Вы не вошли.
[b:bea208bed4]Брат[/b:bea208bed4]
За окном, забранным снаружи железной решеткой, которую обвивала замерзшая виноградная лоза, сгустились сумерки. В Тбилиси умирал очередной день бесснежной зимы страшного девяносто второго года. Сюда, на второй этаж, через закрытые окна доносились привычные звуки далеких выстрелов и, иногда, буханье взрывпакетов и разрывы гранат.
В маленькой комнатушке трехэтажного флигеля, пристроенного сзади к главному корпусу девятой больницы, было тепло и уютно. Комнатушка недавно была гордо переименована в «компьютерный центр» и оборудована одним компьютером, принтером, факсом, стулом и диваном для отдыха.
Сергей, которому досталось заведовать означенным «центром», работал старшим инженером в отделении лечебной физкультуры и был единственным электронщиком на всю больницу. Он занимался компьютерной диагностикой пациентов, ремонтировал электронное оборудование, участвовал в научных работах и делал еще многое, что было бы долго перечислять. Кроме того, он, конечно же, оказывал и массу мелких личных услуг по технике всем сотрудникам, кто бы к нему не обратился за помощью.
Сергею шел тридцать шестой год. Он уже успел обзавестись семьей и двумя детьми, мальчиком и девочкой, двенадцати и семи лет, но зато не успел отяжелеть, облысеть, отрастить животик и приобрести дурной характер. Наверное, поэтому, женская, - большая часть отделения находила своего старшего инженера очень симпатичным и похожим на одного известного киноартиста. Это мнимое сходство Сергея сильно смущало, но, одновременно, почему-то сильно облегчало ему жизнь, позволяло поддерживать хорошие отношения со всеми сотрудницами и немногочисленными сотрудниками.
Ходил Сергей по больнице так же, как и весь персонал, в белом халате, из-за чего пациенты часто принимали его за доктора. Это вызывало у врачей улыбку, но никто не возражал, все понимали, что Сергей и вправду доктор, только по технике. А без современной техники сейчас никуда...
Коллектив в отделении был дружный и разновозрастный, интернациональный и веселый. Все прекрасно ладили.
Больница находилась в Ваке, одном из самых престижных районов города, где жили очень известные и состоятельные граждане, и поэтому всякие безобразия тут происходили относительно редко. Воевали, митинговали и бандитствовали больше на окраинах, в отдаленных районах или в центре: на проспекте Руставели, вокруг Дома Правительства, на площади Ленина. Обычно все страсти кипели там. Больница была еще более или менее спокойным местом и потому что, как у сторонников Звиада Гамсахурдиа, так и у его противников там лежали раненые или больные друзья и родственники. Вероятно, из-за этого, начинающаяся гражданская война пока обходила клинику стороной.
Сергей уже вторую неделю не мог добраться домой, в другой конец города. Почти полностью перестал работать городской транспорт, и даже остановилось метро. Слава богу, что еще работали телефоны, и он каждый день по несколько раз звонил домой, успокаиваясь, только когда слышал в телефонной трубке голоса жены и детей. Но успокаивался он ненадолго. Грабежи и убийства в городе стали обычным явлением. А постоянно сидеть дома было нельзя. Надо же как-то находить пропитание для семьи?
Приближался Новый год, но многие служащие, застряв в разных районах города, не могли вернуться домой, превратившись в настоящих «кавказских пленников».
Странные времена пришли в Тбилиси! Вроде бы еще не война, но уж точно не мирное время. Повсюду неорганизованно шлялись вооруженные люди, среди которых были как принадлежащие к двум враждующим лагерям: проправительственного – Звиада Гамсахурдиа и оппозиции – группировки «Мхедриони» Джабы Иоселиани, так и всякая шваль, как всегда верно оценившая ситуацию.
Бандиты и воры в политику только играли, а жертву выбирали лишь по толщине кошелька. Правда, частенько случалось, что и толщина кошелька роли не играла – убивали просто так, удовольствия ради.
Добираться в таких условиях домой было равносильно самоубийству. Проскочить удавалось только в те дни, когда начинали работать метро и городской транспорт. Вот тогда оголодавшие вдалеке от дома граждане быстренько и осторожно пробирались по полупустынным улицам, стараясь по дороге купить хоть какую-то провизию. Это было непросто – город фактически не снабжался. Дождавшись следующего момента относительного спокойствия, «кавказские пленники» брели обратно – на службу. Надо было зарабатывать «фантики», - купоны вместо денег на хлеб, и казаться нужным на работе, чтобы не потерять ее совсем. Потерявший работу, терял и шанс выжить – не только для себя, но и для своей семьи.
