|
КАРЛИК
В старом, тёмном лесу, в самой чащобе, жил карлик, безобразный, кривоногий уродец, более похожий на обезьянку, чем на человека. До чего же гадкий характер был у этого карлика! До чего же самонадеян он был, до чего зол и спесив!
Приметит, бывало, охотников на привале, подкрадётся к ним да из-за кустов как рявкнет:
— А вы что тут делаете? По какому праву в мой лес пришли? А ну марш отсюда!
Охотники, конечно, тут же за оружие схватятся, всё вокруг оглядят, но так никого и не заметят. А карлик тем временем с другой стороны подберётся и рявкнет громче прежнего:
— Чего ждёте, спрашиваю? Рассердить меня решили? Хотите, что-бы я на костре вас зажарил? Убирайтесь! Последний раз говорю...
Поразмыслят охотники да решат, что с нечистой силой лучше не связываться. Соберут вещи и с этого места прочь. А уродец доволен, так и хохочет, со смеху покатывается.
Как-то раз, дабы поразвлечься, карлик подкараулил старую-престарую ведьму, что брела себе, вздыхая да охая, по лесной тропин-ке. Подкараулил и начал бросать в неё тяжёлые, смолистые еловые шишки. Рассердилась старуха и, чтобы наказать обидчика, принялась шептать разные заклинания, всякую порчу на него наводить. Но ему, поганцу этакому, хоть бы что! Никакого вреда! Всё по-прежнему шишками бросается! И тогда, видя своё бессилие, ведьма принялась ругаться, зло на словах отливать.
— Ах ты, урод! — кричит. — Ах ты, дикарь! Над пожилым человеком издеваешься. Издевайся, издевайся! Всё равно тебе лучше не будет! Так и останешься коротышкой на своих кривых ножках! Так в чащобе до самой смерти жить и будешь! Так и умрёшь здесь один-одинёшенек...
А карлик изловчился, запустил увесистой шишкой старухе прямо в лоб и с обидой в голосе крикнул:
— Врёшь ты всё! Мамочка моя перед смертью сказала, что придёт время, когда я стану стройным, высоким, статным — таким красавцем, что глаз не оторвёшь!
То-то расхохоталась ведьма, слушая безобразного коротышку! Рас-хохоталась и с издёвкой ответила:
— Мамочка твоя, видно, перед смертью рассудка лишилась — пото-му глупости всякие и говорила.
— Сама ты рассудка лишилась! — злобно крикнул уродец. — А ма-мочка моя обещала, что я стану красавцем, да ещё каким! И ещё: рано или поздно я буду состоять на службе у самого короля, хозяина всех этих земель. И буду важной придворной персоной — вот так-то!
— Скажи честно, болтун, ты хотя бы сам в это веришь? — насмешли-во спросила ведьма.
— А почему бы и не верить, если всё это обязательно сбудется? — без малейших сомнений ответил карлик. — Придёт время, и ты, старая чертовка, сама это увидишь!
Справедливости ради следует отметить, что лесной уродец дейст-вительно верил в счастливую судьбу. Он твёрдо усвоил, что рано или поздно преобразится и станет красавцем-мужчиной, что рано или поздно займёт достойное место при дворе короля.
И кто бы мог подумать, что однажды, совершенно неожиданно удача и в самом деле улыбнётся ему. Кто бы мог подумать, что он действительно сможет попасть в столицу, в королевский замок.
А дело было так. На счастье нашего карлика тот самый лес, в кото-ром он жил, находился во владениях короля Бонифация Первого. А Бонифаций Первый, опять же на счастье карлика, был большим люби-телем вкусно поесть. И больше всего на свете он любил хорошо при-готовленное мясо, причём не просто мясо, а мясо настоящей лесной дичи. По этой причине Бонифаций Первый держал при себе старого, опытного егеря, который частенько отправлялся в лес, чтобы добыть что-нибудь повкуснее к столу его величества.
И вот однажды вечером егерь приехал в далёкую берёзовую рощу и расставил с полсотни силков на зайцев. Скоротав ночь в шалаше, он встал с первыми лучами Солнца, взял мешок и пошёл за добычей.
Однако, к своему великому удивлению, добычи он так и не нашёл — ни единого зайчишки. Но и это не всё! Довольно скоро он убедился в том, что ночью кто-то забрал, а, попросту говоря, украл пойманную дичь — свидетельством тому были свежие отпечатки босых ног, тут и там оставшиеся вокруг силков.
Что и говорить, досадный случай! Изрядно рассердившись, егерь решил поймать неизвестного вора и примерно наказать его. Ближай-шим вечером он вновь расставил силки, а сам затаился в густых за-рослях ежевики. И взял с собой хорошую, крепкую сеть.
С наступлением темноты роща наполнилась шуршанием травы, шелестом листвы, и тихим, еле различимым хрустом сырого валежни-ка. И скоро тут и там раздались жалобные, протяжные крики зайчи-шек, попавших в силки. А через час-другой егерь расслышал чьё-то громкое, частое дыхание — не иначе как дыхание собаки или волка.
Однако всё оказалось не так просто. Ни волков, ни собак егерь так и не увидел. Зато шагах в тридцати от него при тусклом лунном свете меж берёз промелькнуло какое-то странное существо. Вне всяких со-мнений, это был человек. Но до чего же уродлив он был, до чего по-хож на обезьяну! Передвигаясь в основном на четвереньках, и лишь изредка на своих кривых, коротеньких ножках, этот низкорослый че-ловечек хватал зайчишек за уши, вытаскивал их из силков и бросал в большую плетёную сумку, висевшую у него за спиной. Как вы уже догадались, это был не кто иной, как наш карлик — тот самый карлик, который мечтал преобразиться в истинного красавца, который мечтал попасть на королевскую службу, чтобы стать важной придворной пер-соной.
Что касается егеря, то он по-прежнему безмолвно сидел в зарослях ежевики и терпеливо ждал своего часа. И дождался-таки! Обезьяно-подобный уродец, с полчаса поблуждав по роще, наконец-то решил забрать добычу из силков, расставленных вокруг ежевичных кустов. Увы, стоило ему приблизиться к кустам, как егерь ловким движением руки набросил на него сеть и тотчас крепко скрутил верёвкой по ру-кам и ногам.
Как ни отбивался уродец, как ни брыкался — всё напрасно! Уже че-рез несколько часов, до рассвета, он был привезен прямо в королев-ский замок. Там на него надели ошейник и посадили на железную цепь, в дальнем углу замкового двора. Сделав своё дело, егерь ушёл домой, отдохнуть, а пленённый обитатель берёзовой рощи остался один на один с тяжёлой, холодной железной цепью.
Через полчаса к нему подошли два королевских стражника — про-сто так, из любопытства.
— Ух, ты! Вот это да! Ну и уродец! — с брезгливостью в голосе из-рёк один из них. — Бывают же такие!
— Точно, уродец! — поддакнул второй. — Маленькое чудовище. Не приведи господь во сне такого увидеть.
— Сами вы уродцы! — огрызнулся пленник. — Да ещё какие! Радуй-тесь, что меня посадили на цепь, и я не могу наказать вас за дерзость!
— Надо же, — искренне удивился первый охранник, — оказывается, этот зверёныш умеет разговаривать.
— И не просто разговаривать, а грубить, — добавил второй охранник. — Ну да ладно, сейчас я преподам ему урок хорошего тона! Проучу раз и навсегда, на всю жизнь...
С этими словами стражник крепко огрел уродца пикой. А тот, взвыв от боли, вдруг... вцепился в древко пики зубами и — представь-те себе! — тотчас перегрыз его пополам. Но и это не всё! Оскалившись, он хотел было наброситься на стражников, и лишь железная цепь удержала его на месте. Тем временем на шум и гам прибежали другие стражники и принялись охаживать карлика чем попало! И ему при-шлось присмиреть. Дрожа от страха и злости, по-собачьи скуля, он за-бился в самый уголок замкового двора и, накрыв голову руками, на-конец-то затих.
Утром лесного уродца навестил предводитель королевской охраны — тоже из любопытства. Потом пришёл дворник. Оглядев свернувше-гося в комочек карлика, дворник из жалости бросил ему кусочек чёр-ствого хлеба. Но тот, кажется, даже не заметил эту подачку.
Как раз в это время прибежала повариха с королевской кухни. Ей тоже хотелось поглазеть на неизвестного зверёныша. Набравшись смелости, она приблизилась к нему и положила ему под самый нос свежий капустный листик. Но уродец даже не притронулся к угоще-нию. Он лишь злобно сверкнул своими получеловеческими глазами и так щёлкнул зубами, что повариха тотчас ретировалась прочь.
К полудню возле маленького пленника собралась целая толпа дворцовой публики, среди которой был, в том числе, и начальник ко-ролевской кунсткамеры, граф Кальбор. Внимательнейшим образом рассмотрев уродца и чуточку поразмыслив, граф Кальбор удовлетво-рённо кивнул головой и изрёк:
— Ну что же, господа! Это будет превосходный экспонат кунстка-меры его величества! Сегодня же я распоряжусь, чтобы стеклодувы изготовили для зверёныша подходящую колбу, а потом мы его, как и положено, заспиртуем и выставим на всеобщее обозрение...
Следует отметить, что граф Кальбор был весьма влиятельной фи-гурой при дворе Бонифация Первого, и по этой причине никто даже не подумал ему возразить. Наоборот, каждый из присутствующих счёл своим долгом всячески одобрить его мысль о том, что пойманного карлика и в самом деле следует заспиртовать, дабы пополнить столь необычным экспонатом королевскую коллекцию биологических ано-малий.
Наверное, именно так бы всё и случилось, если бы в ход событий не вмешался герцог Авенариус, дальний-предальний, что называется, седьмая вода на киселе, родственник короля. Дело в том, что герцог тоже мнил себя влиятельной фигурой при дворе — уж, по крайней ме-ре, ничуть не менее влиятельной, чем какой-то там граф Кальбор, ко-торого Авенариус считал заурядным выскочкой, сумевшим всеми правдами и неправдами приблизиться к королевскому трону. В связи с этим герцог не преминул воспользоваться случаем, чтобы в очередной раз «утереть нос» графу Кальбору.
Выйдя из королевского дворца, герцог неторопливой походкой приблизился к придворной публике, столпившейся в углу замкового двора, прислушался к её речам, разглядел карлика, после чего громко откашлялся — дабы привлечь к себе внимание присутствующих — и с жалостью в голосе изрёк:
— Бедняжка! Крошечка! Карапузик! Это кто же посадил тебя на цепь? Кто этот тиран? Воистину, жестокосердие не знает границ...
— Осмелюсь заметить, ваше высочество, — решительно возразил граф Кальбор, — что этот, как вы изволили выразиться, «карапузик» был схвачен на месте преступления! Он похитил зайцев, добытых специально к столу его величества!
— Наверное, он был очень голоден, — грустно вздохнув, объяснил герцог, — а голод, как известно, не тётка. Кроме того, он и понятия не имел, для кого были пойманы зайцы.
— Всё это ничуть не оправдывает его проступок, — раздражённо воз-разил граф. — Да и вообще, можно ли считать человеком это злобное, хищное, гадкое существо? Это же просто животное, самый настоящий зверь! И место ему даже не в зоопарке, а в кунсткамере. Да-да, в кун-сткамере, в колбе со спиртом!
— Боюсь, что вы, как всегда, чуточку горячитесь, дорогой Кальбор! — снисходительно улыбнувшись, заметил герцог. — Дай вам волю, так вы всех нас заспиртуете и рассадите по колбам...
Убедившись в том, что его слова возымели должное действие — со всех сторон послышались тихие смешки, — Авенариус указал рукой на уродца и со скорбью в голосе продолжил:
— Взгляните на это несчастное создание, дамы и господа, на этого крохотного, обделённого судьбой человечка. Неужели не ясно, что он искренне сожалеет о своём проступке?
Тут он умолк, но потом, ласково, по-отечески взглянув на карлика, спросил:
— Скажи честно, пупсик, ты, наверное, и не прикоснулся бы к зай-цам, если бы знал, что они пойманы к столу нашего доброго повели-теля, короля Бонифация Первого?
— Ни за что не стал бы их трогать! — обиженно шмыгнув носом, от-ветил уродец. — Да и вообще, Бонифаций Первый для меня — самый дорогой человек на всём белом свете. Я так люблю нашего короля! Вы и представить себе не можете, как я его люблю...
— Вы слышали, дамы и господа? — радостно воскликнул Авенариус. — Вы слышали, что он сказал? Он любит нашего короля!
— Да он лжёт! — решительно возразил граф. — Неужели не ясно, что он пытается нас обмануть? А поэтому место ему только в кунсткаме-ре, в банке со спиртом...
Тем временем герцог, не обращая на графа ни малейшего внима-ния, ласково улыбнулся и спросил уродца:
— Скажи, маленький человечек, если ты и в самом деле любишь нашего короля, то ты, наверное, был бы не против и служить ему?
— Ещё бы! — со слезой в голосе ответил карлик. — Но смогу ли я слу-жить моему любимому королю, если меня посадили на цепь? Если меня упрячут в банку со спиртом?
Окончательно расстроившись, уродец зарыдал в голос. А герцог, созерцая его страдания, вновь грустно вздохнул, сочувственно пока-чал головой и изрёк:
— Не плачь, бедняжка! Я не дам тебя в обиду! Знай, что сегодня же сам король решит твою судьбу...
Тут он умолк и, наградив графа Кальбора иронической улыбкой, удалился — прямо во дворец. А через четверть часа вышел вновь, при-чём — представьте себе! — не один, а вместе с королём.
Пока придворные раскланивались и расшаркивались перед своим повелителем, коротышка поднялся с земли и, изрядно повеселев, при-нялся скакать на месте — то на одной ноге, то на другой. Потом он не-сколько раз кувыркнулся через голову — тоже, наверное, от радости — и громко крикнул:
— Ваше величество! Мой король! Мой любимый король! Возьмите меня на службу — и вы не пожалеете об этом! Потому что тогда у ва-шего величества не будет более преданного, более верного человека, чем я...
