Глеб Суходолов впервые попал на раскопки в конце девятого класса. В тот год недалеко от районного центра археологи обнаружили настоящий древний город с глинобитными домами, храмовым центром, большим зернохранилищем и многочисленными захоронениями людей. Радиоуглеродный анализ показал, что городу не менее пяти тысяч лет. Многие центральные газеты посвятили этому событию свои материалы.
Обо всём этом ученикам рассказал Николай Семенович Сивцев, их новый учитель истории.
— Это же настоящая научная сенсация! — с жаром вещал он потрясенным старшеклассникам. — Чего только стоит сложная ритуальная символика захоронений. Сплошные загадки.
Глеб был очарован новым учителем и его рассказом. И поэтому когда, Сивцев сообщил ученикам, что археологи набирают временных рабочих на раскопки и, что он сам собирается потрудиться на благо науки, Суходолов единственный из всего класса последовал примеру учителя.
За те два месяца, что Глеб провёл на раскопках, он понял, как сложен и кропотлив труд археолога. Одно неверное движение лопатой и прощай ценнейший научный материал! И поэтому приближаться к загадкам древности следует осторожно, работая кисточками и совочками.
— Представь, что ты сметаешь пыль веков, — толи в шутку, толи в серьез, посоветовал ему Николай Семёнович. Сам он трудился как настоящий ювелир от археологии.
И Глеб последовал совету. Он представил пыль веков, себе же отвел роль первооткрывателя, стоящего на пороге потустороннего мира. Самозабвенно работая, Суходолов вскоре наткнулся на кладку ритуального сооружения.
— Да ты просто везунчик! — похвалил Глеба руководитель экспедиции. — В тебе просыпается настоящий археолог.
Слова эти понравились Суходолову. Он почувствовал себя частью древней цивилизации. С этого момента Николай Семёнович стал более внимателен к своему ученику и часто беседовал с ним после работы. Глеб узнал, что Сивцев свою студенческую юность провёл в археологических экспедициях, и однажды найденное им редкостное серебряное украшение явилось настоящей научной сенсацией.
— Представляешь, сам профессор Игнатьев, светила археологии пожал мне руку и поздравил с удачей, — со значением констатировал Николай Семёнович, — я даже тогда подумал о том, чтобы связать свою жизнь с археологией.
— И почему же не связали? — спросил Глеб.
— Да так, как-то не сложилось, — Сивцев неопределенно махнул рукой. Потом помолчал, внимательно посмотрел на Глеба и медленно произнес:
— Может у тебя сложится, воображения тебе не занимать.
— Воображение? — озадаченно переспросил Глеб. — Почему воображение?
— Да, да, именно воображение! — как-то театрально воскликнул Николай Семёнович. — Мой юный друг надо добавить немного этого зелья к археологическим находкам, и вы непременно окажетесь у порога вечности.
Так Сивцев заронил в душу Глеба мысль о будущем.
В новом учебном году история стала для Глеба любимейшим предметом. Николай Семёнович превращал каждый урок в увлекательное событие. И даже самые отъявленные бездельники безоговорочно признавали это. Например, если занятие было посвящено Великой французской революции, Сивцев приносил в класс макет укреплений Тулона и наглядно демонстрировал ученикам, каким образом молодой Бонапарт сумел освободить от англичан этот хорошо укрепленный город.
Николай Семенович организовал факультатив по древней истории для учеников всей школы. Далеко выходя за рамки школьной программы, учитель погружал слушателей в непостижимый мир Египта, Вавилона и Греции, как если бы сам проходил по улицам давно исчезнувших городов. И всякий раз его речь сопровождала тихая музыка, искусно подобранная для конкретной темы. Надо ли говорить, что Глеб не пропустил ни одного занятия. В глубине же души он все более склонялся к археологии. Слова «пыль веков», «вечность» и «воображение» постепенно обретали в его сознании мистический, почти сакральный смысл.
К окончанию средней школы Суходолов уже не сомневался в своей будущей профессии.
Он поступил в Государственный университет на исторический факультет. Кафедрой археологии там заведовал профессор Игнатьев, тот самый, который когда-то похвалил Николая Семёновича. В его лице Глеб нашел достойного наставника.
Потом была интересная учёба, экспедиции, работа в институте, новые впечатления и открытия. Жизнь Суходолова обретала смысл. Его энтузиазм пришелся по вкусу маститым ученым, и Глеб стал своим в их кругу. Так пролетело пятнадцать лет.