В дверь комнатушки постучали.
- Сережа, ты здесь? – послышалось из соседней ординаторской.
- Здесь, здесь, тетя Нино, - обрадовано отозвался Сергей, бросаясь открывать двойные двери своего «компьютерного центра». Двери состояли из бутафорской хлипкой деревяшки со стеклами и наружной железной решетки на петлях, с висячим замком, который Сергей приноровился отпирать и запирать изнутри, просовывая руки между прутьями решетки. Какая никакая, а защита!
Санитарка, и по совместительству уборщица, тетя Нино, всегда в чистом и выглаженном белом халате, в белоснежной косынке, завязанной сзади под волосами и стоптанных домашних туфлях, принесла Сергею ужин. В больничной столовой всегда что-то оставалось. Некоторые из больных питались только тем, что приносили родственники, игнорируя скудный и неаппетитный казенный порцион. Некоторые, ничего не поделаешь, умирали… И после них тоже кое-что оставалось.
Этого «что-то» понемногу хватало и дежурным врачам, и санитаркам и таким вот горемыкам, как Сергей, застрявшим на работе. Брезгливость стала непозволительной роскошью. Дают – ешь! Мало, невкусно, но с голоду не умрешь…
- Я тебе каши принесла, с хлебом. Извини, что больше ничего не осталось.
- Ой, да что вы, тетя Нино! Спасибо большое! Вы и так меня балуете. Что бы я тут без вас делал?
Сергей, звякнув ключами, открыл замок, вышел из комнатушки и увидел приветливое лицо женщины.
У Сергея с тетей Нино была взаимная симпатия. Худенькая подвижная женщина лет чуть более сорока, невысокого роста, с паутинками ранних морщин на узком лице и теплыми карими глазами, была всегда в хорошем настроении, несмотря на явно нелегкую жизнь и уже заметный отблеск серебра в волосах. Она постоянно была чем-то занята, кому-то помогала, что-то прибирала, вытирала. Работа в ее руках спорилась.
- Когда покушаешь, тарелку тут, на столе оставь. Я утром убирать приду и заберу ее.
- Конечно, тетя Нино. Кстати, угощайтесь, у меня вот конфеты остались. Попьете с чайком.
- Не надо Сережа. Сам покушай или детям отдай, - застеснялась Нино.
- Да есть у них дома еще. Берите!
Взяв конфету, женщина положила ее в карман и, по привычке смахивая тряпочкой со стола и подоконников пыль, запричитала:
- Что творится в городе! Опять раненых привезли. Трое сразу умерли. Один при смерти, мальчишка совсем еще. В живот попало… Так жалко. Он кричит все время. Морфий колют, но надолго не хватает.
Она зачем-то переставила с места на место горшки с цветами, теснящиеся на подоконнике, открыла и закрыла форточку, сгорбилась, повернувшись к окну, и Сергей понял, что сейчас она заплачет. Но она не заплакала, только вздрогнула плечами и продолжила:
- Наши ничего сделать не могут, говорят, умрет все равно. Мать его привезли. Так плачет, бедная! Я не могла рядом с ней стоять. Убежала. Что за жизнь страшная стала! Каждый день мальчики молодые умирают, каждый божий день….
Тетя Нино все-таки всхлипнула, не удержавшись, и сразу же стыдливо замолчала.
Сергей тоже молчал, не зная, что сказать.
Да, такое случалось каждый день. Десятки, сотни, тысячи смертей ни в чем неповинных людей. Кто-то добивается власти, а кто-то играет в войну. В казаков-разбойников. Понимая, что такое жизнь лишь тогда, когда ее теряет. Вот что принес за собой развал Советского Союза.
Нет больше державы! Рухнул Союз, рассыпавшись на части, а части бросились растаскивать на куски, кусочки, крошечки... И пошло, и поехало… Лес рубят – щепки летят? Только кто щепки? Здесь, в основном, грузины грузин убивают. В других республиках другие заварушки, другие сценарии. И везде, по большому счету – молчок! Только отрывочные сведения. Чтобы не шокировать благопристойное общество, не будоражить народ, не накалять страсти. Потому как если правду начать рассказывать – те, кто еще не передрался, тоже с катушек съедут!
