на площадку взобралась и ее хозяйка, одетая в поеденное молью драповое пальто и укутанная в платок, из которого выглядывал длинный, покрытый синими прожилками лопнувших капилляров, нос.
- Здравствуйте, Елизавета Павловна, - вежливо поздоровался Крамцов.
- И тебе, сосед, не хворать! – Старушка шморгнув носом, забренчала ключами. – И чего это не спится в такую пору?
- Холодно, - улыбнулся Крамцов.
- Ой, холодно, холодно не то слово! – Запричитала Елизавета Павловна. – Мы с Грунечкой, как на улицу вышли, так чуть не прослезились – ветрюганище аж до самых до костей пробирает. А дома батареи холодные просто жуть, и куда только ЖЭК смотрит, за что мы только деньги платим?!
Старушка замолчала, как бы ожидая услышать ответ на этот, во всех смыслах, риторический вопрос, по сравнению с которым классическое Шекспировское «Быть или не быть» есть аксиома, сродная по простоте восприятия с утверждением Остроградского о параллельных прямых. Крамцов не ответил, и та, недовольно пожевав впавшими губами, продолжила, пользуясь возможностью высказаться.
- В подъезд вообще невозможно зайти! Наркоманы, ироды, мало им, что шприцов понабрасывали да все стены позассыкивали, так еще и кучу прям у входа кто-то напудил, что теперь не веником, ни совком не угребешь! А все потому, что бардак в стране, Сталина на них нет!
Елизавета Павловна подозрительно повела носом в сторону Крамцова, то ли подозревая того в озвученном акте дефекации, то ли ожидая услышать упрек в сторону давно покойного генсека и уж тогда разгуляться не на шутку. Крамцов дипломатично молчал, и старушка, разочарованно вздохнув, наконец, найдя нужный ключ, вставила его в замочную скважину.
- Пойдем, Грунечка, пойдем. – Позвала собаку. – Я тебе потрошков отварю.
Дворняжка, услышав знакомое «потрошков», радостно взвизгнула, и, лизнув на прощание Крамцова в тапок, заскочила в приоткрытую дверь.
- Спокойной ночи. – Крамцов, аккуратно затушив окурок, выбросил его в кофейную банку.
Старушка, что-то неразборчиво бормоча, резко захлопнула за собой дверь. Крамцов, пожав плечами, еще раз перечитал новую надпись на стене. Озадаченно хмыкнув, он тоже зашел в квартиру, не забыв повернуть замок на два оборота. Включив обогреватель на максимум, закутался в одеяло. Покрутившись минут десять, наконец заснул. Когда ровно в двенадцать, в дверь постучали, Крамцов этого уже не слышал.
- Вторник –
На сковородке шкварчала яичница, бело-желтая масса с серыми вкраплениями ломтиков сала. На соседней конфорке, набирал обороты закипающий чайник. Крамцов, открыв дребезжащий навзрыд холодильник, достал початую пачку масло, и быстро состряпал пару бутебродов.
С тех пор, как он жил один, завтракать привык в комнате, напротив телевизора, под гундосый речитатив утренних новостей. Старенький «Фотон» показывал все в голубоватых тонах, точно его кинескоп поразила глаукома. На экране диктор, спортивного вида брюнетка с коротким каре и неброским, но стильным макияжем, рассказывала о последних городских событиях.
- В то время, как столбик термометра стремительно падает, в городе резко возросла криминогенная обстановка. В частности, для всех остается загадкой серия зверских убийств в индустриальном районе. Правоохранительные органы пока отказываются давать какие-либо комментарии, но с уверенностью можно сказать только одно – в городе орудует серийный убийца…
Показали кадры с заснеженной улицей, патрульные машины, двое санитаров, грузящие в карету скорой помощи, носилки, накрытые окровавленной простыней. Милиционер в бушлате с сержантским погонами, подскочив к оператору, ткнул в камеру растопыренной пятерней. Изображение закружилось каруселью и пропало. На экране снова появилась диктор, многозначительно молчащая.