— Ишь ты! Какой шустрый! — с добродушной улыбкой ответил Бо-нифаций Первый. — Из леса — и сразу на королевскую службу? А что ты умеешь делать, обезьяныш этакий? Какой от тебя прок?
— Да какой от него прок? — возмущённо воскликнул граф Кальбор. — Какую пользу вашему величеству может принести этот уродец?
— Я буду веселить его величество! — обиженно взвизгнул карлик. — Я буду защищать короля от всех его врагов!
Тут он на мгновение умолк, а потом тихо добавил:
— Даже если среди его врагов окажется такой злой человек, как на-чальник кунсткамеры...
— Что-о-о? — побледнев от гнева, рявкнул граф Кальбор. — Что ты сказал? Да я тебя...
Граф явно вышел из себя. Позабыв обо всём, он выхватил из ножен шпагу, чтобы без лишних разговоров пронзить уродца и таким обра-зом пресечь его дерзость, но в последний момент был остановлен ко-ролём.
— Не горячитесь, Кальбор! — примирительно сказал Бонифаций Первый. — Можно ли обижаться на этого несмышлёныша? Тем более что казнить его мы всегда успеем...
Строго взглянув на карлика, король пригрозил ему пальцем и мед-ленно, с расстановкой изрёк:
— Шути, но знай меру, обезьяныш этакий! В этот раз я прощу тебя. Так уж и быть. Но учти: если ты ещё хотя бы раз осмелишься нагру-бить графу Кальбору, то я точно прикажу тебя заспиртовать! И отпра-вить в кунсткамеру! На вечные времена...
В этот же день с маленького пленника сняли ошейник. Потом его накормили и отвели к небольшому, скромненькому домику на окраи-не города. В этом домике жил старик по имени Пин. Этот старик ко-гда-то, много лет назад, был королевским шутом.
Пин приветливо встретил коротышку. Внимательно разглядев его, он улыбнулся и сказал:
— Не беспокойся, малыш! Тебе у меня хорошо будет — по крайней мере, голодать не придётся. Поживёшь, подучишься, а со временем из тебя, может быть, вырастет настоящий шут.
— Неужели нужно учиться, чтобы стать шутом? — усомнился уро-дец. — Чем я не шут? Ты только посмотри, как я умею прыгать и ку-выркаться, как я хожу колесом.
С этими словами он исполнил сальто вперёд, сальто назад, потом прошёлся колесом вокруг Пина и завершил своё выступление серией кувырков в воздухе.
— Ну что же, неплохо! Очень даже неплохо! — одобрительно похло-пав в ладоши, сказал Пин. — В тебе от природы заложен талант акро-бата. Но этого мало...
— Мало? — снова удивился уродец. — Ну и что? Ты взгляни, какие гримасы я умею корчить! Со смеху умрёшь!
И он начал гримасничать. И, представьте себе, очень скоро Пин смог приметить в нём задатки истинного мима. Насмотревшись вдо-сталь, старый шут удовлетворённо кивнул головой и изрёк:
— Мимика — это, конечно, очень хорошо! Но и это не главное.
— А что же тогда главное? — озадаченно спросил коротышка. — Что ещё нужно, чтобы повеселить короля?
— Самое главное для шута — точно знать настроение повелителя, — хитро прищурившись, объяснил старик. — А ещё важнее знать его от-ношение к своим приближённым.
— А при чём здесь приближённые короля? — недоуменно спросил уродец.
— Дело в том, что королю не пристало всякий раз выказывать своё неудовольствие приближёнными, равно как и своё дурное расположе-ние духа. Конечно, иногда он может и даже должен показать свой нрав, свой характер, свой гнев. Но в остальных случаях за него это должен сделать шут. Причём, сделать так, чтобы не только указать придворным их место, но одновременно и повеселить короля.
На этом Пин закончил разговор, потому что как раз в это время к нему пришёл его давнишний знакомый, придворный портной, — чтобы сшить для уродца одежду.
— Привет, старина! — добродушно обратился к Пину портной. — По-казывай своего обезьяныша. Сниму с него мерки.
— Почему ты назвал его обезьянышем? — с укоризной спросил Пин. — Зачем обижать малыша? Ему и так не повезло в жизни.
— Почему я назвал его обезьянышем? — удивлённо переспросил портной. — Да потому что так его называет сам король. И министр уве-селений его величества, между прочим, тоже. Господин министр так мне и сказал: «Сегодня же пойди к старому Пину и сшей шутовской костюмчик для пойманного обезьяныша». Так что пусть твой воспи-танник не обижается. Отныне он обезьяныш. Раз и навсегда!
Внимательно разглядев своего необычного клиента, портной со словами «Вот уж, действительно, обезьяныш так обезьяныш» начал своё дело. Снять мерки — труд не великий, и уже минут через десять-пятнадцать портной ушёл, сказав на прощание Пину, чтобы тот не за-был хорошенько искупать своего воспитанника, так как завтра или, в крайнем случае, послезавтра заказ будет непременно исполнен. По-мимо костюма, портной пообещал принести шутовской колпак и мяг-кие кожаные туфельки.
Ближе к вечеру старый шут нагрел пару кастрюль воды, потом по-ставил карлика в корыто и, время от времени окатывая его тёплой во-дой, основательно отчистил его грубую, заскорузлую кожу намылен-ной мочалкой. Как же скулил, как же визжал, как же противился это-му коротышка — по всему было видно, что купаться с мылом ему до-велось первый раз в жизни.
В довершение ко всему Пин вылил на него остатки чистой воды, насухо вытер полотенцем, потом бережно, словно младенца, завернул в простыню и уложил спать. Вместо кровати обезьянышу вполне сго-дился большой сундук с плоской крышкой, на которую заботливый Пин постелил сложенное вдвое одеяло.
На следующий день портной наведался вновь, причём не один, а с придворным башмачником — они принесли пёстрый шутовской кос-тюмчик, такую же пёструю шапочку, украшенную пятью серебряны-ми колокольчиками, и ещё красные сафьяновые туфельки с длинню-щими, загнутыми кверху носами.
То-то обрадовался уродец, увидев свою новенькую, что называется с иголочки, одежду. То-то развеселился! Но истинное счастье он ис-пытал, когда надел обновку и взглянул в зеркало — восторгу просто не было предела.
— Посмотри, Пин! — громко воскликнул он. — Ты только взгляни на меня! Уж теперь-то я настоящий шут! И не просто шут, а шут при дворе его величества Бонифация Первого!
— Надо же, какой быстрый! — весело заметил башмачник. — Знай, что до шута тебе ещё далеко. Очень далеко!
— Это почему же? — сердито спросил обезьяныш.
— А потому что вначале тебе надо набраться ума и многому нау-читься, — ответил за башмачника портной. — Благодари судьбу, что ты попал к Пину — уж он-то выведет тебя в люди...
На этом портной и башмачник закончили беседу с обезьянышем, тем более что Пин в знак благодарности за их труд достал из чулана бутылку вина и пригласил обоих к столу.
Выпив за обновку, за здоровье присутствующих, за грядущие успе-хи коротышки, немного поболтав на разные темы, портной и башмач-ник ушли. А обезьяныш, вволю наглядевшись в зеркало, с обидой в голосе спросил:
— С чего они взяли, что я не гожусь в шуты? Да я хоть сейчас кого угодно рассмешу! Развеселю до икоты! Просто оба они ничего не по-нимают в шутовстве — потому и говорят всякие глупости.
— Неужели ты и в самом деле решил, что пора идти во дворец, раз-влекать короля? — насмешливо спросил Пин.
— А почему бы и нет?
— А не хочешь ли ты для начала позабавить кого-нибудь попроще? Ну, например, обычную уличную публику? Завтра мы пойдём на яр-марку — там и посмотрим, на что ты способен. А заодно, может быть, чуть-чуть заработаем — хотя бы на твоей забавной внешности.
Следующим утром Пин и его воспитанник были уже на ярмарке, среди шумной толпы продавцов и покупателей. И старый шут тотчас принялся за дело. Для начала он откашлялся, а потом зычно, протяжно крикнул:
— Уважаемая публика! Люди добрые! Не угодно ли вам увидеть чу-до из чудес? Не угодно ли увидеть воспитанника прославленного ко-ролевского шута? Не угодно ли посмотреть, на что он способен?
Увы, никто не обратил на Пина ни малейшего внимания. Никому не было дела ни до прославленного королевского шута, ни до его вос-питанника. И продавцы, и покупатели — все были заняты торговлей, тем самым делом, ради которого люди и ходят на ярмарку.
— Ну и народ! — сердито проворчал обезьяныш. — Что за люди? По-чему меня не замечают? За что не любят?
— Всё не так просто, — объяснил Пин. — Дело вовсе не в том, что те-бя не любят.
— А в чём же тогда дело? Может быть, им не нравится мой костюм или мои туфельки? Если так, то во всём виноваты портной и башмач-ник — одели меня в какие-то лохмотья...
— Ну-ну, хватит дуться, — оборвал его Пин. — Пользы от этого всё равно мало. Давай-ка лучше начнём представление. Сразу, безо вся-ких объявлений — глядишь, что-нибудь и получится.
С этими словами он взял старую, прохудившуюся бочку, что лежа-ла неподалёку, и поставил её кверху дном.
— Хороша бочка! — весело подмигнув обезьянышу, сказал Пин. — Чем тебе не арена? Ну-ка, малыш, исполни что-нибудь!
И карлик не заставил себя ждать. Издав пронзительный крик, он подпрыгнул, пару раз кувыркнулся в воздухе и благополучно призем-лился на бочку. А потом, присев на корточки, вытянул шею и звонко прокричал петухом.
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Люди добрые! Подайте бедному пе-тушку на зёрнышко! Подайте на зёрнышко...
Без конца кувыркаясь и прыгая на бочке, он наконец-то привлёк внимание публики.
— Ну и ну! — изумлённо заметил какой-то заезжий купец. — Вы толь-ко посмотрите! Говорящая обезьянка, да так чудно одетая...
— И чего только не встретишь на белом свете, — поддакнул слуга купца, — даже говорящих обезьянок.
— Сами вы обезьянки! — обиженно крикнул коротышка. — А я бу-дущий королевский шут! А королевский шут — это очень-очень важ-ная придворная особа. Это вам не какой-нибудь там купчишка!
Тут он ещё раз прокричал петухом, а купец весело рассмеялся и с напускным почтением в голосе сказал:
— Теперь я точно вижу, что ты и в самом деле важная придворная особа. Да ещё какая!
С этими словами он достал из кошелька и бросил обезьянышу се-ребряную монетку, а тот ловко поймал её и, взвизгнув от радости, раскланялся перед столь неожиданным благодетелем. Затем он испол-нил пару замысловатых прыжков, после чего с лучезарной улыбкой указал пальцем на купца и изрёк:
— Этот умный, этот мудрый господин не пропадёт! Уж он-то зна-ет, что делает! Уж он-то знает, с кем надо дружить. А вы, остальные, берите с него пример — пока не поздно...
То-то смех поднялся вокруг! Нелепые назидания уродца развесели-ли всех, кто наблюдал эту сцену. И он получил от зрителей сразу три монетки. Правда, это было не золото и даже не серебро. Это были ста-рые, потёртые медяки, но главное состояло в другом — обезьяныш су-мел понравиться публике.
В этот день Пин вернулся домой в прекрасном расположении духа — он смог убедиться в способностях своего подопечного.
Отныне старый шут начал учить обезьяныша искусству клоунады. В первую очередь он раздобыл маленькую гармошку, чтобы карлик смог овладеть простейшими навыками игры на этом популярном сре-ди шутов инструменте. И, представьте себе, результат не заставил се-бя ждать — уже через неделю-другую из окон домика Пина раздава-лись бодрые аккорды гармошки и куплеты, сочинённые специально для развлечения ярмарочной публики. Честно говоря, эти куплеты не отличались особым изяществом, но в исполнении кривоногого урод-ца, разодетого в яркий шутовской костюм, производили должное впе-чатление — по крайней мере, на простой люд.
Бывало, придёт Пин на ярмарку, поставит обезьяныша на бочку, а тот сразу же за гармошку. Увидит ростовщика-толстяка, скривит своё личико и скрипучим голосом споёт:
Тяжело идёт арбуз, топает ножищами,
Потому что он набит доверху деньжищами.
А ростовщик, услышав задиристый куплет, лишь посмеётся в ответ — что, мол, с шута возьмёшь. А иной толстяк и обидится, начнёт обезьяныша по ярмарке гонять. Погоняет-погоняет, но поймать так и не сумеет — лишь народ посмешит.
Тем временем наш коротышка привяжется к какому-нибудь хмель-ному бродяге, примется вокруг него скакать, куролесить, гримасы корчить. А в довершение ко всему наградит куплетом:
Отчего косят глаза, нос краснеет пылко?
Оттого, что в голове лишь одни бутылки!
Бродяга идёт себе, пошатывается, уродца вниманием не удостоит, а тот ему ещё куплетик:
Наш пьянчужка удалой
Как-то всем на диво
Превратился сам собой
В бочку из-под пива.
Не стерпит бродяга, рассердится, начнёт ругаться на обезьяныша, начнёт грозиться, но тот его всё новыми и новыми куплетами донима-ет, разными шуточками, дерзостями, колкостями дразнит. А тут ещё и публика, глядя на всю эту перепалку, смеётся от души, шута подбад-ривает, над пьянчужкой потешается. А бродяга, видя такое дело, в конце концов плюнет с досады и с ярмарки прочь.
Так уж получилось, что довольно скоро обезьяныш стал желанным гостем на ярмарке. Его забавные акробатические трюки, его мимика и едкие куплеты нравились всем: и продавцам, и покупателям. Да и сам он, честно говоря, с удовольствием забавлял людей. И наградой ему были не только медь и серебро, но и весёлый смех, и добрые улыбки публики.
И эта забава, наверное, продолжалась бы изо дня в день. Но однаж-ды утром, за завтраком, старый Пин задумчиво оглядел своего воспи-танника и сказал:
— Вот что, малыш, сегодня мы не пойдём на ярмарку.
— Не пойдём? — удивился обезьяныш. — Почему?
— Потому что для тебя ярмарка — это пройденный этап, — с доброй улыбкой объяснил Пин. — Настало время испытать свои силы в на-стоящем деле, при дворе его величества короля!