Молчание начало тяготить, и Сергей попытался отвлечь женщину от грустных мыслей.
- А как там ваши дети в Коджори поживают? Там, наверное, тихо?
У тети Нино сразу потеплели глаза и она, вспомнив о детях, действительно, немного успокоилась.
- Слава богу, у них все пока хорошо. Там не стреляют. Кушать немножко есть. Запасы вовремя сделали. В деревне никто не воюет. Зачем соседу с соседом воевать? Из-за кого? Из-за Звиада? За Джабу? Кто лучше, кто хуже – откуда простой народ знает? Они все красиво говорят. В деревнях мужчины по домам сидят. Только у некоторых мальчики убежали в город, воевать. Одни за Звиада, другие против. Все зло - оно из города идет! Чего этим вождям вечно не хватает? Почему по-человечески между собой договориться не могут? До власти бы только дорваться! О людях почему никто не думает?
Сергей принялся успокаивать вновь разволновавшуюся женщину:
- Тетя Нино, не переживайте! Все будет хорошо. Скоро это безобразие кончится, и мы опять заживем как раньше!
- Скорей бы уж! Все люди давно устали. Эти только наверху никак власть не поделят… Нам-то с тобой, Сережа, ведь нечего делить, правда?
- Правда, тетя Нино! Я вас просто люблю, вы мой ангел-спаситель! Что бы я без вас делал? Умер бы с голоду! – совершенно серьезно сказал Сергей.
- Ладно, Сережа, не преувеличивай. Ты ведь то же самое делал бы для меня, если бы был на моем месте, правда?
- Правда, тетя Нино! Вы же и сами это знаете!
Помолчали.
- Эх, - вздохнула Нино, - пойду я. Поговорила с тобой и как-то полегче стало. Ты скажи, если тебе помочь чем-то надо. Продуктов могу из деревни привезти. Соседи поросенка недавно зарезали, с нами поделились. Я могу тебе половину от своего куска привезти. Лобио есть, кукуруза…
- Нет-нет, тетя Нино, спасибо. Не надо. Вам самой детей кормить нужно. А у меня пока есть еще дома запасы. Сухари, картошка, мука, консервы. На базаре чего-то прикупаю. Перебьемся. И вы тоже не стесняйтесь, если чем смогу помочь. Телевизор там починить, телефон или радио. Антенну поставить.
- Ничего пока не надо, Сережа. Пойду я. Мне еще четыре палаты убрать надо, два коридора…
Совсем недалеко, горохом рассыпались автоматные очереди, послышался звон бьющегося стекла, выкрики и вой моторов. Стрельба явно приближалась к больнице.
Нино и Сергей невольно посмотрели в окно. За невысоким парапетом с решеткой, отделяющим двор от проспекта Чавчавадзе, в слабом свете редких фонарей вдалеке ничего нельзя было разглядеть.
- Снова начали, сейчас опять раненых привезут. Пошла я, Сережа, – устало произнесла санитарка. Руки ее, покрасневшие от постоянной возни в холодной воде, судорожно мяли тряпку.
- Дзалиан диди мадлоп, калбатоно Нино (Спасибо большое, тетя Нино), Каргад икавэ (до свидания) – Сергей сказал это по-грузински, чтобы сделать ей приятное.
- Каргад икавэ, - улыбнулась Нино и заторопилась по своим делам.
Доступ к больнице был открыт в любое время дня и ночи. Охранников или сторожей во дворе и приемном отделении и раньше-то никогда не было, а теперь это были бы вакансии для смертников. Разгоряченные пролитой кровью боевики, привозившие своих раненых, не посчитались бы ни с какой охраной или ограничениями передвижения. Главный аргумент вместо документов всегда был наготове и назывался АК-47. Или, на худой конец, Макаров.
Сергей наскоро поел, помыл тарелку и собрался позвонить домой, когда под окном загрохотали близкие очереди. Со звоном разлетелось оконное стекло, и, недалеко от его головы, на стенке, взвились фонтанчики пыли, полетели куски штукатурки. В правое надбровье угодил острый осколок стекла, и глаз мгновенно залила кровь.
Сергей упал на пол, подполз к умывальнику, не поднимаясь, дотянулся до полотенца и, намочив, крепко прижал его к брови, пытаясь остановить кровь. Внизу, во дворе слышались крики, возбужденные голоса, выстрелы, удары пуль в стены, визгливые звуки рикошетов.