Крамцов, поморщившись, встал и выключил телевизор. Аппетит пропал напрочь. Он отнес остатки ужина на кухню, положил тарелку в мойку, где уже скопилась груда немытой посуды: «Приду и обязательно все вымою». - Этой мыслью, Крамцов оправдывался перед собой уже которую неделю. Подошел к окну и посмотрел на термометр. Брюнетка не соврала – красный столбик опустился до минус семнадцати.
«С ума сойти!». – Крамцов потрогал батарею. Казалось, со вчера она стала еще холоднее. Вполголоса выругавшись, он стал одеваться. Биржа открывалась с девяти и нужно было успеть занять очередь.
Подымаясь по лестнице, Крамцов испытывал усталость и раздражение. Холод, опасно скользкие тротуары, на которых запросто можно было сломать шею, толчея и суматоха общественного транспорта, а затем и отрицательный ответ менеджера по трудойстройству, окончательно разрушили настроение. Крамцов поудобнее перехватив пакет с пельменями и окоченевшим батоном, остановился на площадке своего этажа. Достал пачку сигарет, зубами достал одну, задубевшими от мороза пальцами крутнул колесико зажигалки. Облокотившись о перила, с одной затяжки выкурил треть. По привычке уставился на обшарпанную, исписанную стену.
«Жизнь – говно». – Спустя секунду, как эта мысль пришла ему в голову, Крамцов вспомнил о вчерашней надписи, и поискал ее глазами. Не найдя, подошел поближе и снова обшарил стену глазами. Надпись, гласящая о превосходстве рэпа над хэви металлом никуда не делась, на своем месте оказалось и утверждение о принадлежности Ленки из пятой к древнейшей из профессий. Но пессимистического афоризма Ремарка нигде не наблюдалось. Исчезло, будто никогда и не было. На ее месте теперь красовалась другая – крупные буквы, выведенные баллончиком автомобильной краски:
«С Т У Ж А»
Крамцов от удивления даже прошептал новый «наскальник» вслух, удостоверяясь, что ему не чудится. Внутри заскребся маленький мышонок страха. Надпись, свиду обычная и ничем непримечательная, отчего-то пугала. Было в ней нечто притягивающее, некий скрытый смысл, имеющий большее значение, чем определение, происходящего на улице.
«Стужа»… - Еще раз прошептал Крамцов, и резко вскрикнув, отбросил сигарету в сторону. Позабытый «Пэлл Мэлл», догорев до самого фильтра, обжег пальцы.
«Все, крыша съехала окончательно»! – Крамцов, шипя от боли, открыл квартиру и захлопнул дверь, отсекаясь от лестничной площадки и безумной надписи, умеющей трансформироваться.
Перекрытие потолка, запроектированное согласно советским строительным нормам, было никак не рассчитано на двадцатилетнего обормота Женю, живущего в квартире сверху. Шквалы тяжелой, ревущей децибелами музыки заставляли железобетон вибрировать, отряхиваться хлопьями побелки, покрываться паутинкой мелких трещин в местах стыков. Крамцов взял молоток и постучал о ребро батареи. Никакого результата. Тогда, набросив кофту, и выскочив из квартиры, Крамцов пулей взлетел на четвертый этаж.
Из-за оббитой шпоном двери соседа раздавались утробные басы и визгливый вокал:
«Лайф олвэйз гота би мессин виз ми, канн зэй чил энд лэт ми би фри» ?!
Крамцов позвонил. Затем постучал. После шарахнул дверь ногой.
- Слушай, ты ошалел вообще?! – Начал закипать Крамцов.
- Ай трай то ивэн найт, ин вэйн ин вэйн!
- Женька, олух, я же тебе голову откручу, как увижу! - В ответ лишь:
«Сом таймс, ай кэннот тэйк зыс плейс!
Сом таймс итс май лайф ай кэн вэйст!
Сом таймс ай кэннот фил май фэйс!
Юлл нэва си ми фол фром грэйс!»
Крамцов, досадно плюнув, пошел обратно. По пути, он старался не смотреть на стену со злополучной надписью, но все же не удержался. Остановился, до боли стиснув перила, словно боялся упасть.