— Ур-ра! — радостно закричал карлик. — Наконец-то я стану важной придворной персоной!
Но вот, завершив завтрак, Пин отвёл своего подопечного в коро-левский замок, в приёмную маркиза Лэсли, который при дворе Бони-фация Первого занимал очень-очень важную должность — он был ми-нистром увеселений его величества. С пару часов прождав в роскош-ной приёмной, они наконец-то были приглашены в ещё более рос-кошный кабинет, где и предстали перед господином министром.
Отвесив долгий, глубокий поклон столь высокому начальнику, а заодно едва заметным движением дав подзатыльник обезьянышу, что-бы и тот не забыл поприветствовать господина министра, старый шут почтительно, с робостью в голосе произнёс:
— Я прошу вашу светлость великодушно простить меня за беспо-койство. За то, что я осмелился отвлечь вашу светлость от важных го-сударственных дел...
— Что там у тебя? — небрежно бросил в ответ Лэсли. — Привёл обезьяныша? Хочешь предложить его кандидатом в ученики?
— Именно так, ваша светлость, — с поклоном ответил Пин. — Именно об этом я и хотел доложить...
— Вот и прекрасно! — не долго думая, ответил министр. — Не будем попусту тратить время. Пусть обезьяныш останется, а ты можешь ид-ти.
И старый шут тотчас откланялся. На прощание улыбнувшись сво-ему маленькому воспитаннику, он вышел из кабинета. И карлик ос-тался один на один с маркизом Лэсли. А тот пристально взглянул на него и, многозначительно подняв брови, сказал:
— Ты, наверное, и не понимаешь, уродец, как тебе повезло в жизни! Теперь ты ученик. А со временем, если, конечно, сумеешь проявить себя должным образом, станешь королевским шутом!
— Можете не сомневаться, ваша светлость! — бодро ответил обезья-ныш. — Уж кто-кто, а я-то сумею повеселить короля.
Тут он исполнил несколько кувырков — не иначе, как от радости. А господин министр, одобрительно кивнув головой, взял со стола ма-ленький колокольчик и позвонил — и тотчас открылась дверь, и в ка-бинет вошёл секретарь.
— Отведи ученика в шутовскую, к Дину и Дону, — сказал секретарю Лэсли. — И скажи, чтобы они занялись с ним как следует.
Не прошло и нескольких минут, как секретарь привёл обезьяныша к четырёхэтажному дому, стоявшему в глубине замкового двора — как оказалось, в этом доме жила дворцовая прислуга. На последнем этаже располагалась шутовская, войдя в которую, секретарь и новоиспечён-ный ученик увидели двух мускулистых парней, королевских шутов. Одного из них звали Дином, а второго — Доном. В это время оба они были заняты работой: Дин, стоя на голове, жонглировал чайными ложками, чашками и блюдцами, а Дон упражнялся с гирями.
— Уважаемые господа шуты! — по-дружески обратился к ним сек-ретарь. — Позвольте представить вам обезьяныша. Отныне он ваш уче-ник! Наш добрый начальник, маркиз Лэсли, очень надеется, что в ско-ром времени вы сделаете из этого парня настоящего шута!
Увидев новичка, Дин, не переставая жонглировать, быстрым и од-новременно плавным движением встал на ноги и, весело подмигнув Дону, сказал:
— Ты только взгляни на этого красавца, Дон! Каков экземпляр! Ин-тересно, где такого откопали?
— Вот уж, действительно, красавец! — не переставая работать с ги-рями, поддакнул Дон. — Вылитый орангутан. Только засушенный...
— Сам ты орангутан! — обиженно взвизгнул новичок. — Если меня и называют обезьянышем, то это вовсе не значит, что я похож на какую-то там обезьяну!
— А что же это значит? — с напускным удивлением спросил Дон.
— Это значит, что я умею прыгать и кувыркаться, как обезьяна! Да-же лучше, чем обезьяна! И вам никогда не научиться прыгать и ку-выркаться так, как умею я...
Тут он исполнил несколько сложнейших акробатических трюков, после чего расплылся в улыбке и спросил:
— Ну так что, господа шуты? Нравится? Может быть, кто-то из вас желает повторить?
— Честно говоря, сегодня я не планировал заниматься акробатикой, — уклончиво ответил Дин. — Как-нибудь в другой раз...
— Мне тоже не до этого, — поддакнул Дон. — Надо укрепить мыш-цы, поработать с металлом...
— То-то, господа! — тоном победителя заключил карлик. — И больше не сравнивайте меня с обезьяной.
— Ладно уж, не злись, — примирительно сказал Дин. — И не вздумай обижаться. Нам с тобой делить нечего.
— Что верно, то верно, — подвёл итог Дон. — Не будем ссориться. А для начала давай устроим экскурсию по нашей обители.
Оставив в покое гири, Дон первым делом объяснил обезьянышу, что комната, в которую его привели, называется залом. Честно говоря, и по своим размерам, и по убранству она вовсе не напоминала зал — её называли так лишь потому, что именно в ней королевские шуты отра-батывали свои выступления. Из зала можно было попасть в другие комнаты, в том числе гардеробную и гримёрную.
В гардеробной стояли большущие шкафы, в которых хранились шутовские наряды. Кроме того, в сундуках и на полках лежали музы-кальные инструменты: гармошки, дудочки, бубны и всевозможные шутовские причиндалы: короны, посохи, парики, маски и многое-многое другое.
Что касается гримёрной, то там стояли два стола с тумбами, а на них — трёхстворчатые зеркала, канделябры и множество шкатулок с пудрами, красками и помадами. Здесь же лежали парики, расчёски, косметические кисточки, щёточки и пинцеты.
Пройдя узеньким коридором, из зала можно было попасть в кухню. Вообще-то говоря, обычно королевские шуты завтракали, обедали и ужинали на первом этаже, вместе с дворцовой прислугой. Но иногда — в шутовской, на своей кухоньке, где в любое время можно было со-греть чайник, и было, чем закусить.
По соседству с кухней была спальная комната, в которой стояли два небольших шкафа и две кровати: для Дина и для Дона. Вечером в спальную принесли ещё один шкаф и ещё одну кровать — для обезья-ныша. А в гримёрной поставили ещё один стол с зеркалом.
И уже следующим утром обезьяныша начали учить. В первую оче-редь Дин и Дон дали ему уроки смеха, мимики и жеста. Казалось бы, о каком искусстве смеха можно вообще говорить — смейся себе, и всё. Но теперь наш карлик узнал, что смех бывает разный: радостный, ехидный, злорадный и даже грустный.
Сидя в гримёрной перед зеркалом, наш коротышка день за днём отрабатывал мимику и жестикуляцию, и небезуспешно. Тем более что природное уродство позволяло ему корчить такие гримасы, о которых Дин и Дон даже мечтать не могли.
Скоро обезьныш узнал, что умело нанесённый грим усиливает ми-мику, делает её более выразительной и доходчивой для зрителя. Кро-ме того, хорошим дополнением к гриму служили парики.
Следует отметить, что королевским шутам редко доводилось отды-хать, потому что Бонифаций Первый был большим любителем кло-унады. Как-то раз, обращаясь к министру увеселений, он сказал: «Поймите, Лэсли, что истинный шут подобен доброму, мудрому лека-рю. С той лишь разницей, что лекарь врачует бренную людскую плоть, а шут — вечную человеческую душу. Он ободряет и умиротво-ряет её, оберегает от невзгод, способных ожесточить человеческое сердце».
Данное изречение Бонифация Первого, конечно же, свидетельству-ет о том, что он считал себя весьма-весьма добродетельным повелите-лем. Может быть, так оно и было на самом деле. Но в то же время Бо-нифацию Первому, как истинному властелину, было не занимать и столь важного качества, как строгость — в том числе и в отношении своих шутов. Он требовал, чтобы каждую неделю они развлекали его новым представлением. И шуты старались изо всех сил.
Особенно много работы было в те дни, когда к его величеству при-езжали гости. Забавляя их во время долгих пиров, иногда ночи напро-лёт, Дин и Дон просто выбивались из сил. И только под утро возвра-щались домой, чтобы успеть немного отдохнуть и приготовиться к новому представлению. Что и говорить, труд королевских шутов был не из лёгких! Но зато оба они были в почёте, всегда сыты и, кроме то-го, получали неплохое жалованье.
Однажды в шутовскую пришёл секретарь маркиза Лэсли и сказал:
— Вот что, ребята: через несколько дней к его величеству пожалует очень важная персона, султан Меленик. По этому случаю король уст-роит настоящий праздник, который завершится роскошным пиром. И вам нужно как следует подготовиться.
Взглянув на обезьяныша, секретарь многозначительно улыбнулся и добавил:
— А тебе, карапуз, визит султана запомнится надолго. Потому что впервые в жизни ты будешь во дворце и своими глазами увидишь ра-боту королевских шутов...
— Я буду рядом с королём, как Дин и Дон? — радостно спросил обезьяныш. — Буду развлекать султана?
— Конечно же, нет, — возразил секретарь. — В этот раз тебя вообще не будет в зале. Но ты сможешь увидеть всё, что там происходит, из потайного окошечка, расположенного под самым потолком...
Быстро пролетело время, и настал долгожданный час — султан Ме-леник собственной персоной пожаловал в гости к Бонифацию Перво-му. Три дня ушли на переговоры по важным государственным делам, но зато на четвёртый день был устроен грандиозный пир, и королев-ские шуты занялись своим привычным делом.
Ещё до начала пира Дин и Дон ушли во дворец, забрав с собой кос-тюмы, парики и разные прочие шутовские причиндалы. Расположив-шись в специальной комнате, которую во дворце называли артистиче-ской, они приготовились к выступлению и ждали вызова.
Что касается обезьяныша, то его через некоторое время тоже отве-ли во дворец. Там, поднявшись по узкой, тёмной винтовой лестнице, он оказался в такой же узкой и тёмной галерее, протянувшейся вдоль всего церемониального зала, под самым его потолком. В этой галерее было несколько маленьких, узеньких окошечек — до того узеньких, что в них и голову-то нельзя было просунуть. Но главным достоинст-вом этих окошечек было то, что из них можно было видеть всё, что происходит в зале.
Так вот, прильнув к одному из окошечек и осмотрев празднично убранный зал, обезьяныш обнаружил, что пир уже начался. Как раз в это время король и султан обменивались тостами. До чего же длинные были эти тосты, до чего многословные — что ни тост, то целый доклад. Но вот, наконец-то наговорившись вдосталь, хозяин дворца и его гость осушили кубки — и тотчас заиграл оркестр, и звуки музыки раз-неслись под сводами зала.
Из боковой дверки стремительно выбежали Дин и Дон, разодетые в пёстрые-препёстрые петушиные костюмы, украшенные и накладными крыльями, и хвостами, и клювами, и гребешками. И началось пред-ставление! Честно говоря, сам король уже не раз видел этот номер. И, тем не менее, с удовольствием созерцал его вновь. А о султане и гово-рить нечего — удивлённо округлив глаза и подняв брови, он с непод-дельным интересом наблюдал за шутами.
Поначалу Дин и Дон просто танцевали, каждый сам по себе, как бы не замечая друг друга. Но потом, вдруг столкнувшись, начали хорохо-риться, наскакивать друг на друга и в конце концов устроили петуши-ный бой. После нескольких минут яркой, виртуозной и очень забавной схватки один из бойцов бросился наутёк, а второй — следом за ним. И началась настоящая клоунада!
Не обращая ни малейшего внимания на гостей, петухи разыграли погоню. С пронзительными криками они носились по залу, то и дело ныряли под столы или перепрыгивали через них, а в конце концов умудрились свалить кресло, в котором сидел один из приглашённых на пир. Судя по всему, это был какой-то важный сановник — об этом свидетельствовал и его роскошный парчовый мундир, и многочислен-ные ордена на груди. В действительности всем, кроме султана и его свиты, было известно, что это всего лишь один из дворцовых слуг, ко-торого специально принарядили и посадили за стол, чтобы он смог подыграть королевским шутам.
Явно обидевшись, «важный сановник» выхватил из ножен шпагу и с яростным криком бросился за Дином и Доном. И, следует отметить, проявил при этом немалую прыть. Следом за шутами он ловко пере-махивал через столы, а иногда и через головы пирующих гостей. Но в один прекрасный момент, не рассчитав силы в очередном прыжке, благополучно приземлился... прямо на огромный, свежеиспечённый торт, возвышавшийся над столом.
Надо ли говорить о том, какой хохот поднялся вокруг! И громче всех смеялся султан. Смеялся от души. И ладони его сами собой исто-чали аплодисменты, и слёзы умиления текли по щекам. Тем временем шуты убежали прочь, облепленного кремом «сановника» под руки вы-вели из зала, и пир продолжился своим чередом.
В этот вечер Дин и Дон ещё не раз появлялись в зале. Отыгрывая номер за номером, они развлекали короля и его гостей. Конечно, они трудились не одни — их представления чередовались с выступлениями танцоров и певцов, музыкантов и фокусников. И тем не менее, именно шуты задавали тон, они были главными вершителями праздника, ца-рившего во дворце.
Лишь под утро Дин, Дон и обезьяныш вернулись домой. Что и го-ворить, к этому времени шуты изрядно выбились из сил, и поэтому сразу легли спать. А их маленький ученик пошёл на кухоньку, развёл в печурке огонь и поставил греться чайник.
Скоро в шутовскую из дворца пришёл посыльный. Он принёс кор-зину с разной вкусной едой. Посыльный поставил корзину на пол и, прежде чем откланяться, доверительно шепнул обезьянышу:
— Это господам шутам от его величества короля. Своей прекрасной клоунадой они заслужили угощение. Маркиз Лэсли сказал, что госпо-дам шутам нужно основательно подкрепить свои силы — завтра пир продолжится, и у них будет много работы...
Когда посыльный ушёл, наш коротышка занялся гостинцем. Что и говорить, в корзине было, чем полакомиться: и фрукты, и ягоды, и пи-роги. И копчёная рыба, и запечённая в сметане говядина. Здесь же стояли четыре горшочка с салатами и глиняный жбан с перетоплен-ным, ещё не успевшим остыть молоком.