В дверь флигеля забарабанили кулаками.
Открывать Сергей не стал. Здесь сейчас вообще никого не должно быть. Сегодня воскресенье. Это просто он тут застрял, но кроме тети Нино об этом никто не знает. И даже если входные двери внизу сломают, у него есть возможность, воспользовавшись ключами от обычно запертого перехода, пройти в здание больницы. В дверь помолотили прикладами автоматов, но, не увидев никакой реакции, оставили вход в покое.
Между тем стрельба переместилась к заброшенной стройке в дальнем конце двора. С маленьким промежутком глухо прогремели два взрыва. Затем щелкнуло несколько сухих пистолетных выстрелов и все стихло. Через несколько минут стрельба возобновилась и явно начала удаляться в сторону от больницы, туда, где находились огромный мусорный бак и выход в овраг.
Сергею удалось остановить кровь, и он залепил порез на надбровье куском лейкопластыря. Из разбитого очередью окна сильно тянуло холодом. Выключив свет и стянув при свете фонарика клеенку с койки в одной из процедурных, Сергей прикрепил ее к деревянной раме, найденными в ящике своего стола канцелярскими кнопками и все тем же лейкопластырем. Все приходилось делать в темноте, чтобы не привлекать внимания с улицы.
Вдруг, ему послышалось, что снаружи донесся слабый стон. Осторожно приоткрыв окно в ординаторской, и выглянув наружу, Сергей никого внизу не увидел. Стон повторился. Тихонько приоткрыв еще одно окно, которое располагалось почти над входом во флигель и высунувшись по пояс, он внимательно оглядел двор, и опять никого не заметил. Прислушался. Стонали в кустах, прилепившихся к облезшей от времени и дождей стене.
Надо было что-то делать! Но что? Открыв двери и выйдя из флигеля, он запросто мог получить пулю от этого раненого или от тех, кто его ранил. И то, и другое не привлекало. В то же время бросить человека умирать на улице не по-людски. За помощью бежать долго, да и кого позовешь? Тетю Нино? Чтобы она точно так же рисковала? Несколько докторов и медсестер заняты с больными или на операциях. Окажутся ли в приемной здоровые мужчины, которые помогут перенести пострадавшего к дежурному врачу – неизвестно. Как неизвестно и то – не пристрелят ли они этого самого пострадавшего сразу, на месте, узнав в нем политического противника?
Вот черт! Но нельзя же вот так бросить человека без помощи! Какая разница за Звиада он или за Джабу! Он сейчас просто раненый!
Приняв решение, Сергей накинул поверх спортивных брюк и свитера белый халат, взял фонарик, из аптечки вытащил несколько рулонов бинта и, на всякий случай, интуитивно прихватил еще один белый халат для раненого. Зачем, и сам не понял – инстинкт сказал, что так надо и оставалось только послушаться.
Далекая стрельба постепенно стихла.
Осторожно спустившись по лестнице к входной двери, Сергей постоял с минуту, прислушиваясь к тишине снаружи, затем очень осторожно открыл замок и отодвинул в сторону тяжелую деревянную створку. У козырька над входом тускло горела слабая лампочка, освещая табличку на стене с названием отделения. Светила луна и из некоторых окон больницы лился наружу яркий электрический свет. Сильно пахло сгоревшим порохом.
Еле слышный звук донесся справа, из кустов. Быстро оглядев безлюдный двор, Сергей медленно вышел на свет, вжав голову в плечи и ежесекундно ожидая получить пулю из темноты. Он отдавал себе отчет, что в белом халате его прекрасно видно, и это может сработать как в плюс, так и в минус.
Преодолев страх и пригибаясь, он пошел к тому месту, откуда слышал стоны. В узком пространстве между стеной флигеля и стеной кустов виднелось что-то темное, напоминающее то ли брошенную одежду, то ли холмик разрытой земли – сразу не разберешь. Темное пятно. Зато в тусклом свете подсевшего фонарика ошибиться было трудно - на земле, в луже черной крови, лежал мужчина в камуфляже. В руке у него был пистолет с оставшимся в заднем положении затвором – отстреливался раненый до последнего патрона. Он был без сознания, при каждом вдохе в груди лежащего что-то хрипело, иногда он тихо стонал.