Никакой баллонной краски, никакой «С Т У Ж А». Аккуратное, мелким почерком, четверостишие на английском:
«Sometimes I cannot take this place
Sometimes it's my life I can't taste
Sometimes I cannot feel my face
You'll never see me fall from grace»
Крамцов на подгибающихся ногах залетел в квартиру. Желая хоть как-то успокоиться и взять себя в руки, он принялся мыть грязную посуду. Достав пылесос, тщательно прошелся по ковру единственной жилой комнаты, вымыл везде полы. Когда с уборкой было покончено, опустошенный Крамцов упал на диван. Ощущение того, что он сходит с ума, не проходило. Тогда Крамцов решился сделать то, что он не делал уже тридцать два дня. Поставив перед собой телефон, принялся крутить наборной диск. Медленно, каждый раз замирая, когда набирал очередную цифру – будто боясь ошибиться, хотя номер знал наизусть.
В трубке пошли длинные гудки. Крамцов, облизнув враз пересохшие губы, с замиранием ждал. «Только бы ответила, только бы ответила»! – Стучало в голове.
- Слушаю! – Раздался немолодой женский голос. Крамцов замер. Все его решимость куда-то испарилась.
- Алло, я слушаю, говорите! – В голосе появилось легкое нетерпение.
- А ле… А Лера дома? – Выдохнул Крамцов.
На том конце провода замолчали. Он услышал в трубке судорожный всхлип.
- Леша?.. Леша, это ты? – Полуспросил-полупростонал немолодой женский голос. Крамцов бросил трубку. Уронив голову в ладони, закачался из стороны в сторону. Так он просидел около часа.
- Среда –
Этой ночью Крамцову снился хороший сон. Там была Лера с малышкой и там не было пробирающего до костей мороза. Стоял май месяц, они отдыхали в Приозерном и до развода оставалось еще очень много, целый год. Крамцов, сложенной вдвое газетой, раздувал угли для шашлыка, а жена с дочкой Женей крутились на песчаном окоеме реки. «Мои мужики» - как, шутя, называла Лера Крамцова с дочерью. «Мои музики»! – Галдела в тон матери Женя, задорно сверкая голубыми глазищами. Крамцов, поднявшись от кострища, направился к берегу.
- Девчонки, а ну-ка, все к столу! – Улыбаясь, крикнул Крамцов.
- Папа, папа! – Женя помахала ручкой. – Смотри, что мы с мамой нарисовали.
Крамцов подошел ближе и взглянул. На песке, из камешков и ракушек речных моллюсков было выложено слово «С Т У Ж А».
Крамцов проснулся. На часах показывало пол третьего ночи. Крамцов, клацая зубами, пошел в туалет. Справив нужду, лег обратно. Заснуть никак не удавалось – в квартире стоял дубарь, что хоть пальто на него вешай. Крамцов, чертыхаясь подошел к термометру.
Минус двадцать два. Крамцов присвистнул и вывернул регулятор обогревателя на максимум. За окном не было видно ничего – только голый непроглядный мрак. В этот момент в дверь постучали.
Крамцов подумал, что ему послышалось. Но в дверь постучали еще раз. Крамцов, шлепая босыми ногами по холодному линолеуму, направился в прихожую.
- Кто там? – Хрипло спросил он. Никто не ответил, и Крамцов снова спросил:
- Кто там?! – Тишина. Из-за двери раздавалось лишь завывание ветра, гуляющего в шахте давно поломанного лифта. Крамцову вдруг стало страшно, по спине прокатился озноб. Ему категорически расхотелось узнавать, кто же, на самом деле, «там».
«Все, мне теперь не на биржу, мне теперь прямая дорога в дурдом»! – Усмехнулся Крамцов. Но все-таки, какой-то внутренний голос раз за разом повторял, что ему, Крамцову, не послышалось, что там, за тонкой преградой из ДСП, поролона и дермантина есть некто или нечто, что стучалось. Крамцов прильнул к глазку.
Лампочка, постоянно моргающая от перепадов напряжения в перегруженной, многочисленными отопительными приборами, электросети, сейчас вела себя странно – тухла, а через несколько секунд нить накаливания раскалялась добела, освещая площадку с усердием сверхновой. Тогда Крамцов и увидел того, кто стучал в его дверь.