А потом случилось непредвиденное. В начале осени 2000 года, как раз накануне защиты своей докторской диссертации Суходолов уволился из Института археологии и этнографии и устроился работать могильщиком на Второе Городское кладбище. Помимо этого он расстался с женщиной, с которой собирался соединить судьбу. Все прежние контакты с людьми он разом прекратил; совсем не отвечал на телефонные звонки. Встретив же случайно на улице кого-либо из своих прежних знакомых, Суходолов сухо здоровался с ним и спешил уйти. Свой тридцать третий год рождения он отметил среди напарников-могильщиков в ветхом деревянном домике у входа на кладбище. Спустя полгода Суходолов был убит этими напарниками, которые спрятали его труп в одной из могил. Следствие установило, что могильщики убили Глеба из-за личной неприязни. «Был он не как все, вел глупые разговоры и сильно нас раздражал» — именно так выразился один из убийц на следственном эксперименте.
После суда над убийцами по институту поползли слухи, что решение Суходолова уйти из института и устроиться работать на кладбище, как-то связано с его последними зарубежными раскопками. Слухи эти слухи оказали большое влияние на Максима Балашова, младшего коллегу Глеба. Свою научную работу он успешно сочетал с литературной деятельностью. Рассказы Максима уже не раз печатались в альманахах, его имя было замечено читателями. Странная и трагическая судьба Суходолова стала настоящей находкой для его творческого воображения. Балашов задался целью написать рассказ о Глебе.
Два месяца он собирал материал, встречался с людьми, близко знавшими Суходолова, выносил свои суждения и делал окончательные выводы. Поговаривали, что в его руки попала часть дневника Глеба. Рассказ «История одной смерти» Максим написал всего за несколько дней. Об этом факте он упомянул в разговоре с одной своей знакомой женщиной. Однако в печать рассказ не попал. Его вообще никто так и увидел. В самый последний момент автор передумал публиковать свое произведение.
Спустя некоторое время знакомые Балашова стали временами замечать в его глазах и словах некую тревогу. Да и с его творчеством происходило что-то неладное. Рассказы и повести получались слишком заумными и неинтересными. Казалось, что автор пытается выразить в своих произведениях какую-то очень глубокую мысль, терзающую его немилосердно.
Однажды на дружеской вечеринке Максим обронил странную фразу, полную сарказма и горечи. Фраза звучала так: «Мы всего лишь могильщики наоборот». И еще он отдал одному из друзей несколько листов из дневника Глеба Суходолова. Текст дневника всем показался малопонятным. Среди всего прочего там было написано следующее:
«... Я в растерянности. Ничего не могу понять. Почему мне так тревожно? Словно мы совершаем нечто неправильное, несправедливое. В последнее время со мной происходит что-то необъяснимое. Эти непонятные, тревожные сны...Мне постоянно чудится чье-то присутствие, особенно тогда, когда нахожусь в помещении совершенно один. Когда это все началось? Ах, да! Именно в тот день, когда мы, наконец-то нашли это уникальное погребение. Великолепно сохранившаяся женская мумия, эту древнюю аристократку. Я смотрел на мумию, и все во мне ликовало. И вдруг на какую-то долю секунды мне показалось, что мумия ожила, и живая женщина взглянула на меня своими большими ясными глазами. Такой взгляд забыть невозможно, он потрясал. В нем был укор и холод возмездия. Почему меня постоянно преследует это взгляд, ведь это же глупо?...
...Мне стали сниться сны. Будто я вижу, как несут в гробах покойников. Кто они, я не вижу; их лица темны. И вот их проносят мимо меня, и я каким-то непонятным чутьем вдруг понимаю, что эти люди уже были когда-то погребенными, и именно я выкопал их, чтобы исследовать. Мне становится страшно, потому что я вновь вижу глаза той женщины. И каждый раз я просыпаюсь в поту...
...А быть может это грех — раскапывать могилы, какими бы древними они не были? Нет, все это бред воспаленного интеллекта; в последнее время я сильно устал. Мы ученые, и должны выполнять свое предназначение...
... Кажется, я понял, кто мы. Мы могильщики наоборот. В своей безудержной гордыне мы стремимся познать истину, и для этого вскрываем могилы, которые были освящены древними ритуалами. Не лучше ли быть просто могильщиками?...
... Вчера я был на кладбище у себя на родине. Хоронили Николая Семеновича Сивцева. Ранняя смерть. Попал под машину. Душевный был человек, и учитель от Бога. Жалко его. Я наблюдал за тем, как работали могильщики, и в какой-то момент я поймал себя на мысли, что мне нравится их работа...
Остальная часть дневника Глеба Суходолова, по словам Балашова, пропала.
 Скачать произведение
|