Осторожно высвободив из руки человека пистолет и отбросив его в сторону, Сергей быстро осмотрел раненого.
Это был совсем еще мальчишка, лет 16-17, со слабым пушком на перепачканном грязью лице, явно еще не знакомым с бритвой. Пуля попала ему в плечо, чуть ниже ключицы, и он потерял много крови. Размотав из рулонов бинты и соорудив из них нечто вроде большого тампона, Сергей разрезал перочинным ножом одежду, приложил быстро намокающий марлевый комок к ране, и примотал его к телу последним рулоном. Ненадолго сойдет! Затем, осторожно приподняв парня, кое-как накинул ему на плечи захваченный халат, и, забросив его здоровую руку себе на шею, медленно поволок обвисшее тело обратно к открытой двери.
Но добраться до порога он не успел. Из темноты послышался тяжелый топот. Со стороны оврага бежали вооруженные люди с автоматами, вероятно, те самые, которые стреляли во дворе.
- Стой на месте!
Кричали резко, зло, по-грузински. Вспотевшей спиной ощущая направленные на него стволы, Сергей остановился. Ставший вдруг невероятно тяжелым мальчишка норовил соскользнуть на пол. Его ноги в тертых «берцах» и заляпанных «камуфляжках» торчали из-под условно белого халата, как заячьи уши из-за грядки.
Через секунду Сергея окружили возбужденные погоней, пахнущие порохом и потом, мужчины в камуфляже без знаков различия. Это была еще одна примета времени – разобрать, кто скрывается под пятнистой робой: бандит, гражданский, военный - было решительно невозможно!
Крупный вспотевший мужчина с окровавленным ухом, и красным, как светофорная лампа лицом, накинулся на Сергея:
- Русский, да? Здэсь работаешь? Доктор, да? Медбратишка? Стучали сейчас сюда, в эту двэрь, зачэм нэ открыл?
- Да здесь никого и не было. Сегодня же воскресенье. А я только сейчас пришел из приемного, - как можно спокойнее и убедительнее ответил Сергей, чувствуя, что врать он так и не научился.
- А это кого ташышь? Здэсь подобрал, да?
- Нет, это больному плохо стало, вывел на воздух подышать, а он тут отключился.
Краснорожий детина недоверчиво оглядел висящего на Сергее человека, подошел ближе и, увидев в тусклом свете лампочки кровь, проступившую сквозь накинутый белый халат, рассвирепел, отчего акцент усилился еще больше, а на одутловатом лице начал нехорошо дергаться глаз:
- Зачэм врошь? – он так и сказал «врошь». - Это, навэрно, тот самый набичвар (ублюдок), который в нас стрелял из-за угла. Савсем свэжий повязка! Один здэсь гдэ-то прятался, а второй туда убэжал, - Мужчина махнул стволом автомата в сторону оврага, словно дубиной и потрогал окровавленное ухо.
- Эти звиадисты нас в засаде поджидали, как трусы. Стрелять только из-за угла умеют. Сандро убили, суки! А только мы из машины выскочили, сразу, как зайцы, в кусты. – Он с отвращением сплюнул. - Нэ мужчины, а бабы, билять!
Остальные бойцы, человек семь-восемь, тяжело дыша после погони, сгрудились вокруг и подозрительно разглядывали Сергея, как бы невзначай наставив на него автоматы.
- Эсли этот шакал еще жывой, отправим его в ад! За Сандро! - неожиданно психанул здоровяк.
Передернув затвор автомата, он подошел вплотную к Сергею приглядеться, дышит ли еще несчастный. В это время мальчишка застонал и пустил изо рта длинную липкую нить розовой слюны. Мордатый выругался по-грузински, резким движением оттолкнул руку Сергея, и тело раненого безжизненным кулем свалилось у стены.
- Отойди, русский, - наставляя автомат на лежащего звиадиста, процедил сквозь зубы командир, - отойди на х.., это наши дела! Да?! Сами разберемся! Я сам его вилечу, иди, занимайся своими дэлами! Не было здэсь тэбя! Понял, да?
Здоровяк попробовал отодвинуть Сергея в сторону стволом автомата. Стоящие за ним подчиненные замерли на местах, как готовые наброситься на овцу волки, но не вмешивались.
Сергей не отошел. Наоборот, он сделал шаг вперед и закрыл собой раненого мальчишку.