Мужчина стоял на лестничном марше, уже пройдя половину. Крамцов была видна только широкая сутулая спина, обтянутая затертой болонью лыжной куртки. Длинные худые руки болтались почти у самых колен, как у обезьяны.
Лампочка в очередной раз потухла, погружая все в темноту. Крамцов все ждал, как она загорится, но все же когда это случилось, то это произошло неожиданно.
Мужчина находился у двери квартиры на расстоянии вытянутой руки, и смотрел прямо на Крамцова. Чем он это делал было непонятно – вместо глаз только две дыры с черным копошащимся месивом. Тонкие бескровные губы растянуты в улыбке, обнажая частокол крепких желтых зубов.
- Стужа… - Сказал незнакомец. Последнее, что запомнил Крамцов - это как его голова с громким стуком ударилась об пол.
Очнулся Крамцов от того, что замерз. Потрогав шишку на затылке, он с трудом разогнул занемевшие суставы. Голова болела невыносимо. Кое-как добравшись до кухни, Крамцов поставил чайник на плиту. Засыпал в чашку побольше заварки и растекся на табурете, пытаясь прийти в себя.
«Что со мной происходит»? – Думал Крамцов. – «Я схожу с ума или это просто кошмар? Что тогда за кутерьма с этими надписями, какого хрена это все означает»?
Вопросы, на которые ему никто не мог дать ответа. Залив кипятком чашку, он начал отхлебывать обжигающее варево даже не дав тому толком настояться. Измученное тело требовало тепла, которого не могли дать ни батарея, ни обогреватель.
Из прихожей раздался громкий стук, и Крамцов подпрыгнул, пролив на себя чай, закричав от страха и боли одновременно.
- Кто там?
- Откройте, милиция!
На пороге стоял высокий, плотно сбитый молодой человек с тяжелым цепким взглядом серых глаз. Протянул раскрытое удостоверение, представился.
- Капитан Соколов! Вы сегодня дома ночевали?
- Да. – Хрипло ответил Крамцов. А в чем, собственно, дело?
- Вы хорошо знали свою соседку из восемнадцатой квартиры? – Проигнорировав вопрос, продолжил капитан.
- С Елизаветой Павловной? – Переспросил Крамцов растерянно. – Ну… Пересекались иногда. Так, а что…
- Сегодня ночью ничего подозрительного не замечали? – Перебил капитан. Крамцов вспомнил незнакомца за дверью, и внизу живота образовалась сосущая пустота. Усилием воли, он подавил желание засунуть руку в штаны и проверить на месте ли гениталии.
- Нет, - Крамцов старался, чтобы ответ не выглядел поспешным или неуверенным. – Ничего. Что случилось-то?
- Случилось так случилось, - капитан, бесцеремонно сунув в рот сигарету, закурил. – Убили вашу Елизавету Павловну,
причем так, что мама не горюй. Вы один живете?
- Нет, то есть да. Жена с дочкой у тещи. Мы… мы в разводе, в общем.
- В общем. – Кивнул головой Соколов, выпуская из носа дым и явно думая о чем-то своем. – Короче, уважаемый, сейчас к вам сержант подойдет, данные перепишет и протокольчик составит. Сильно не волнуйтесь, это так, для проформы.
Капитан, отвернувшись от Крамцова, крикнул, обращаясь к кому-то, в распахнутой настежь восемнадцатой квартире.
- Левонкин, ты еще долго колупаться будешь?! На дворе не май месяц, соляра в баке замерзнет, будешь до самого участка машину толкать.
- Товарищ капитан, - раздалось виноватое. – Тут помочь людям надо. Сами же видели – по всей квартире кишки разбросаны, эта сука, видать, их собаке потерпевшей скармливала!
К небу у Крамцова подкатило и он, еле сдерживаясь, бросился в туалет.
- Про протокол не забудьте! – Крикнул вдогонку капитан.
- Четверг –
Крамцов боялся выходить на лестницу. Курил прямо в квартире, сидя на подоконнике. На биржу, он сегодня не пошел. Хотелось напиться, но в доме не было спиртного, а идти в магазин не хотелось. Вспоминая события последних трех дней, Крамцов пытался их проанализировать, выстроить в некую логическую цепочку, но ничего не получалось. Мысли шугались в разные стороны, как тараканы от включенного света.