Чрезвычайно обрадовавшись столь щедрому гостинцу, обезьяныш быстро накрыл стол и принялся будить Дина и Дона. Увы, и тому, и другому было явно не до еды — оба настолько утомились, что даже не пожелали подняться с постели. И нашему карлику пришлось трапез-ничать одному. Честно говоря, ещё ни разу в жизни ему не доводи-лось так вкусно поесть. Отведав всего понемножку, он быстро насы-тился и тоже лёг спать.
Проснулся он ближе к полудню, вместе с Дином и Доном. Ещё раз покушал, теперь уже в их дружной компании, и отправился к дворцо-вому портному — на примерку. К этому дню портной должен был по-шить для обезьяныша пару новых костюмов.
Костюмы пришлись как раз впору. Первый из них был сшит из яр-ких шёлковых лоскутов белого и розового цвета, а второй представлял собой классический наряд арлекина: правая половина — зелёная, а ле-вая — жёлтая. Главное достоинство этих костюмов состояло в том, что они были сшиты особым образом — так, чтобы не стеснять телодвиже-ния шута. Правда, при раскрое ткани портной допустил небольшую оплошность, в результате чего шароварчики получились явно длинно-ваты. Но в этом не было ничего страшного — опытному мастеру не со-ставило труда исправить дефект, и уже через полчаса обезьяныш вер-нулся домой счастливый и довольный, как никогда.
Конечно, он не мог удержаться от соблазна покрасоваться перед Дином и Доном. Надев один из костюмов, он выполнил несколько сальто. А потом, переодевшись во второй костюм, прошёлся колесом.
— Неплохо! — сказал Дин. — Смотришься, как надо...
— И в самом деле, очень даже неплохо, — заключил Дон. — Дворцо-вый портной знает своё дело. Но учти, малыш, что главное не в самих костюмах. Эти обновки — верный признак того, что скоро ты предста-нешь перед зрителями...
— Скоро я предстану перед зрителями? — обрадовался обезьяныш. — Буду развлекать короля и его гостей?
— Будешь! Обязательно будешь! — ответил Дон. — Но только не сра-зу. Вначале твоё мастерство оценит секретарь маркиза Лэсли, потом — сам маркиз. И только после этого — король. Вот так-то...
Следует отметить, что Дон никогда не бросал слов на ветер. И, на-верное, всё бы случилось именно так, как он сказал, если бы не одна-единственная случайность.
А дело было так. Ближайшим вечером пир продолжился, и шуты вновь отправились во дворец, в артистическую. А обезьяныш — на уже известную ему галерею.
В этот раз представление начали акробаты. Потом их сменил фа-кир. Он извергал изо рта длинные снопы пламени, словно из кузнеч-ного горна. Он глотал кинжалы и шпаги, а в довершение ко всему безо всякого труда разорвал тяжёлую стальную цепь.
Судя по всему, все эти фокусы не произвели на султана должного впечатления. Вяло, больше из вежливости, похлопав в ладоши, он да-же не улыбнулся и — представьте себе! — устало зевнул, что, конечно же, не ускользнуло от взгляда Бонифация Первого.
Еле заметным движением руки король подозвал к себе министра увеселений и коротко шепнул:
— Дина и Дона в зал! Быстро!
Не прошло и трёх минут, как из противоположных углов зала поя-вились два седовласых, седобородых факира — как вы уже, наверное, догадались, это были Дин и Дон. Первый из них был одет в чёрную накидку, украшенную яркими серебряными звёздами, и точно такую же чёрную чалму. На ногах его были чёрные сандалии с длиннющи-ми, загнутыми кверху носами. Что касается второго факира, то он был одет в точности так же, как и первый, с той лишь разницей, что вся его одежда была не чёрного, а ярко-синего цвета, и звёзды не серебря-ными, а золотыми.
Низко наклонив головы и, по всей видимости, о чём-то размышляя, факиры медленно шагали навстречу друг другу. Шагали-шагали и, представьте себе, в конце концов столкнулись лбами. Отшатнувшись назад, потирая ушибленные лбы, они постепенно пришли в себя и принялись рассматривать друг друга. До чего же пристальны были их взоры! Удивлённо подняв брови, вытаращив глаза, то по-гусиному вытянув шею, то опустив голову чуть ли не до самой земли, старики мерили друг друга взглядами.
Потом они, кажется, решили объясниться — свидетельством тому была и энергичная жестикуляция, и мимика каждого из них. Но в ито-ге так и не нашли согласия, лишь ещё больше рассердились.
И тогда чёрный факир решил наказать синего факира. Для начала он пригрозил ему пальцем, но потом прошептал какое-то заклинание — и тотчас с головы синего факира сама собой слетела чалма. И не толь-ко чалма, но и вся его пышная причёска. И седая борода тоже почему-то отвалилась и упала на пол.
В полном отчаянии ощупывая свою облысевшую голову и голый подбородок, несчастный встал на колени — он со слезами на глазах молил о пощаде, просил вернуть ему бороду и причёску.
Но чёрный факир был непреклонен! Высоко подняв голову, являя собой само воплощение неприступности, он надменно созерцал уни-жение синего факира. А тот, осознав тщетность своих мольб, кажется, решил за себя отомстить. Не вставая с колен, он прошептал что-то — и с чёрного факира свалилась и его накидка, и чалма. Ещё одно закли-нание — и с него свалились... шаровары!
То-то хохот раздался вокруг! Кажется, номер удался! Под весёлые возгласы и аплодисменты зрителей шуты выбежали из зала, а король и маркиз Лэсли с довольными улыбками наблюдали за султаном, кото-рый в это время смеялся во весь голос, смеялся, что называется, от души, смеялся до слёз.
Следующий номер королевских шутов назывался «Турнир». Внача-ле в зале появились два бутафорских коня с человеческими ногами — роль коней исполняли четверо артистов хореографической труппы ко-ролевского театра. Под звуки оркестра кони пустились в буйный, вир-туозный, весёлый пляс. Позабавив публику танцем, они резво выбе-жали из зала, но вскоре вернулись, и в этот раз каждый из них нёс на спине всадника — рыцаря, наряженного в блестящие доспехи, склеен-ные из пропитанной лаком бумаги. Роль рыцарей, конечно же, отво-дилась Дину и Дону. Обменявшись вычурными приветствиями, рыца-ри опустили забрала и ринулись в атаку друг на друга. И так уж полу-чилось, что оба сразу же вылетели из седла, а поэтому продолжили бой в пешем порядке.
Следует отметить, что кони не оставались в стороне — они яростно сражались каждый на стороне своего хозяина. В результате возникла совершенно невообразимая и очень весёлая свалка. И всё было пре-красно: и азарт шутов, и игра их помощников, исполнявших роль ко-ней. Но только — вот беда! — в самый разгар представления Дин вдруг подвернул ногу и не смог довести номер до конца.
Что и говорить, случай не из приятных! Пострадавшего шута на руках вынесли из зала, зрители умолкли, настроение у всех было явно испорчено. Но больше всех переживал король. «И надо же такому случиться! — с досадой размышлял он. — Именно сейчас, на глазах сул-тана и его людей!»
А в это самое время к его величеству приблизился министр увесе-лений и, почтительно поклонившись, что-то прошептал ему на ухо. После короткого размышления король одобрительно кивнул головой — и министр быстрыми шагами вышел из зала.
Уже через минуту обезьяныша, сидевшего на галерее, отвели в ар-тистическую. Там его ожидал сам маркиз Лэсли. Строго взглянув на карлика, он сказал:
— Радуйся, малыш! Настал твой час! Волей случая ты будешь раз-влекать короля и его гостей. И учти: в случае успеха у тебя есть шанс сегодня же из ученика превратиться в настоящего шута!
С этими словами маркиз вышел из артистической, а Дон принялся готовить коротышку к выступлению: быстро загримировал его, помог надеть сшитый накануне жёлто-зелёный костюм, вручил маленькую, ярко раскрашенную гармошку, а к его правой ноге пристегнул миниа-тюрный серебряный бубен.
— Вот теперь всё в порядке, — придирчиво разглядев обезьяныша, сказал Дон. — И, самое главное, не робей! Помни, что арена — это твоя стихия. А разные там султаны и короли для тебя всего лишь зрите-ли...
По-дружески улыбнувшись обезьянышу, Дон взял его за руку и вывел в зал, на самую середину.
— А теперь, уважаемые дамы и господа, — громогласно объявил Дон, — прошу всех настроиться на серьёзный лад. Пришло время уде-лить внимание настоящему искусству. Потому как сейчас перед вами выступит сам обезьяныш, выдающийся музыкант, непревзойдённый танцор и певец при дворе нашего доброго повелителя, его величества короля Бонифация Первого!
Услышав столь лестный отзыв в свой адрес, карлик расплылся в счастливой улыбке, улыбке до ушей, и уже одним этим вызвал смех публики. И, не теряя времени, сразу начал выступление. Конечно, до мастерства Дина и Дона ему было далековато. Но его куплеты и ми-мика были настолько выразительны, что просто не могли не понра-виться зрителю. Что же касалось его акробатики, то о ней и говорить нечего — столь виртуозную работу и султан, и все его люди видели впервые.
Вволю показав свои способности, обезьяныш раскланялся перед королём и султаном. При этом султан, помимо аплодисментов, награ-дил его маленьким бархатным мешочком, туго набитым золотыми монетками — в знак признательности за доставленное удовольствие. А тот, ловко поймав награду, послал своему благодетелю воздушный поцелуй и с довольным визгом выскочил из зала.
С этого часа он выступал ещё и ещё — когда в паре с Доном, а когда сольно, — и каждый раз ему сопутствовал успех. Как же устал он к концу пира, как же выбился из сил! Кажется, за все годы жизни у него ни разу не было такого тяжёлого дня. Лишь после полуночи, вернув-шись в шутовскую, он наконец-то смог прилечь отдохнуть.
Как оказалось, Дин серьёзно повредил ногу. Дворцовый лекарь легко выправил ему сустав, но потом, помимо вывиха, обнаружил трещины в двух маленьких косточках стопы. Бинтов и примочек было явно недостаточно, пришлось наложить гипс.
Сделав своё дело, лекарь похлопал Дина по плечу и сказал:
— Не переживай! Ничего страшного. Два-три месяца — и всё будет в порядке...
С этого дня короля развлекали Дон и обезьяныш. И развлекали не-дурно — судя по тому, что довольно скоро нашего карлика назначили на должность придворного шута, и он стал получать жалованье, точно такое же, как у Дина и Дона. Кроме того, министр увеселений распо-рядился дать обезьянышу имя: Аффель. Трудно сказать, почему шута-коротышку назвали именно так — об этом, наверное, надо бы спросить самого министра.
Аффель показал себя очень способным шутом. Главное его досто-инство состояло в том, что он лучше, чем кто-либо другой, понимал настроение короля. Кроме того, врождённая наблюдательность позво-ляла ему тонко улавливать малейшие изменения в отношениях между Бонифацием Первым и его приближёнными.
Стоило королю проявить пусть даже самое незначительное неудо-вольствие кем-либо из придворных особ, как Аффель тут же начинал отпускать в адрес этой особы разные шуточки. И это, представьте се-бе, нравилось Бонифацию Первому. Причём, в зависимости от на-строения короля, эти шуточки могли быть довольно безобидными, а могли быть и очень даже задиристыми. Но в любом случае именитые дворяне были вынуждены терпеливо выслушивать насмешки, зная, что шут ни за что не посмеет дерзить, если на то нет молчаливого со-гласия самого короля.
Нет ничего удивительного в том, что скоро наш коротышка стал любимцем Бонифация Первого. Он неизменно присутствовал на праздничных церемониях, на всевозможных торжествах и, конечно же, на всех пирах во дворце его величества. И счастье маленького шу-та было безмерно, и будущее представлялось безмятежным. И ничто, казалось, не предвещало беду.
Но однажды начальник королевской кунсткамеры, граф Кальбор, затаивший обиду на обезьяныша, придумал-таки, как ему отомстить. Как-то раз во время грандиозного пира, устроенного по случаю дня рождения Бонифация Первого, граф наполнил два бокала сладким и вкусным, но крепким вином, потом подозвал к себе шута-коротышку и ласково, с доброй улыбкой сказал:
— Дорогой Аффель! Вы, наверное, и не знаете, насколько я сожа-лею о том, что когда-то поссорился с вами. Вы просто не представляе-те, как хотелось бы мне иметь среди своих друзей столь достойную персону, как вы. И я был бы бесконечно благодарен вам, если бы вы согласились выпить со мной на брудершафт...
Честно говоря, нашему карлику ни разу в жизни не доводилось слышать столь любезных, столь почтительных речей в свой адрес. «Надо же, как здорово! — радостно подумал он. — Сам граф Кальбор предлагает мне свою дружбу! Значит, моя мечта сбылась — я действи-тельно стал важной придворной персоной!»
Не долго думая, он схватил бокал, чокнулся с графом и, не отрыва-ясь, выпил вино до дна. До чего же вкусное, до чего ароматное было это вино! Следует иметь в виду, что наш коротышка никогда до этого не пил спиртного, а поэтому не догадывался, что захмелеть можно и с одного-единственного бокала. Тем временем начальник кунсткамеры снова наполнил бокалы и предложил выпить за здоровье его величе-ства короля — и шут без малейших сомнений осушил и второй бокал. А потом, придя в прекрасное расположение духа, крепко обнял и от души расцеловал графа Кальбора, при этом перепачкал ему лицо гри-мировальной краской.
Превозмогая брезгливость, граф стойко выдержал лобзания уродца, после чего шепнул ему на ухо:
— Мой дорогой друг! Могу ли я просить тебя об одной, в общем-то, пустяковой, любезности? Не затруднило бы тебя уделить чуточку внимания герцогу Авенариусу?
— Герцогу Авенариусу? — радостно переспросил шут. — Вот здоро-во! Он, наверное, тоже не прочь выпить со мной?
Не дожидаясь ответа, карлик подбежал к герцогу, запрыгнул к не-му на колени и, обняв за шею, спросил:
— Ну что, Авенариус? Выпьем на брудершафт?