Казалось, воздух звенит от сгущающейся злобы. Еще мгновение – и стая бросится вперед, рыча и лязгая желтыми от никотина клыками, одержимая одним желанием: почувствовать солоноватый вкус чужой крови.
Подняв глаза, «медбратишка» встретил совершенно безумный взгляд выпученных, сливового цвета, глаз вожака, который перед своими людьми не мог показать слабость. А Сергей не мог отойти. Он чувствовал, что сейчас в его жизни наступает решающий момент, - если он отойдет и даст пристрелить беспомощного человека, то придется с этим жить всю оставшуюся жизнь. Жить с постыдно заледеневшей от страха спиной, под этим давящим, как бетонный блок, беспощадным взглядом, с ощущением липкой крови на подрагивающих от страха руках.
Он не сможет уйти, как бы жутко ему не было...
Молчание затянулось.
Старший попал в неудобное положение.
Неуступчивый русский оказался не в том месте и не в то время. Надо ему показать, кто здесь, на этой земле «гость», а кто «хозяин».
Здоровяк, наливаясь дурной кровью, чуть приподнял автомат и нажал на спуск. Очередь с грохотом прошла прямо над головой Сергея – брызнуло кирпичной крошкой и стая шарахнулась прочь, чтобы спустя миг обступить еще плотнее.
«Откуда этот русский вообще взялся? Пришили бы спокойно гада-звиадиста и уехали. Кто сейчас будет разбираться, кто кого замочил? Они нас – мы их! В городе полно случайных жертв, а тут эти сволочи из засады Сандро убили. Все видели. И этот, который теперь на земле валяется, конечно, один из них, иначе, откуда он здесь? Да еще явно только что раненый».
Но русский отступать не собирался. Он заложил руки за спину и стоял, как ни в чем не бывало, будто ждал на остановке автобус. Рука мордатого легла на спусковой крючок. Сергей не мог отвести взгляд от неожиданно тонких, как у пианиста, пальцев, с безобразно обгрызенными ногтями лежащих на черной автоматной стали. Губы пересохли, и, казалось, сейчас начнут лопаться, смачивая свежей кровью закостеневшую гортань. Как говорят в таких случаях: кто-то должен был умереть…
За спиной детины раздались нерешительные голоса:
- Джемал, пойдем, он и так сдохнет, слушай! Не надо тут шуметь. Все-таки больница… Он своё уже получил…
- Джемал, - автоматически отметил Сергей, – ну, что ж, Джемал, будем знакомы, хоть не могу сказать, что мне приятно…
Но мордатый рассвирепел и не думал отступать.
Сергей почувствовал, что ситуация «зависла» и что наступает момент, когда надо или склонить чашу весов на свою сторону или умереть и, к удивлению всех, заговорил на чистом грузинском:
- Батонебо (уважаемые), это раненый. Даже если он в чем-то виноват, его надо сначала вылечить. Потом разбираться. Может, вы ошиблись и это совсем не тот человек, о котором вы подумали. Кроме того, он еще совсем мальчишка, а вы все вашкацы (витязи), взрослые мужчины. Не годится взрослым мужчинам убивать детей. Неправильно это. Я тоже, как мужчина, не могу отойти. Если хотите его убить, стреляйте сначала в меня, чтобы я такого позора не видел, и никому про вас потом не смог рассказать. Как несколько мужчин с автоматами убили одного мальчика без сознания прямо на пороге больницы. А я всем расскажу, и ваши лица запомню, клянусь своими детьми!
Эмоциональная речь на грузинском прозвучала настолько неожиданно от русского «медбратишки», что в воздухе вместо сгустившейся враждебности повисли изумление и растерянность. Стая загудела, как пчелиный улей – послышалось покашливание, а потом кто-то сказал «Вах!». Джемал оскалился и перехватил оружие поудобнее: теперь оно смотрело Сергею точно в живот. Инициатива ускользала из его рук, и инстинкты подсказывали мордатому, что надо что-то делать. Но что? Стрелять или продолжать разговор – он еще не решил.
- Мальчишка говоришь? Бичи, да? – предводитель обошел Сергея, словно тот был не человек, а столб, и, наклонившись, вгляделся в перемазанное грязью и кровью лицо лежащего.
Внезапно растерянно ахнул, уронил автомат, и, упав на колени, прижал голову раненого к себе.