На термометре минус двадцать пять. «Интересно», - размышлял Крамцов. – «Что будет, когда столбик опустится до пятидесяти? Термометр взорвется? Хотя, я, наверное, этого уже не увижу, потому что примерзну к этой чертовой батарее»!
Крамцов, затушив окурок, тут же потянулся за следующей сигаретой, но потом передумал. Пачка опустела уже наполовину, неоходимо было экономить.
«Хватит»! – Схватив куртку, он принялся одеваться. Пересчитал деньги в бумажнике. Негусто, но на сигареты и бутылку водки должно хватить.
На площадке ничего не изменилось. Лишь только несколько полосок бумаги с синими печатями на дверной лудке восемнадцатой квартиры – вот и все что указывало на произошедшую недавно трагедию.
Крамцов, поражаясь собственной смелости, вчитался в надписи на стене. «Оникс круть а Ария гамно», «Ленка с пятай блядь и сасет» - никаких «С Т У Ж А», никаких цитат, никаких четверостиший на английском.
Крамцов выдохнул облачко пара, и начал спускаться по лестнице.
На втором этаже одна из квартир распахнулась и оттуда кубарем вывалился мужичонка в перекошенном, заляпанном пятнами ватнике.
- Да ты че, мать, оборзела?! – «вывалившийся» схватился за ручку, не давая двери закрыться. – Ты с какого перепугу хозяина из дома выгоняешь?!
- Да с такого, что ты грязный, как сволочь и пьяный, как сволочь! – Визгливо тараторила женщина в замызганном велюровом халате. Одной рукой, она держала дверь, а другой пыталась набросить цепочку. – А сволочам в этой квартире не место!
- Так я же сантехник! – Искренне возмутился мужичонка, яростно дергая ручку. – Мне грязным и пьяным быть по КЗОТу положено. Отпусти дверь, лахудра!
- Да иди ты! – Женщина резко отпустила ручку, и мужик, никак не ожидавший подобного маневра, со всего размаху плюхнулся костлявым задом об пол. Дверь тут же молниеносно закрылась и щелкнула ригелями замка.
- Ну коза, ну коза… - Забормотал мужичок, отряхиваясь. Затем, заметив Крамцова, щербато улыбнулся и протянул руку.
- Здорово, земеля, чего смурной такой? Не, ну ты видал – совсем баба рамсы попутала. Все они твари!
Крамцов молча пожал руку. Ладонь была влажная и дряблая.
- Слушай, - оживился мужик, застегивая ватник. – А ты сильно спешишь? Может, пойдем дерябнем? У меня есть.
- Не могу, - соврал Крамцов, сбегая по ступенькам. – Мне на биржу…
- Дело нужное, согласился мужик. – Только труд сделал из обезьяны человека, так завещал нам великий Ленин.
Крамцов, содрогнувшись от подобного утверждения, ускорил шаги.
Когда бутылка опустела наполовину, он, впервые за эту неделю, почувствовал себя комфортно. По телу разлилось приятное тепло, исчезло, доселе сковывающее, напряжение. Крамцов включил телевизор. Шел прогноз погоды.
…- По всему региону продолжительные заморозки. Синоптики обещают дальнейшее падение температуры, в отдельных областях оно достигнет тридцати, тридцати пяти днем и до сорока градусов ниже нуля ночью…
Крамцов, скривившись, потянулся, чтобы переключить на что-нибудь более оптимистичное, но вдруг в квартире неожиданно погас свет.
«Наверное, предохранители полетели. Каждую зиму одно и то же». – Крамцов наощупь нашел бутылку и хватил прямо из горлышка.
Раздался стук в дверь. Крамцов зацепенел. Глотнул еще водки.
Стук повторился. Не выпуская бутылки из рук, он в очередной раз поплелся в прихожую.
- Кто там? – Ручка медленно повернулась, как если кто-то хотел попасть внутрь.
- Какого хрена ты от меня хочешь?! – Заорал Крамцов и с размаху саданул бутылкой о дверь. – Сука! Какого! Тебе! От меня! Надо!