Следует отметить, что герцог терпеть не мог фамильярностей, а по-этому строго сказал коротышке:
— Не забывайся! Помни, что ты всего лишь шут!
— Что значит «всего лишь шут»? — с пьяной усмешкой взвизгнул уродец. — Я не просто шут, а королевский шут, важная придворная особа! И со мной лучше не ссориться!
— Тоже мне, придворная особа! — вспылил герцог и, не долго думая, схватил коротышку за воротник и швырнул на пол.
А тот, скуля от боли и обиды, потирая ушибленную спину, злобно крикнул:
— Не смей дерзить, Авенариус! Тебе это дорого обойдётся! Знай, что граф Кальбор — мой друг. Я попрошу его, чтобы он заспиртовал тебя и выставил на обозрение в кунсткамере!
— Что ты сказал? — сердито воскликнул герцог. — Ты смеешь угро-жать мне? Да кто ты такой?
И тут уже в ход событий вмешался сам король. Он приказал убрать пьяного шута из зала. И слуги в тот же миг бросились выполнять при-каз. Увы, всё оказалось не так просто. Коротышка с быстротой мол-нии сновал то под столами, то под креслами, а потом, когда его нако-нец-то загнали в угол, вцепился когтями в гобелен и полез вверх. В конце концов, он устроился на большом, раззолоченном бра, в кото-ром горело с пару дюжин толстых восковых свечей.
Кажется, хмель крепко ударил ему в голову. Сидя наверху, уродец потешался над толпившимися внизу слугами. Но и это не всё. Оконча-тельно развеселившись, он... принялся швырять в них зажжённые свечи! Это была опасная забава! Скоро церемониальный зал напол-нился запахом гари — это задымил навощённый паркет и начал тлеть гобелен. И всё это вполне могло бы закончиться самым настоящим пожаром, если бы стражники не притащили высокую раздвижную ле-стницу и наконец-то не достали зарвавшегося шута. Его быстро связа-ли, вытащили из зала и отправили прямо в тюрьму, где палач основа-тельно отстегал его плетью — в наказание за проступок.
Остаток ночи, а потом и ещё несколько дней и ночей карлик провёл в камере, на хлебе и воде. Но однажды дверь камеры отворилась, и его взору предстал тюремщик, а рядом с ним — какой-то человек в чёрном костюме и такой же чёрной шляпе. Лицо этого человека было пере-пачкано сажей, да и весь он пропах печным дымом — как оказалось, это был один из дворцовых трубочистов.
Взглянув на своего тщедушного узника, тюремщик со скукой в го-лосе изрёк:
— Радуйся, сморчок! Тебе повезло. Поначалу тебя хотели повесить, а потом заспиртовать для кунсткамеры. Но наш добрый король сми-лостивился и пощадил тебя...
Тут он устало зевнул и добавил:
— Благодари господа, уродец, что всё так обошлось. Теперь ты бу-дешь служить трубочистом — это, конечно, не бог весть что, но, по крайней мере, с голода не умрёшь. И ещё, кстати: отныне ты лиша-ешься своего имени — теперь ты никакой там не Аффель, а просто обезьяныш...
Тюремщик умолк, а трубочист взял обезьяныша за руку, вывел его из тюрьмы и отвёл в бедняцкий квартал города, к старому, давно не знавшему ремонта дому — как оказалось, в нём жили дворники, му-сорщики и разный прочий простой люд. Поднявшись на второй этаж, карлик оказался в небольшой, замызганной комнатушке, посреди ко-торой стоял столик, а вдоль стен протянулись дощатые лавки, которые здесь почему-то называли кроватями. В комнатке уже было два посто-яльца — оба трубочисты.
В тот же день наш коротышка получил старую, порядком изно-шенную форму. От соседей он узнал, что примерно год назад прежний хозяин этой формы погиб, сорвавшись с крыши королевского дворца. Но делать было нечего, другой одежды для новичка не нашлось, и ему пришлось взяться за иглу и нитки, чтобы подогнать её по фигуре. А на следующий день он уже работал — помогал одному из своих товари-щей чистить трубу на главной башне королевского замка.
Надо ли говорить о том, что это был очень тяжёлый и, кроме того, опасный труд. Чего только стоило взобраться на верхотуру замковой башни! Да ещё тащить на себе железную щётку и внушительный мо-ток троса. Чтобы не сорваться с крыши, трубочисты, как, впрочем, и кровельщики, пользовались страховочными ремнями, которые при-стёгивали к специальным крючьям, торчавшим из труб. Но иногда, хоть и на короткое время, приходилось работать без страховки, что было явно небезопасно, особенно в ветреную погоду или зимой, когда черепица покрывалась тонким слоем льда.
Кроме того, некоторые дымоходы в замке были устроены таким образом, что очистить их можно было, только спустившись прямо в задымлённые трубы. До чего тяжек был воздух в этих трубах! До чего же гадко было там находиться, в темноте, среди сажи и жирной, смо-листой копоти. Но делать было нечего — волей-неволей приходилось зарабатывать на хлеб.
Шло время: день за днём, неделя за неделей. И наш коротышка стал заправским трубочистом. Честно говоря, он прекрасно понимал, что жизнь сложилась не слишком удачно. Но, тем не менее, не унывал и по-прежнему верил в свою судьбу. Иногда, сидя за кружкой пива со своими товарищами, трубочистами, он говорил:
— Не грустите, ребята! Потерпите! Настанет час, когда я стану важ-ной персоной при дворе короля! Уж тогда я для вас постараюсь. Вы у меня министрами будете, генералами и даже фельдмаршалами — все до одного!
А они, слушая захмелевшего уродца, лишь смеялись в ответ.
Однажды зимой, накануне новогоднего праздника, в королевском замке состоялось очень-очень важное событие — к Бонифацию Перво-му приехал Людвиг Девятнадцатый, соседний король. Причём, прие-хал не один, а со своей супругой и дочерью, принцессой Анной.
Следует отметить, что этот визит ни для кого не был неожиданно-стью — все знали, что ещё осенью Бонифаций Первый пригласил Люд-вига Девятнадцатого в гости. Пригласил просто так, чтобы повидать-ся, а заодно вместе встретить новогодний праздник. Хотя в действи-тельности истинная причина визита состояла в другом. Дело в том, что прекрасной принцессе Анне шёл семнадцатый год, и ей пора было задуматься о замужестве. А у Бонифация Первого, как нельзя более кстати, был сын, наследник престола, принц Валентин, и было ему от роду восемнадцать лет. И оба короля были не прочь породниться.
По случаю прибытия высоких особ в замке была устроена гранди-озная церемония встречи, которая предусматривала и парад, и артил-лерийский салют. А вечером, когда гости успели немного отдохнуть после дороги, во дворце состоялся живописнейший бал.
И так уж получилось, что как раз в это время дворцовые трубочис-ты сидели дома, в своей скромной комнатушке, и лакомились пивом. За столом речь зашла о празднике, устроенном в честь Людвига Де-вятнадцатого и его семейства.
— Вот бы побывать на балу, — мечтательно произнёс один из трубо-чистов. — Хотя бы разок! Хотя бы один часок или даже полчаса. По-слушать оперных певцов, королевский оркестр...
— Это, конечно, здорово, — согласился другой трубочист. — Но я, че-стно говоря, в первую очередь отведал бы тех яств, которыми король угощает гостей. Съел бы кусок торта, выпил шампанского, пунша, коньяка...
— Экая невидаль! — пренебрежительно проворчал обезьяныш. — Да я на балах и пирах сто раз бывал!
— Может быть, так оно и есть, — рассудил первый из трубочистов, — но всё это в прошлом. Теперь тебе во дворец хода нет...
— Ничего подобного! — сердито возразил обезьяныш. — Вот захочу — и сегодня же буду во дворце! В том самом церемониальном зале, где король чествует гостей!
С этими словами он встал и молча вышел из комнаты. Видимо, хмельное пиво ударило ему в голову, и он в самом деле решил по-пасть на праздник, устроенный во дворце. Взяв с собой трос и желез-ную щётку, наш коротышка направился в сторону королевского замка. Увы, когда он подошёл к замковым воротам, стража отказалась его пропустить.
— Убирайся прочь! — строго сказал один из стражников. — Сейчас не время чистить трубы!
— Но почему? — попытался возразить карлик. — Почему не почис-тить трубы, если в них накопилась сажа?
Ответа он так и не дождался. Охранник молча взял его за шиворот и оттолкнул подальше от ворот — хорошо ещё, что не наградил пин-ком! А обезьяныш, обиженно шмыгнув носом, медленно побрёл до-мой. Однако, не пройдя и половины пути, вдруг повернул обратно — кажется, он придумал, как попасть во дворец.
Немного послонявшись по городу, наш трубочист дождался суме-рек и пошёл в парк, примыкавший к королевскому замку. В парке бы-ло тихо и, что самое главное, немноголюдно. С наступлением темноты обезьяныш подкрался к крепостной стене, ещё и ещё раз убедился в том, что поблизости никого нет, а потом, цепляясь своими крепкими, острыми когтями за выступы кирпичной кладки, начал карабкаться вверх. Тяжёлую железную щётку он оставил внизу, а моток троса взял с собой — на всякий случай.
Довольно скоро он взобрался на стену и спрятался между зубцами, в одной из бойниц. Потом, постоянно оглядываясь, подобрался к од-ной из замковых построек, примыкавших к стене, и залез на её чере-пичную крышу. Будучи дворцовым трубочистом, обезьяныш прекрас-но знал, что здания королевского замка в своём большинстве так или иначе соприкасались друг с другом, и здание дворца в этом смысле не составляло исключения. По этой причине наш коротышка без малей-шего труда попал на его крышу.
Дальше всё было очень просто. Он отыскал трубу, которая вела в один из каминов церемониального зала, потом привычным движением закрепил трос и забрался в дымоход. Он знал, что во время торжеств в том камине никогда не разжигали огонь, и поэтому смело спускался вниз. С ног до головы перепачкавшись сажей, обезьяныш наконец-то достиг своей цели — оказался внутри камина и смог из-за чугунной решётки созерцать всё, что происходило в зале.
Честно говоря, в этот раз его взору предстала привычная картина — на подобных праздниках он неоднократно присутствовал, будучи ко-ролевским шутом. И единственное, что действительно привлекло его внимание, — это необычайная красота принцессы Анны. Как же хоро-ша она была, как грациозна, с каким вкусом одета!
Именно сейчас она под звуки оркестра танцевала с принцем Вален-тином. И это был чудесный, это был просто волшебный танец — на-верное, потому что принц и принцесса в самом деле составляли пре-красную пару. Не даром и Бонифаций Первый, и Людвиг Девятнадца-тый, и их жёны — все с нескрываемым восхищением любовались ими.
Но вот, завершив танец, принц и принцесса решили немного про-гуляться по залу — наверное, им просто наскучило сидеть за столом. Тем более что в зале было, на что посмотреть: и скульптуры, и полот-на знаменитых мастеров, и многое-многое другое. И так получилось, что в один прекрасный момент принц и принцесса остановились у то-го самого камина, в котором затаился обезьяныш. Дело в том, что внимание принцессы привлекли весьма своеобразные каминные часы, серебряный корпус которых был выполнен в форме древнего замка.
И как раз в это время у нашего карлика нестерпимо защекотало в носу. Честно говоря, в этом не было ничего удивительного, так как он, спускаясь по дымоходу, успел основательно нанюхаться сажи. И он пару раз громко-прегромко чихнул. Настолько громко, что принц вздрогнул от неожиданности. Что касается принцессы, то она, увидев возле своих ног неизвестно откуда взявшегося чумазого, обезьянопо-добного уродца, к тому же одетого в какие-то грязные лохмотья, лишь издала тихий стон и мгновенно лишилась чувств.
Какой же шум поднялся вокруг!
— Позвольте узнать, любезный хозяин, откуда взялось это чудови-ще? — возмущённо обратился Людвиг Девятнадцатый к Бонифацию Первому. — И много ли у вас таких?
— Моя бедная доченька! — испуганно твердила жена Людвига Де-вятнадцатого. — Что с тобой?
Каково же было Бонифацию Первому? Что мог он сделать, чтобы погасить столь неожиданно возникший конфликт? «О Боже! — с доса-дой размышлял он. — Какой позор! Наверное, граф Кальбор был прав! Надо было заспиртовать этого гадкого коротышку!»
Но делать было нечего — оставалось лишь принести свои извинения Людвигу Девятнадцатому, его жене и принцессе Анне.
Пока дворцовый лекарь приводил принцессу в чувство, стражники выволокли уродца из камина и утащили в тюрьму. И Бонифаций Пер-вый твёрдо пообещал Людвигу Девятнадцатому, что утром дерзкий трубочист, осмелившийся без спроса проникнуть во дворец, будет не-пременно казнён! Казнён через повешение! Казнён публично!
Этой ночью во дворце редко кто смог уснуть, потому что почти до самого рассвета из замкового двора слышался стук молотков и пение пил — плотники мастерили для смертника виселицу и эшафот.
А утром, сразу же после завтрака, во дворе собрались приближён-ные Бонифация Первого и целая толпа замковой прислуги — посмот-реть на казнь. Потом протяжно зазвучали фанфары, и из дворца сте-пенно вышли два короля со свитой. И лишь после этого привели обезьяныша. До чего же жалкое, до чего убогое зрелище он представ-лял в окружении рослых, плечистых конвоиров! Честно говоря, и один король, и другой — оба с долей сострадания взирали на малень-кого, беззащитного уродца. Но жалеть его было поздно — всем извест-но, что королям не пристало из-за каждого пустяка отменять свои соб-ственные решения.
Скоро на эшафот вышел глашатай и, развернув большой гербовый свиток, зычно огласил приговор — и тотчас загрохотали барабаны, и палач потащил смертника к виселице. И тут случилось нечто такое, что никому и в голову прийти не могло! Терять обезьянышу было не-чего, и он с отчаянным визгом вцепился зубами в руку палача. Да так крепко, что едва не перегрыз ему кость! Позабыв обо всём на свете, взвыв от боли, палач выпустил коротышку из рук. А тот мигом под-бежал к крепостной стене, благо виселица стояла как раз рядом с ней, и быстро, насколько позволяли его силы, начал карабкаться вверх. Среди зрителей тут и там раздались смешки. И даже Бонифаций Пер-вый и Людвиг Девятнадцатый — оба, глядя на эту потеху, не смогли сдержать улыбки.