- Чемо бичи, вай ме! Амис дедаватери! Старый я, тупой баран! – завыл он словно зверь, запрокидывая крупную, лохматую голову. И, закрыв глаза, закричал, разрывая горло:
- Сынок!
Джемал медленно покачивался, баюкал неподвижное тело, а его отряд от растерянности, даже опустил стволы к земле. Спустя минуту, двое бойцов, осторожно отняв у командира тело еще живого сына, почти бегом понесли его через флигель коридорами к приемному отделению.
Найденного в дежурке врача подталкивали к приемному покою стволами автоматов. Потом старенький, до полусмерти испуганный доктор, хлопал красными от постоянного недосыпания веками и пачкал ладони в крови.
- Ты должэн его спасти, понял да? Все сдэлай, только, чтобы он жил, понял да? Если не выживет, тэбя тут же пристрэлим, понял да? – бессмысленно запугивал доктора незадачливый отец. Глаза у Джемала были полны слез, но он просто не умел уговаривать по-другому. На каждое «понял да?» доктор кивал седенькой головой и испуганно озирался.
Подбежали медсестры и на тележке увезли белое, как бумага, тело раздетого мальчишки готовить к операции.
Джемал увязался за ними.
Сергей, коротко переговорив с перепуганным врачом, подошел к бойцам, которые уселись в коридоре на скамейках, неловко придерживая автоматы.
Этот мир стерильной чистоты и белизны вокруг, был другим, не таким, каким они привыкли видеть его на улицах или сквозь прорезь прицела оружия. Здесь все наводило на мысли о краткости и хрупкости человеческой жизни, и это была не их территория… Сюда каждый из них в любой момент мог попасть совсем в ином качестве. Оружие здесь казалось не к месту и «вашкацы» явно чувствовали себя не в своей тарелке.
Сергей обратился к ним опять по-грузински:
- Я поговорил с врачом, он думает, что все обойдется. Пугать его только не надо, а то у него и так руки трясутся, как бы нечаянно хуже чего не сделал. Врач хороший. Его зовут Леван. Он будет делать операцию. Дай бог, чтобы все хорошо кончилось. И сочувствую вам за Сандро. Я его не знал, но, наверное, хороший человек был. Пусть земля ему пухом будет!
Испуганная стая вдруг стала тем, чем была на самом деле: молодыми, заросшими по самые глаза неопрятными бородами, парнями, едва перевалившими за двадцать лет. Мальчишками, на самом деле. Чуть постарше того, безбородого, на чьем лице сейчас крепил маску сонный анестезиолог.
- Спасибо, брат! Меня зовут Малхаз. – сказал один из них, коренастый, похожий на медведя, вставая и протягивая опешившему Сергею руку для пожатия.
- Ты хороший человек. Если что понадобится, я твой должник. Мы еще встретимся. Как тебя зовут?
- Сергей, - сказал Сергей. И повторил, уже пожимая следующую руку:
- Меня зовут Сергей…
Он повторял это еще много раз, не запоминая имен тех, кто знакомился с ним, обнимал, похлопывая его по плечам. Стая стала людьми, но что помешает им снова стать стаей?
В коридоре его догнал Джемал.
Он дышал тяжело, и видно было, что держался на пределе. Командир был гораздо старше остальных. На глаз, лет сорока пяти.
Он потоптался на месте, не зная, что сказать или, может быть, не находя подходящих слов, Потом, неожиданно, неловко обнял Сергея и, скрывая слезы, заговорил ему в плечо торопливо, мешая русские и грузинские слова:
- Мадлоп, дзмао (спасибо, друг)! Спасибо, что не отступил! Ты мне теперь, правда, как брат! Что бы ни случилось… Нэ могу подумать! Своими руками чуть сына нэ убил…
Сергей молчал, чувствуя, как дрожат в коленях ноги, и вспоминал плюющийся пламенем ствол, зависший в нескольких сантиметрах от лица, брызжущую во все стороны жесткую кирпичную крошку, и бешеные «сливовые» глаза, прожигающие его насквозь. Ничего не хотелось. Хотелось пить. Воды, а еще лучше водки. Или спирта, чтобы внутри отпустило и перестало холодить грудь слева… Чтобы проглотить пережитый страх, утопить в хмеле и забыть и этого человека, обнимавшего его, и звон гильз о бетон, и кислый запах застарелого пота, которым пропахла куртка Джемала.