- Стужа… - Раздалось с той стороны. – Стужа…
Крамцов, разбрасывая вещи и коробки со старыми журналами, выудил из кладовки старый альпеншток, наследие студенческих увлечений. Рванул дверь на себя, замахиваясь…
Площадка была пуста.
- Пятница –
- Папа, папа! – Женя помахала ручкой. – Смотри, что мы с мамой нарисовали.
Крамцов подошел ближе и взглянул. На песке, из камешков и ракушек речных моллюсков было выложено слово «С Т У Ж А».
- Он идет, папа! – Женя внимательно посмотрела на отца. Крамцов с ужасом понял, что дочь и жена с ног до головы покрыты льдом. Две заиндевевшие мумии с лицами таких близких и таких родных, лицами, искаженными от боли и страха.
- Он идет, милый! – Лера с хрустом разлепила губы. Верхняя, оторвалась, обнажив зубы, серым комком прилипнув к нижней.
- Холодно, нам так холодно! – Окружающий пейзаж менялся, менялся прямо на глазах. Речную гладь скрутило грязной коркой стыни, песок покрыло морозными узорами, ветер тороками забарабанил снежной крошкой в плечи, голову, заставляя кукожиться от этих ледяных ударов. Лера шагнула навстречу, и нога, репнув в колене, осталась стоять, сверкая белизной берцовой кости в алом окоеме плоти. Чтобы не видеть этого, Крамцов зажмурился.
- Нам холодно, милый, холодно милый, холодно милый… это раздавалось отовсюду, река скрипела одни и те же слова криолитовой зябью льда, ветер рвал кожу одной и той же фразой. Рука коснулась его плеча, промораживая насквозь, превращая кровь, живую человеческую кровь в мертвую дубовую пасту.
- Нам холодно! – Крамцов открыл глаза и взглянул в две бездонных провала глазниц , с бурлящим черным месивом.
- Стужа, – улыбнулся незнакомец в лыжной куртке. – Стужа. Крамцов проснулся.
В пять ура, полотно двери с хрустом ввалилось вовнутрь квартиры. Глаза, сидящего на полу с альпенштоком в руках, Крамцова резануло лучом света.
- Стоять, руки за голову! – Не дожидаясь, его огрели чем-то по лицу, расквасив губы и выбив два передних зуба.
- Лежать, падла, не дергаться! – В руки впилась рифленая сталь наручников, защемив кожу на запястье. Крамцов не сопротивлялся. Его грубо вздернули, усадив спиной к стене. Свет заслонило некое темное пятно, материализовавшееся в лицо позавчерашнего знакомого.
- Ну снова здорово. – Капитан Соколов похлопал Крамцова по щеке. – Что, Франкенштейн, допрыгался?
Крамцов непонимающе смотрел на Соколова.
- Я же тебя, пидораса, сразу раскусил. У тебя же все на лице написано – как меня увидел, так и запаниковал. Я по базе пробил – нету у тебя ни жены ни дочки. Погибли в автомобильной аварии год назад. Пьяный водила на грузовике пер по встречке. Их насмерть, а у тебя – ни царапины. Вот с тех пор, видно, ты умом и тронулся.
- Это…неправда! – Прошептал Крамцов, сглатывая кровь.
- Ага, неправда! – Усмехнулся капитан. – Я же потом к твоей теще решил в гости заскочить, расспросить про любимого зятя – что да как. Прихожу – дверь открыта, а она сидит в спальне и улыбается… Перерезанным горлом.
Соколов замолчал. Грубые черты лица и плохое освещение, превращали его лицо в маску языческого бога возмездия.
- Неправда! – Застонал Крамцов. – Неправда!
Он замотал головой. Смысл сказанного доходил до него не сразу, как по бикфордовому шнуру, но уж затем взрывался почище динамита, причиняя почти физическую боль.
- Неправда, так неправда! – Соколов закурил, выпуская дым Крамцову в глаза. – Я тещу, как только эксгуматорам на поруки передал, так сразу и к тебе, даже Омон вызвать не успел. Ну ничего, меня простят. А вот тебя… Ты же весь подъезд кровью залил, и когда только успел?
- Товарищ капитан, - услышал Крамцов знакомый виноватый голос.- Это какой-то мясокомбинат в аврале! Два жмура на втором и один на четвертом.