Тем временем стража взялась за луки и арбалеты. И засвистели стрелы! Первая — мимо! Вторая и третья — тоже мимо! А вот четвёртая попала беглецу в ногу, чуть ниже колена. Но к этому времени он ус-пел добраться до самого верха и через секунду-другую, истекая кро-вью, перевалил через стену.
— Догнать его! — скомандовал командир конвоя.
И солдаты со всех ног бросились к замковым воротам. Увы, как они ни старались, схватить обезьяныша не смогли. Он куда-то исчез! А на следующий день Бонифаций Первый приказал прекратить поис-ки, потому как решил, что карлика всё равно нет в живых — он навер-няка умер от потери крови, даже если сумел спрятаться в каком-нибудь укромном месте.
Справедливости ради следует отметить, что король от природы был далеко не глупым человеком, и прожитые годы прибавили ему не только седины, но и мудрости. И, тем не менее, в данном конкретном случае он ошибся — несмотря ни на что, обезьяныш сумел выжить. Сбежав с места казни, он пробрался на задворки городского рынка, где и спрятался среди старых, отслуживших свой век бочек, ящиков и всякого прочего хлама. Там он вытащил стрелу из раны и туго перевя-зал ногу, чтобы остановить кровотечение.
Свернувшись в клубок, в своей ветхой, перепачканной одежде, карлик больше напоминал не человека и даже не обезьяну, а бесфор-менный моток старого, никому не нужного тряпья. К концу дня он окончательно обессилел и, кроме того, порядком замёрз, и неизбежно умер бы от голода и стужи, если бы на помощь ему не пришли — кто бы вы думали? — самые обыкновенные бездомные собаки.
Кто-кто, а уж они-то хорошо знали, что такое голод и холод. И по-этому, обнаружив полуживого, тихо скулившего уродца, искренне пожалели его. Первым делом они решили его накормить. Одна из со-бак тотчас умчалась в неизвестном направлении, но скоро вернулась и принесла обезьянышу целую гирлянду сарделек — как оказалось, она стащила её в колбасной лавке. Вторая собака принесла булку с изю-мом, а третья — представьте себе! — бутылку вина.
Утолив голод, он немного согрелся и быстро уснул, а собаки осто-рожно стащили с его ноги повязку и принялись зализывать рану. И уже утром нашему коротышке стало значительно лучше.
Но вот прошла неделя, рана на ноге затянулась, и обезьяныш, рас-прощавшись со своими лохматыми благодетелями, отправился в дальний путь, в родные края. Ночью покинув город, он бодро зашагал по заснеженной дороге. Однако и здесь его подстерегала неудача — через пару дней ударили сильные морозы, поднялась вьюга.
Что и говорить, карлику вновь пришлось туго. И он свернул в лес, чтобы хотя бы на какое-то время укрыться от леденящего дыхания ветра. Забравшись в самую чащобу, он соорудил из валежника некое подобие шалаша, постелил в нём толстый слой пышных еловых веток и наконец-то прилёг отдохнуть. Конечно, именно сейчас было бы не-плохо разжечь костёр, но об этом можно было только мечтать, потому что у нашего путешественника попросту не было спичек. Лёжа в сво-ём укрытии, слушая протяжное пение вьюги, он незаметно уснул. Ус-нул, поёживаясь от холода, обессиленный и голодный.
Но вот, наконец-то пробудившись, он открыл глаза и к своему ве-ликому удивлению не смог ничего увидеть. Вокруг была сплошная темень. Но и это не всё! Обезьяныш обнаружил, что теперь он лежит вовсе не на еловых ветках, а на сухом, душистом сене. Кроме того, рядом с ним посапывало какое-то большое, мохнатое и очень тёплое существо — как оказалось, это был... медведь. Да-да, самый настоя-щий медведь!
Поначалу здорово испугавшись, наш коротышка всё же рассудил, что спящий медведь не представляет для него ровным счётом никакой опасности — по крайней мере, до весны, когда все медведи пробужда-ются после зимней спячки.
«Ну и ну! — подумал обезьяныш. — Как могло случиться, что я ока-зался в медвежьей берлоге? Как меня сюда занесло? Уж не сон ли это? Или, может быть, я так промёрз в шалаше, что уже умер и попал в за-гробное царство?» Так и не найдя ответов на все эти вопросы, он при-слонился к тёплой медвежьей туше и вновь уснул.
В следующий раз он пробудился оттого, что кто-то осторожно те-ребил его за плечо.
— Проснись, коротышка, — тихо говорил кто-то. — Проснись. Я при-нёс тебе еду. Вкусную, горячую еду...
Но вот, наконец-то открыв глаза, обезьяныш увидел возле себя ка-кого-то человека с зажжённой свечой в руке. Перед ним стоял горячий котелок, из которого шёл аромат варёной рыбы. «Странно, — подумал обезьяныш, — неужели в загробном мире тоже едят? И мертвецы спо-собны заботиться друг о друге?» Однако уже через минуту он убедил-ся в том, что перед ним вовсе никакой не мертвец. На самом деле это был вольный охотник.
Оказалось, что охотник наткнулся на построенный обезьянышем шалаш, когда с добычей возвращался домой. Обнаружив в шалаше полуживого, окоченевшего от холода карлика, он из жалости решил спасти его и отнёс в своё жилище, устроенное в пещере, вход в кото-рую со всех сторон был укрыт зарослями колючего кустарника.
В этой пещере, помимо самого охотника, жил медведь, самый обыкновенный бурый мишка. Дело в том, что примерно два года на-зад этот медведь, лазая по сломанной ураганом сосне, сильно занозил переднюю лапу. Вытащить занозу он так и не сумел, и рана стала гно-иться. Лапа распухла, медведь начал сильно хромать, он уже не мог добывать себе пищу и неизбежно стал бы свирепым, кровожадным шатуном, если бы однажды ему не повстречался добрый человек — тот самый вольный охотник. Охотник избавил его от занозы, а потом це-лебными примочками залечил больную лапу. С тех пор этот медведь стал самым добрым мишкой на всём белом свете, он никогда не оби-жал людей и даже зимовал в пещере у своего благодетеля.
Так вот, пока до полусмерти замёрзший обезьяныш отогревался в пещере охотника, тот пошёл к реке, наловил рыбы и сварил свежую, душистую уху. Как же хороша, как же вкусна была эта уха! Досыта наевшись горячей пищи, наш коротышка наконец-то по-настоящему согрелся и вновь задремал. Проспав ещё с пару часов, он напился чая из сладких лесных трав, заметно повеселел и поведал своему спасите-лю всю историю злоключений, пережитых за время службы у Бони-фация Первого. Свой рассказ он завершил словами: «Жаль, конечно, что я не сумел сделать настоящую карьеру! Наверное, мне чуточку не повезло! Но я особо не переживаю! Я верю в свою судьбу, я точно знаю, что рано или поздно стану важной придворной персоной! И то-гда, охотник, я тебя отблагодарю! Ты станешь обер-егермейстером! Или даже министром...»
Выслушав коротышку, охотник лишь посмеялся в ответ, потому что решил, что тот, наверное, порядком отморозил голову, если стро-ит подобные планы.
Шло время, обезьяныш по-прежнему жил в пещере — он дожидался окончания холодов, чтобы продолжить свой путь и наконец-то вер-нуться в родные места. Но однажды из города в гости к охотнику пришёл его старый знакомый, поэт. И, что особенно интересно, этот поэт сочинял не просто стихи. Он сочинял волшебные сказки в сти-хах, а поэтому, хоть и не был волшебником, но всё же имел отноше-ние к волшебству.
Увидев обезьяныша, поэт пожалел его и сказал:
— Не грусти, малыш. Я постараюсь тебе помочь. Может быть, мне удастся избавить тебя от врождённого уродства...
С этими словами сказочник вышел на лесную поляну, прислушался и вскоре среди шума деревьев различил весёлые голоса синиц, тут и там скакавших по ветвям клёнов и лип.
— Эй, синички, — крикнул сказочник. — Далеко ли добрая фея, по-кровительница этих лесов? Разыщите её и скажите, что маленький че-ловечек попал в беду. Ему нужно помочь...
И синицы, пощебетав о чём-то друг с другом, тотчас разлетелись в разные стороны — не иначе как отправились искать фею.
А уже через час с небольшим на поляне неизвестно откуда появи-лась женщина, одетая в лёгкие, воздушные, развевающиеся на ветру одежды. Какие же добрые, какие мудрые глаза были у этой женщины! Войдя в пещеру и увидев обезьяныша, она тихо сказала:
— Я помогу тебе, несчастный человечек. Но лишь в том случае, ес-ли ты твёрдо пообещаешь, что всегда и всюду будешь творить только добро и никому никогда не причинишь зла. Согласен ли ты с моими условиями и готов ли их соблюсти?
— Конечно! — с восторгом в голосе взвизгнул коротышка. — Я согла-сен на любые условия!
И фея подарила ему крохотный шёлковый мешочек, туго набитый волшебными травами.
— Сделай настой из этих трав, — сказала фея, — и выпей маленькими глоточками — и увидишь, что будет. Но помни о своём обещании — никогда и никому не делай зла...
С этими словами она вышла из пещеры и бесследно исчезла, слов-но никогда её здесь и не было. А обезьяныш, не теряя ни минуты, при-нялся готовить настой: вскипятил котелок воды, потом высыпал туда содержимое мешочка и накрыл котелок крышкой.
На следующий день, помня слова феи, он начал малюсенькими глоточками пить настой. Каким же вкусным был этот настой! Уже че-рез час с небольшим, выпив всё до дна и ощутив приятную сонли-вость, наш карлик лёг поближе к тёплой медвежьей туше и крепко ус-нул.
Но вот, наконец-то пробудившись, он встал на ноги и замер в изумлении — теперь его просто невозможно было узнать. Отныне прежний коротышка-уродец и в самом деле имел облик высокого, плечистого и очень даже симпатичного молодого человека. Как же радовался он столь необычному превращению! Как же ликовал!
Вместе с ним радовался и охотник. Будучи по натуре человеком щедрым, охотник собрал имевшиеся у него соболиные и песцовые шкуры, пошёл в город и продал их все на базаре. А на вырученные деньги купил своему постояльцу новую, добротную одежду.
Когда новоявленный красавец надел обновку, он даже не счёл нужным поблагодарить охотника. Гордо улыбнувшись, он изрёк:
— Ну вот, половина дела сделана! Осталось добиться подобающего положения при дворе короля, занять какую-нибудь высокую государ-ственную должность — и моя мечта наконец-то сбудется!
— Наверное, тебе нужно новое имя, — заметил охотник. — Не пред-ставляться же тебя обезьянышем...
— И то верно! Отныне называй меня... ну, скажем, господином Ба-зелем. А там видно будет.
С этими словами самозванный господин Базель распрощался со своим благодетелем и пустился в обратный путь — в столицу королев-ства. Конечно, он прекрасно понимал, что сразу попасть на службу к Бонифацию Первому ему не удастся, а поэтому для начала решил уст-роиться в столичный цирк.
Явившись к хозяину цирка, он коротко представился:
— Базель, мим, куплетист и акробат. Был бы счастлив работать в вашем цирке.
— Мим, куплетист и к тому же акробат? Это, конечно, прекрасно, — ответил хозяин цирка. — Но не угодно ли вам для начала показать, на что вы способны?
После короткой разминки Базель, не снимая верхней одежды, ис-полнил серию сложнейших акробатических номеров, скорчил не-сколько совершенно невообразимых гримас, спел с десяток развесё-лых куплетов, после чего многозначительно изрёк:
— Кроме того, уважаемый, я владею игрой на нескольких музы-кальных инструментах и, что самое главное, тонко чувствую настрое-ние зрителя...
— И где же вы всему этому научились? — с искренним интересом спросил хозяин цирка.
— О, это долгая история, — уклончиво ответил Базель. — Я с удо-вольствием расскажу вам об этом как-нибудь в другой раз...
Так или иначе, но в тот же день Базель был принят на работу и да-же получил небольшой аванс. А следующим вечером уже выступал на арене.
Следует отметить, что новый артист сразу понравился зрителям и после каждого, даже самого короткого выступления, неизменно сры-вал аплодисменты. Хотя, честно говоря, для него это не имело ровным счётом никакого значения. Важно было другое — то, что в ложе для почётных гостей он частенько видел своих старых знакомых, королев-ских шутов Дина и Дона, а иногда даже самого министра увеселений, господина Лэсли. И Базелю, конечно же, хотелось привлечь их внима-ние, чтобы при случае подружиться с ними и с их помощью попасть на королевскую службу.
И вот однажды, после очередного посещения цирка, господин Лэс-ли пригласил в свой кабинет Дина и Дона и спросил:
— Скажите, ребята, как вам понравился новый артист, некто Базель? Не напоминает ли он кое-кого из наших прежних знакомых?
— Чисто внешне — нет! — ответил Дин. — Но содержание его трюков и сам стиль клоунады взяты у обезьяныша.
— Точно! — подтвердил Дон. — Вылитый обезьяныш, но только в об-лике Базеля...
Выслушав своих шутов, господин министр выпроводил их из каби-нета, но потом, ещё и ещё раз обдумав всё услышанное, отправился на доклад к самому королю. Прибыв к его величеству, он подробно до-ложил о своих наблюдениях за новым артистом столичного цирка и высказал догадку о том, что этот самый артист — не кто иной, как обезьяныш, тот самый опальный шут и трубочист, которого в своё время приговорили к смертной казни. Именно обезьяныш, сумевший каким-то образом неузнаваемо изменить свою внешность.
Что и говорить, догадка министра заинтересовала Бонифация Пер-вого, и он решил собственными глазами увидеть артиста по имени Ба-зель, а поэтому ближайшим вечером поехал в цирк. И на всякий слу-чай взял с собой графа Кальбора и герцога Авенариуса.