Он стоял, бессильно опустив руки, а сам, помимо воли, говорил, и слова, слетавшие с его пересохших губ, были словами утешения.
- Все будет нормально, - говорил он, не слыша собственного голоса. – Все будет нормально. Все будет…
Вне форума
Тема актуальная и автор знает, о чем говорит. За это спасибо. Навскидку два вопроса. Может, когда подумаю, появятся еще.
1. Насколько помнится то время, в Тбилиси готовили обед во дворе, все вместе, на костре, следовательно, не было и электричества. Так причем же здесь компьютерный специалист? Или в больнице оно все же было?
2. Сергею тридцать шесть лет, а тете Нино чуть больше сорока. Не слишком ли мала разница в возрасте?
С уважением, Ромеро.
Вне форума
Уважаемый Ромеро! Я тогда жил в Тбилиси. В 92-м году еще было все: газ вода свет, телевидение и другие блага цивилизации. Это позже уже стали отключать. Картинка, которую я нарисовал в отрывке, правдива. Что касается «..готовили обеды во дворе на кострах…» - да, такое бывало и раньше, еще в мирное время, особенно на свадьбах, похоронах или уже позже 93-го, когда стали часто отключать свет и газ. И то какое-то время во многих районах города можно было пользоваться газом в баллонах
Тетя Нино реальный персонаж и ей действительно тогда было около 40 лет, а то, что Сергею 36, что из того? Причем здесь разница в возрасте или ее отсутствие? Любовных отношений между ними не было в жизни и не будет по сюжету.
А отрывок-то хоть понравился?
Вне форума
Отрывок прочитался на одном дыхании. Я же говорю - спасибо! По поводу возраста персонажей - я насчет достоверности реплик. Так ли будут говорить люди примерно одного возраста? Я, например, на работе называл по имени женщину, которая старше лет на пятнадцать. Но не исключено, что в Грузии говорят как раз так, как Вы написали.
Немного резануло глаза, когда отец, вначале не рассмотрев сына, потом так театрально прозрел. Хотя, может быть... так оно и правильно. Я хочу сказать, что я, например, не представляю, что дедушка, который меня вырастил, в Великую Отечественную он был капитаном третьего ганга и воевал с японцами на торпедных катерах, реагировал бы по любому поводу подобным образом. Он вообще почти никогда не говорил громче, чем вполголоса. В том числе, говорят, и во время военных действий. Так, вы, ведь и пишете про других людей!
С уважением Ромеро.
Вне форума
Понятно, Ромеро. Спасибо за добрые слова. Действительно в Грузии люди описываемого возраста так говорят. Если быть точным, говорили, например, калбатоно Нино – уважаемая (женщина), что созвучно русскому тётя для пожилых (за 40). Тем более, когда человек уже выглядит немолодо (а это всегда относительно). По-русски можно сказать тетя Нино, а по-грузински калбатоно Нино, это необидно и уважительно. А вот «дама», «женщина» или «товарищ» там не было принято обращаться. Между более близкими знакомыми, родственниками или друзьями принято обращение просто по имени. По поводу как говорят люди – громко, тихо, вполголоса, это уже относится к темпераменту и конкретному человеку. А южный народ вообще очень возбудимый и вспыльчивый. В отрывке там даже речь вообще не о профессиональных военных, а скорее о «гражданских ополченцах», назовем их так. Чтобы понять ту обстановку, которая сложилась в те годы в Тбилиси, и что там происходило, надо было там побывать…
Выложенный кусочек просто небольшой эпизодик из страшных событий тех лет…
Вне форума
Коллеги, может быть еще кто выскажется по отрывку?
Буду признателен.
Вне форума
Отвечаю всем, кто писал мне в личку и на мыло.
Где можно почитать продолжение романа "Патриоты и негодяи"?
Здесь:
http://zhurnal.lib.ru/editors/h/habibulin_j_d/
Там же будут выкладываться новые главы из романа и новые рассказы.
Вне форума
Мне отрывок очень понравился.
Пошел по ссылке на страничку автора читать продолжение...
Вне форума
Вспомнил, что я и здесь этот текст вывешивал когда-то...
Небольшая новость!
Этот отрывок, оформленный в виде самостоятельного рассказа только что опубликован в литературном журнале Союза Писателей России - "Наш Современник" - Москва, №4 - 2008 год, стр. 142., тираж 10 115 экз.
Вне форума