- Конкретнее, Левонкин, конкретнее. – Соколов не отрывал буравящего взгляда от Крамцова.
- Да уж куда конкретнее! Там баба с мужиком. Ее за ноги подвесили к люстре и распанахали от пупа до горла, а мужик в ванной бултыхается… Утопил он его, наверное. Вдобавок, он еще и весь обваренный, как телок в казане – я сдуру в воду сунулся, так руку ошпарил. Кипяток. А на четвертом пацана нашли, у него наушники к голове шиферными гвоздями прибиты.
- Ну, ты даешь! – Задохнулся капитан, не то ужасаясь не то восхищаясь. – Мне за тебя майора вмажут как пить дать. Левонкин, а что в остальных квартирах?
- Так а дальше, кровавые следы никуда не вели, мы до самой крыши проверили. Хотя, не видно ж нихрена без свету.
- Возьми Перепелкина с Сидко и проверьте остальные квартиры. Жильцы, чтобы сидели и не высовывались, пока опергруппа не прибудет. А с этим я сам пока посижу.
- Будет сделано. – Два темных силуэта, маячащих за спиной капитана, растворились в чернилах комнаты.
Соколов поставил стул напротив. Фонарик, он положил на колени так, чтобы освещать, но не ослеплять Крамцова. Тому было все равно.
- Жизнь — это болезнь, и смерть начинается с самого рождения, - невесомо шептали губы. - Жизнь — это болезнь…
На лестничной клетке послышался окрик, затем, многократно усиленный бетонными сводами, выстрел, тут же сменившийся протяжным воплем. Что-то с грохотом скатилось, влажно шмякнувшись на площадке.
- Какого…- Капитан привстал, ныряя рукой под полы куртки. Крамцов прекрасно знал «какого».
- Стужа. – Громко произнес он, оттолкнувшись от стены, спружинил вперед, боднув капитана головою в пах.
- Сука… - Соколов скрючившись, схватился обеими руками за причинное место, мгновенно позабыв про пистолет, убийцу, и, даже, про уплывающие из под носа майорские звездочки.
Лежа на боку, скользя ногами по ковру, Крамцов полз к окну. Избитый, полуослепший, он отчетливо слышал приближающиеся шаги. Пока еще с площадки. Пока.
Опершись плечом о батарею, Крамцов встал. За окном все еще царила ночь, великое ничто, предшествующее Большому Взрыву. Окно плесневело наслудами, покрывалось инистым налетом со сверхъестественной скоростью, переползая на подоконник и морозными кристаллами впиваясь в ладони скованных рук. Квартиру заполнил шелест, и Крамцов, взглянув на стены, заворожено наблюдал, как обои вспучились клубками змей. Змеи непрестанно шевелились, безостановочно извивались, сплетаясь в слова. Имена, фамилии, даты, фразы, целые отрывки текстов сменялись друг друга, иногда превращаясь в лица, некоторые из которых казались смутно знакомыми. Вот Елизавета Павловна немо шамкнула вставной челюстью, а вот сосед Женька скомкал обойный рисунок гримасой недовольства. Броуновское движение на стенах постепенно упорядочивалось, мельтешащие и изгибающиеся буквы-змеи повсеместно складывались в одно лишь:
«Стужа» «СТУЖА» «СтУЖА» «СТужа» «Стужа» «СТУЖА» «СтУЖа» «стужа» «Стужа» «СТУЖА» «СтУЖА» «стужа»
И тогда Крамцов вспомнил. Вспомнил все и сразу.
…стремительно надвигается,…,
… швабра упирается ему в грудь не давая вынырнуть…,
… жмется в угол, но все-таки ест, ест…,
… Радиаторная решетка ГАЗона…,
…шляпка гвоздя соприкасается с молотком…,
…заляпывая болонью красным…,
…по тому, что один поменьше, можно определить, где лежит Женя…,
… заполоняя собой лобовое стекло…,
… кипящей воды, чужое лицо вспухает волдырями ожогов…,
…сминает пассажирское сиденье…,
… хоронили в закрытых гробах, только…,
…собака жалобно скулит…,
… пластик наушников трескается, когда …,
...сплющивая мягкое теплое…,
…пальцы тонут в ошметках роговицы…,
…живое и любимое, такое родное…, .