Вот и цирк. Узнав о прибытии самого короля, хозяин цирка заранее вышел, чтобы встретить его, и, без конца расшаркиваясь и расклани-ваясь чуть ли не до самой земли, с заискивающей улыбкой заверил его величество, что в сегодняшней программе будут представлены только самые-самые лучшие артисты и самые-самые лучшие номера — и по-этому его величество сможет получить истинное наслаждение.
Честно говоря, Бонифация Первого не слишком интересовало то, что творилось на арене, потому как почти все номера цирковой про-граммы он неоднократно видел раньше. Его внимание было прикова-но лишь к одному артисту — Базелю. Наблюдая за ним, король всё больше и больше склонялся к мнению маркиза Лэсли — на арене был тот самый обезьяныш, но в облике молодого, высокого, плечистого красавца. Что же касается графа Кальбора и герцога Авенариуса, то они в полном недоумении наблюдали выступление этого циркача — судя по всему, и они узнали в нём бывшего королевского шута.
— Ваше величество! — заговорщически прошептал граф Кальбор. — Это же тот самый вредный, гадкий лесной коротышка, которого я в своё время предлагал заспиртовать для кунсткамеры! Тот самый при-говорённый к повешению шут и трубочист! Но как же он изменился!
— Вне всяких сомнений, это он! — с жаром поддакнул герцог Авена-риус. — Это он, оборотень! И я не буду самим собой, если не выведу его на чистую воду!
Когда представление закончилось, и король вместе со своими при-ближёнными вернулся во дворец, граф Кальбор, не откладывая дело в долгий ящик, тут же предложил арестовать артиста по имени Базель, чтобы жестокими пытками заставить его признаться в том, что он и в самом деле бывший обезьяныш. Данное предложение, безусловно, свидетельствовало о том, что такого качества, как решительность, графу Кальбору было не занимать.
— Вот схватим этого типа, — с жаром рассуждал он, — посадим в подвал, отдадим в руки палачей! А уж они-то ему язык развяжут!
Выслушав графа Кальбора, король лишь нерешительно пожал пле-чами, после чего спросил герцога Авенариуса, что он думает по этому поводу. И тот не преминул воспользоваться случаем, чтобы в очеред-ной раз продемонстрировать своё превосходство над графом Кальбо-ром.
— Честно говоря, я не рекомендовал бы вашему величеству с самого начала прибегать к столь строгим мерам, — глубокомысленно произ-нёс герцог. — Тем более что арестовать и допросить этого циркача мы всегда успеем. Не лучше ли употребить старое, доброе средство, ко-торое волей-неволей заставит Базеля показать свою истинную сущ-ность. Причём, безо всяких там палачей и пыток...
— Что вы имеете в виду? — спросил король,
— Я имею в виду не что иное, как власть, — спокойно объяснил гер-цог. — Потому что именно во власти человек в полной мере раскрыва-ет все свои добродетели и пороки.
— Ну, это уж слишком! — раздражённо воскликнул граф Кальбор. — Не много ли чести какому-то беглому шуту и трубочисту?
— При чём здесь честь? — по-прежнему спокойно продолжил герцог. — Мы лишь проверим Базеля, а для этого назначим его на какую-нибудь высокую, важную должность — ненадолго, разумеется...
Выслушав своих советчиков и чуточку поразмыслив, Бонифаций Первый в конце концов предпочёл вариант, предложенный герцогом Авенариусом. И уже на следующий день новоявленный артист по имени Базель был приглашён во дворец, прямо в кабинет короля.
— Не буду скрывать, уважаемый господин Базель, — с дружелюбной улыбкой обратился к нему король, — ваше исполнительское искусство произвело на меня самое благоприятное впечатление. А поэтому я хо-тел бы взять вас к себе на службу. И для начала предложить вам должность секретаря.
— Секретаря? — радостно переспросил Базель. — Вот здорово!
— Дело в том, что мой нынешний секретарь — очень скучный чело-век, — доверительно понизив голос, объяснил король. — С ним от тоски умереть можно! А мне хотелось бы иметь такого секретаря, который будет забавлять меня игрой на гармошке, развлекать клоунадой и ак-робатикой — то есть именно такого человека, каким являетесь вы...
А Базель молчал. Кажется, он лишился дара речи от неожиданно свалившегося счастья. Оно и понятно — о столь лестном предложении можно было только мечтать.
Скоро по королевскому дворцу разнеслась важная новость — у его величества появился новый секретарь, некто господин Базель. До чего же забавный был этот Базель! Сидя в приёмной Бонифация Первого, он любил поиграть на дудочке или на гармошке, спеть какой-нибудь развесёлый куплет, а иногда, чтобы чуточку размяться, — выйти из-за стола и пройтись колесом.
Однако всё это совершенно не означало, что господин Базель был начисто лишён таких важных качеств, как серьёзность и строгость. Как раз наоборот! Он сразу показал свой характер. Отныне попасть на доклад к королю стало не так-то просто, даже для советников его ве-личества и министров. По указанию Базеля на дверь приёмной пове-сили табличку:
ВХОД СТРОГО ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ЗАПИСИ.
ШУТЫ И ТРУБОЧИСТЫ — ВНЕ ОЧЕРЕДИ.
Хотя, честно говоря, ни шутов, ни трубочистов здесь так ни разу и не было. По всей видимости, ни тем, ни другим просто в голову не приходило явиться на доклад к королю.
Ежедневно перед обедом господин секретарь выходил за пределы королевского замка — просто так, чтобы пройтись, подышать свежим воздухом, нагулять аппетит. При этом его неизменно сопровождал це-лый отряд стражников. И однажды во время очередной прогулки, ше-ствуя мимо городского рынка, Базель повстречал — кого бы вы дума-ли? — вольного охотника, того самого, который в своё время подобрал его в лесу и спас от неминуемой гибели.
В этот раз охотник нёс на плечах большой мешок, набитый пушни-ной — наверное, для продажи на рынке. Встретив Базеля, он с гром-ким, радостным возгласом обнял его, по-дружески хлопнул по плечу и, сияя улыбкой, сказал:
— Здравствуй, малыш! Как же ты изменился! Кажется, ты и в самом деле стал важной придворной персоной.
Что касается самого Базеля, то его эта встреча ничуть не обрадова-ла. Скорее, даже испугала — он опасался, что охотник выдаст тот про-стой факт, что нынешний секретарь короля — это не кто иной, как бывший обезьяныш, беглый шут и трубочист.
Изобразив на лице возмущение, Базель недовольно взглянул на ко-мандира стражников и ещё более недовольно спросил его:
— А ты куда смотришь, верзила? Чего ждёшь? Немедленно убрать этого пьяного оборванца!
И солдаты тотчас схватили охотника и оттащили прочь, а он, так и не поняв, в чём его вина, с удивлением и обидой в голосе твердил и твердил:
— Малыш! Неужели ты не помнишь меня? Я же спас тебя от верной смерти! Тогда ты умирал от голода и стужи. Разве ты забыл?
— Да он просто хулиган! — злобно крикнул Базель. — И к тому же наглец! В темницу его, в кандалы! Я отучу этого грубияна дерзить важным придворным особам!
И охотника тотчас связали, и отправили в тюрьму. Не прошло и получаса, как он уже сидел в тёмной, сырой камере, закованный в кандалы. А господин секретарь как ни в чём не бывало продолжил прогулку и, представьте себе, нагулял прекрасный аппетит.
Но вот прошло несколько дней, и однажды, когда Базель преспо-койно сидел в приёмной и, как обычно, играл на гармошке, к нему явился офицер из дворцовой охраны и по всей форме доложил о том, что к замковым воротам пришёл какой-то поэт.
— А что ему нужно? — с тревогой в голосе спросил Базель.
— Он пришёл, чтобы просить ваше превосходительство смилости-виться и отпустить арестованного охотника, — почтительно объяснил офицер. — Этот поэт утверждает, что лично знаком с вашим превосхо-дительством.
«Надо же, — с досадой подумал Базель, — только поэта мне не хва-тало! И как только ему удалось узнать об аресте охотника? Не иначе как синицы рассказали ему об этом. Или, может быть, воробьи...» По-размыслив с минуту-другую, господин секретарь строго взглянул на офицера и сказал:
— Имейте в виду, что этот так называемый «поэт» — на самом деле бунтовщик, разбойник и опасный смутьян! Он пришёл сюда, чтобы совершить покушение на жизнь нашего доброго повелителя, короля Бонифация Первого! А поэтому вам надлежит немедленно арестовать его и отправить в тюрьму!
Получив столь важный приказ, стражник взял под козырёк, повер-нулся на месте и, печатая шаг, вышел из приёмной. И уже через де-сять минут «бунтовщик, разбойник и опасный смутьян» был схвачен, закован в кандалы и отправлен в темницу, в ту самую камеру, где уже находился охотник.
Встретившись со своим старым приятелем, охотник лишь грустно улыбнулся и сказал:
— Теперь и ты в кандалах. Но только за какие грехи? За что этот карлик возненавидел нас обоих? Я же спас ему жизнь, а ты помог из-бавиться от врождённого уродства...
— Не горюй! — спокойно и уверенно ответил поэт. — Придёт время, и мы выйдем из темницы! А злой карлик так и останется карликом — на-всегда!
И кто бы мог подумать, что всё сложится именно так! Причём, очень скоро, уже на следующий день.
Поздно вечером, когда господин Базель собирался покинуть при-ёмную и отправиться домой, чтобы отдохнуть после рабочего дня, пе-ред ним неизвестно откуда вдруг возникла... уже знакомая ему фея. И откуда она только взялась? И каким образом смогла пройти во дво-рец?
С укоризной взглянув на Базеля, фея тихо-тихо — так, чтобы никто на смог подслушать, — сказала:
— В своё время я помогла тебе избавиться от дурной внешности. И теперь ты стал таким красавцем — просто загляденье, да и только! В свою очередь ты пообещал мне, что никому и никогда не причинишь зла. Но зачем ты приказал заточить в тюрьму охотника и поэта — лю-дей, которые делали для тебя только добро? Отчего не держишь своё слово?
— А оттого, что я хозяин своего слова, — с издёвкой в голосе ответил Базель. — Захотел — дал слово. Захотел — взял обратно...
— Ты должен отпустить на свободу и охотника, и поэта, — примири-тельно сказала фея. — Я даю тебе возможность исправиться. Испра-виться, пока не поздно...
Трудно сказать, что было тому причиной, но, выслушав фею, гос-подин секретарь и не подумал исправиться. Более того, он счёл пове-дение феи дерзким. А поэтому не придумал ничего лучшего, как... арестовать и её! Выглянув в коридор, он громко крикнул:
— Эй, стража! Быстро ко мне! Взять эту злобную ведьму! Да в тем-ницу её сейчас же! В кандалы!
Увы, прибежавшие солдаты не смогли понять смысл приказа гос-подина Базеля, так как никого, кроме его самого, в приёмной так и не нашли. И они решили, что господин секретарь, по всей видимости, просто переутомился за день.
Но вот он пришёл домой и лёг спать. И отчего-то долго не мог ус-нуть. К тому же у него совершенно неожиданно разболелась голова, и во всём теле началась какая-то непонятная, мучительная ломота. И лишь под утро Базель наконец-то погрузился в сон.
А на рассвете, поднявшись с постели, он случайно взглянул в зер-кало — и тотчас замер в ужасе, и вопль отчаяния вырвался из его гру-ди.
А через минуту-другую дворники и редкие утренние прохожие к великому своему удивлению вдруг увидели обезьяноподобного кар-лика-уродца, который со всех ног мчался по улицам и переулкам в сторону городских ворот. Проскочив через ворота, он добежал до ближайшего леса и исчез. Исчез навсегда!
Что касается Бонифация Первого, то он, узнав о случившемся, тот-час приказал выпустить на свободу и вольного охотника, и поэта. Кроме того, он пригласил их в свой кабинет и предложил охотнику должность королевского егеря, а поэту — должность летописца.
Вот и вся история. В заключение лишь остаётся отметить, что с той поры граф Кальбор и герцог Авенариус всем на удивление перестали ссориться. И скоро стали добрыми друзьями. Оно и слава Богу...
КАРТЁЖНИК И БЕС
Жил в Москве барин, Евстахий Илларионович Курганский. В мо-лодые годы досталось ему от родителей немалое наследство: и поме-стье, и дом в Москве, и дом в Санкт-Петербурге, и денег изрядно. И жил бы он безо всяких забот, и радовался каждому прожитому дню, если бы не карты. Так уж получилось, что пристрастился он к игре, частенько в игорный дом захаживал и день за днём, медленно, но вер-но проматывал своё состояние.
Со временем он заложил своё родовое имение, потом дом в Санкт-Петербурге, а потом и дом в Москве. И в конце концов перебрался в меблированную квартиру. Нельзя сказать, чтобы у него совсем не бы-ло денег. Деньги были, и немалые, но ещё больше было долгов, и с каждым днём кредиторы всё настойчивее требовали расчёта. Но Кур-ганский не унывал — всё надеялся на удачу в игре, хотя всем известно, что удача — вещь переменчивая.
И вот однажды случилось то, что рано или поздно должно было случиться — он проигрался вчистую, что называется, лопнул. И вышел из игорного дома, имея в кармане последние несколько целковых. Что делать, на что жить? Всё имущество было давным-давно заложено-перезаложено, но самое страшное состояло в том, что кредиторы уже не раз грозились обратиться в суд, и Курганский с ужасом осознал, что теперь-то ему точно не избежать долговой ямы. Господи, позор-то какой! И тогда он решил застрелиться. «Пойду в кабак, — думает, — на-пьюсь да пущу пулю в лоб!»
Немного послонявшись по городу, он забрёл в какую-то рюмоч-ную, сел за столик и заказал водки. Выпил стопку, другую, третью, захмелел. А потом стопки, как водится, пошли одна за другой безо всякого счёта, и Евстахий Илларионович Курганский, потомственный дворянин, и сам не заметил, как напился до самой последней крайно-сти. Напился да тут же, за столом, и уснул.