… каждый раз, когда попадается особенно крупный фрагмент…,
По щекам Крамцова катились слезы, он немо раскрывал рот, но не мог издать ни единого звука. Внутри образовался вакуум, такой же как и за окном. Откровение оказались сродни пробуждению ото сна – мгновенно и беспощадно расставив все на свои места.
Ползающий по полу Соколов, наконец, оторвал руки от пострадавшей промежности. Луч фонаря хищно блеснул на маслянистых гранях «Макарова».
- Ну все, карачун тебе, блядина. – Ухмыльнувшись, капитан навел оружие на Крамцова. Тот безразлично встретился взглядом со зрачком ствола. В этот момент, из коридора дохнуло холодом.
Соколов резко развернулся, направляя пистолет на вошедшего. Альпеншток с налету вошел в правый глаз, с хрустом выйдя из височной кости. Капитан, всхлипнув, обвис, пистолет глухо упал на ковер.
Мужчина в лыжной болоньевой куртке выпустил альпеншток из рук и тело повалилось следом за оружием. Незнакомец стоял молча, не шевелясь, казалось, ссутулившись под тяжестью непомерно длинных рук. В комнате стоял полумрак, но каким то непостижим образом, Крамцову удалось увидеть, что узловатые, поросшие жестким курчавым волосом, пальцы, обросли гроздью темных, тяжелых капель. Одна из них, не выдержав собственного веса, сорвалась, беззвучно расплывшись на линялом плюше.
- Кто ты? – прошептал Крамцов. Незнакомец не ответил. Этого Крамцов не видел, но знал, что тот улыбается. Улыбается и смотрит двумя мертвыми дырками в которых нет и никогда не было даже намека на oculus.
С каких пор из жизни Крамцова исчез смысл? С тех пор, как колесо восьмитонника размазало этот самый смысл по всему салону? Или с тех пор, когда он замкнулся в вымышленном мирке своей спасительной иллюзии, что это никогда не происходило? Когда Крамцов приоткрыл форточку, через которую Стужа выползла в этот мир? Или он сам был этой форточкой? На мгновение, пространство вокруг Крамцова мигнуло стробоскопом и, он почувствовал холодную увесистость альпенштока в своих руках. Всего лишь на микронную долю секунду, но он почувствовал вязкость кровавых каплей, гнездящихся на ЕГО пальцах. Затем все вернулось на свои места. Руки за спиной все так же сводило от боли, безглазый незнакомец все так же стоял в тишине, а вопросы так и остались без ответа. В голове у Крамцова мелькнуло, что, возможно, он и не хочет их получать.
- Я – не ты! – Сказал Крамцов, надеясь, что это звучит именно как утверждение. Незнакомец снова не произнес ни звука. Впадины глазниц гипнотизировали, увлекая за собой. Крамцов подумал, что Стужа всегда предлагает многое, и никогда не выполняет обещанного. Зато всегда исправно спрашивает по счетам. Всегда. Но сейчас Крамцов понял, что он не хочет платить. Не хочет и не будет. Ерзнув на подоконнике, он спиной уперся в окно
- Стужа, – улыбнулся Крамцов, с треском выдавливая раму.
- Стужа, - согласно ответил незнакомец .
Термометр показывал минус пятьдесят.
Примечание: в тексте использован текст из песни «Freak on the leash» группы KORN.
Вне форума
Скажу честно, что не дочитал до конца. В стиле написания что-то есть. Уверен, что у Вас получиться писать хорошо.
НО! Ошибок просто немерено!
А вот это порнография в чистом виде - "а потому уже привычных образчиков наскальной живописи «Оникс круть а Ария гамно» и «Ленка с пятай блядь и сасет», появилась новая, по содержанию, резко выбиваясь из общего контекста."
Вне форума
Кстати, прошу заметить, что сам я грамотой особой не отличаюсь. Так что если даже я заикнулся за грамоту, значит дело совсем плохо...
Вне форума
Grifit, спасибо большое за потраенное время и высказанное мнение.
Вне форума