Спит он, и снится ему сон. Вот будто бы идёт он по бульвару, а во-круг ни души, темень кромешная, дождь так и хлещет. И вдруг прямо навстречу ему какой-то незнакомый господин шагает, воротник паль-то поднят, шляпа на глаза надвинута. Тут Курганский правее взял, да-бы с господином этим не столкнуться, а тот тоже вправо. Курганский влево — и тот туда же, дорогу ему загораживает.
Тут Евстахий Илларионович недоброе почуял. «Уж не разбойник ли какой?» — думает. А незнакомец вплотную к нему подошёл и этак приветливо спрашивает:
— Господин Курганский? Евстахий Илларионович? Оч-чень прият-но! И оч-чень кстати! Вы-то мне как раз и нужны!
— А вы, милостивый государь, извиняюсь, кто? — удивляется Кур-ганский. — Что-то я вас не припомню...
— И не припомните. И не трудитесь, — спокойно отвечает незнако-мец. — И не пугайтесь, Евстахий Илларионович, я вам ничего плохого не сделаю. Более того, помогу выбраться из вашего, как бы это выра-зиться, щекотливого финансового положения. Ведь вам, насколько мне известно, грозит долговая яма. Не так ли?
— Вы дадите мне в долг? — недоверчиво спросил Курганский.
— Нет-нет, это слишком мелко. Я научу вас, как завладеть богатст-вами, которые позволят вам полностью расплатиться с кредиторами, выкупить заложенное имение и прочую недвижимость и, кроме того, безбедно прожить долгие-долгие годы...
— Но что же это за богатства? — снова удивился Курганский. — И где их, собственно говоря, взять?
— Это разговор не для улицы, — доверительным тоном ответил не-знакомец и тут же, не теряя времени даром, подхватил Курганского под руку и повёл к себе домой.
Через пару минут они дошли до полицейской будки, потом сверну-ли в переулок. Пройдя по переулку до старого, полуразвалившегося кирпичного забора, они свернули в какую-то подворотню, вошли во двор изрядно обветшалого трёхэтажного дома и справа от подворотни нашли небольшую деревянную дверь. Тут незнакомец пошарил рукой под крылечком, извлёк из-под него ключ, открыл дверь и жестом предложил Евстахию Илларионовичу войти.
Вот такой странный сон снится нашему картёжнику, и трудно ска-зать, что бы ему ещё приснилось, если бы его не разбудил кабатчик.
— Эй, э-эй, мил человек! Просыпайтесь, господин хороший. Ночь на дворе, пора бы и домой, в кроватке отдохнуть. А то кто же за столом-то ночует? — ласково приговаривает кабатчик, а сам Курганского за плечо треплет, чтобы тот, наконец, пробудился.
— По какому, собственно говоря, праву вы меня тревожите? — сер-дится Курганский.
— А по такому праву, мил человек, что заведение наше вроде как закрывается, — ласково отвечает кабатчик. — Завтра добро пожаловать, приходите, а на сегодня всё. Да и расплатиться бы надо.
Тут Евстахий Илларионович порылся в кармане и выложил на стол оставшиеся у него деньги, а кабатчик отсчитал с полтора целковых сдачи, положил её Евстахию Илларионовичу прямо в ладошку, потом этак бережно, аккуратненько приподнял его со стула, поставил на но-ги и потихонечку повёл к выходу. И уже через минуту-другую наш картёжник оказался на улице. А вокруг темень, дождь так и хлещет.
Немного постояв на месте, он медленно побрёл по тротуару, потом вышел на бульвар и довольно скоро приметил знакомую полицейскую будку — ту самую, что в рюмочной ему приснилась. «Вот те на! — ду-мает Евстахий Илларионович. — Бывает же такое!»
Но вот, оглядевшись вокруг, он — представьте себе! — обнаружил и тот самый переулок, по которому он во сне с незнакомым господином под руку шёл. Изрядно удивившись, он взял да и свернул в этот самый переулок, дошёл до старого, растрескавшегося кирпичного забора, миновал подворотню и оказался во дворе ветхого трёхэтажного дома, где и нашёл знакомую дверку. Пошарив рукой под крылечком, он из-влёк из-под него ключ. «Ну и ну! — снова удивился Евстахий Илла-рионович, — всё в точности, как во сне привиделось!»
Честно говоря, открывать дверку было страшновато — кто его знает, что там за этой дверкой сокрыто. Но с другой стороны, идти в долго-вую яму или стреляться тоже не хотелось. И наш картёжник на всякий случай осенил себя крестным знамением, потом отпер дверь и пере-ступил порог. И таким образом оказался в гостях у того самого госпо-дина, что приснился ему в рюмочной.
Он застал незнакомца сидящим в просторном кресле, одетым в пальто с поднятым воротником, в надвинутой на глаза шляпе.
— Ба! Евстахий Илларионович! Явились-таки? — радостно восклик-нул незнакомец. — Добро пожаловать! Добро пожаловать...
Тут он предложил Курганскому сесть и продолжил:
— Итак, я обещал поправить ваше финансовое положение. И я не-пременно сделаю это, если вы согласитесь оказать мне одну, в общем-то, пустяковую услугу.
— Не угодно ли вам для начала представиться, милостивый госу-дарь? — перебил его Курганский. — А то я даже имени вашего не знаю — не удобно как-то, знаете ли...
— Да, конечно же, извольте, — согласился незнакомец. — Агафон Агафонович Агафонов, из купцов.
Тут он достал из кармана портсигар, извлёк из него папиросу, заку-рил и, наконец, перешёл к делу:
— В Измайловском лесу живёт маленький старичок — ростом верш-ков этак с десять, не более. Так вот, Евстахий Илларионович, вам над-лежит старичка этого изловить и живьём ко мне принести.
— Старичка изловить? — с содроганием в голосе переспросил Кур-ганский. — Да за кого вы меня, собственно говоря, принимаете?
— Ну, как знаете, Евстахий Илларионович. Не желаете старичка из-ловить, так и не ловите. Но в этом случае прямая вам дорога в долго-вую яму. Вот так-то...
Загрустил Курганский, задумался.
— Но вам-то какой прок в том, что я старичка изловлю? — Агафоно-ва спрашивает. — Вам-то он для чего?
— Это уж моё дело, — отвечает Агафонов. — А вот вы, Евстахий Ил-ларионович, получите в награду за ваши труды все богатства, что у старичка в лесу припрятаны. А богатств у него видимо-невидимо: там и золото, и платина, и алмазы — чего только нет! И без труда выкупите своё имение, дом в Санкт-Петербурге, дом в Москве и в деньгах ку-паться будете. Ну, так как?
— Подумать надо, — отвечает Курганский.
— Оно и верно, подумать никогда не вредно, — соглашается Агафо-нов, а сам бутылку водки из шкафчика достаёт да предлагает по рю-мочке за знакомство опрокинуть.
Опрокинули они по рюмочке, по другой, а, как бутылку докончили, так за мадеру принялись. После мадеры выпили шампанского на бру-дершафт и стали друг для друга просто Стахиком и Афоней. А поутру наш картёжник уже в Измайловский лес отправился.
От Агафонова он узнал, что старичок, которого изловить требова-лось — то ли карлик, то ли гном, бог его знает, — частенько вдоль речки Серебрянки прогуливается и уж непременно проходит через густые, высокие заросли черноклёна, что раскинулись на берегу речушки, как раз в том месте, где она впадает в лесное озерцо. Именно здесь-то Курганский засаду и устроил.
Сделал петлю из верёвки, в зарослях черноклёна её раскинул, лист-вой присыпал, а сам за бугорком спрятался, старичка дожидается. Вот изловлю его, — думает, — в мешок упрячу да Агафонову отнесу. А уж Агафонов-то у него выпытает, что и где в лесу припрятано». Прождал Евстахий Илларионович часок, прождал другой, прождал третий, а погода-то осенняя, не жалует. Замёрз наш картёжник, но с поста сво-его не уходит. Лежит тихонечко, да вдруг слышит позади себя голосок человеческий. Обернулся — а там старец маленький, седенький из-за пня выглядывает.
— Ты что же это, мил человек, в лесу-то делаешь? — спрашивает ста-рец. — Уж не меня ли изловить собираешься? Вон и петельку в кустах раскинул. Ох, гляди у меня, наплачешься...
Испугался Курганский.
— Господь с тобой, — говорит, — никого я ловить не собираюсь. И петелька эта не моя.
— А зачем же ты тогда за бугорком схоронился?
— Да просто так лежу — отдыхаю, природой любуюсь.
— Так уж прямо и любуешься?
— Любуюсь, — твердит Курганский. — Да и как же не любоваться-то? Вон, к примеру, черноклён — загляденье, да и только! Весь багрянцем усыпан. Каждый куст что костёр полыхает — глаз не оторвать!
— Что верно, то верно, — соглашается старец. — Красив черноклён в октябре! Каждый листочек будто из камня выточен — тут тебе и рубин, и яшма, и турмалин...
А картёжник смекает: «Видно, и в самом деле богатства у старичка где-то припрятаны, коли такие сравнения ему в голову приходят. И рубин, и яшма, и турмалин — всё есть». Тут он для отвода глаз о красо-те природы со старцем потолковал, с чем и откланялся.
Вернулся он к Агафонову, всё как есть доложил, а тот его ни с того ни с сего обругал да велел следующим утром снова в лес идти, дабы старикашку-коротышку всё ж таки изловить.
И ещё до рассвета пришёл Курганский на то же самое место, яму на берегу речушки вырыл, веточками прикрыл, листвой присыпал, а сам на сосну залез, сидит не шелохнётся. Просидел часа четыре, око-ченел до невозможности, но с дерева не слезает. «Замёрзну, — думает, — но старикашку изловлю!»
А тот как раз Курганского с соседней сосны окликивает.
— Ты что же это, мил человек, на дерево взобрался? — спрашивает. — Уж не изловить ли меня задумал? Вон и яму соорудил. Ох, гляди у меня, наплачешься...
Тут Евстахий Илларионович чуть было с сосны не свалился. Чудом удержался, а не то расшибся бы насмерть.
— Господь с тобой, — отвечает. — Да я и знать-то об этой яме не знаю.
— А для чего же ты тогда на дереве схоронился?
— Да не схоронился я вовсе, — оправдывается Курганский. — Я на сосну для того залез, чтобы красотой окрестных лесов полюбоваться. Сверху-то далёко видать...
— И что же ты такое, мил человек, сверху разглядел?
— А вон берёзовая роща на пригорке желтеет. Словно солнышко по кронам растеклось, словно золото рассыпано...
— И не говори! — соглашается старец. — Не берёзы, а золото сусаль-ное, да и только! А на косогоре, ты только глянь, клёны в багрянец пошли — тоже золотом играют, но только золотом не сусальным, а червонным. Красота, да и только!
Слушает Курганский старичка, а сам смекает: «Видно, и золотишко у него припрятано, коли такие сравнения на ум приходят. И сусальное золото, и червонное — всякое есть». Тут он ещё немного о красотах здешних лесов со старичком потолковал, с этим и откланялся.
Но вот вернулся он к Агафонову, а тот его пуще прежнего отругал, дал ему капкан — на волка, не иначе — да велел снова в Измайловский лес пойти и не возвращаться до тех пор, пока старичка не изловит.
Что делать? Пришлось подчиниться — не в долговую же яму идти, не стреляться же, в конце концов. И в сумерках, ещё до рассвета, вер-нулся наш картёжник на берег Серебрянки, в зарослях черноклёна капкан поставил, травкой его присыпал, пружину взвёл, а сам за при-горком спрятался, в сухую листву зарылся, лежит себе и думает: «Уж теперь-то старичок меня не приметит, уж теперь-то попадётся, никуда не денется».
Час за часом идёт, а Евстахий Илларионович всё лежит, добычи дожидается. И наконец-то со стороны берега реки жалобный крик ус-лыхал. «Ой! — кричит старичок. — Бедная моя ноженька! И кто же это капкан поставил? Кто же этот злодей-то?»
Тут Курганский из укрытия своего выскочил да в заросли черно-клёна бегом. Да на полпути сам в капкан и попался! Не иначе как ста-рец капкан на новое место поставил, картёжника нашего перехитрил. А Курганский от боли вопит, по земле колобком катается, всё на свете проклинает.
Подошёл к нему старец и молвил с укоризной:
— Вот так-то, мил человек. Уж теперь отпираться не будешь, созна-ешься, что изловить меня хотел?
Что было делать? Пришлось во всём признаться. А старец его вы-слушал, посмеялся, а потом и спрашивает:
— А известно ли тебе, мил человек, кто он, тот самый Агафонов, ко-торый тебя в лес прислал?
Молчит Курганский, плечами пожимает — ответить-то нечего.
А старец головой седой покачал и говорит:
— Бес он, твой Агафонов! Самый настоящий бес! И ты ему, бесу, служить подрядился. Вот так-то...
— Бес? — удивляется Курганский. — Какой такой бес?
— Да самый обыкновенный, — отвечает старец. — И глазёнки у него красненькие, что спелая малина. И нос поросячий. Ты, мил человек, сам-то разве не примечал?
Тут до нашего картёжника наконец-то дошло, отчего Агафонов вечно в пальто с поднятым воротником одет, отчего он шляпу свою на глаза надвигает. Молчит Евстахий Илларионович, в тяжкие размыш-ления погрузился, а старичок тем временем капкан с ноги его снял да велел разуться и раненую ногу листьями подорожника облепить.
— Посиди на месте, — говорит, — никуда не уходи. Я пока на часок-другой отлучусь. А уж потом научу тебя, как от беса этого избавиться и заодно с кредиторами расплатиться.
Тут старец исчез, как сквозь землю провалился, но в обещанный срок вернулся и принёс Курганскому большущий, размером с куриное яйцо, алмаз.
— Возьми этот алмаз, — говорит, — и учти, что алмаз этот не обыкно-венный. Отнеси его Агафонову и расскажи, как ты в капкан угодил. Скажи, что я тебя пожалел и алмаз этот из жалости тебе подарил. Но, когда Агафонов алмаз в руки возьмёт, ты потихонечку, еле слышно, такой стишок прочитай:
Бес! Бес! Бес!
Ко мне в душу залез.
Брысь! Брысь! Брысь!
Золотым оборотись!
— И что будет? — спрашивает Курганский.
— А вот сам и увидишь, что будет, — посмеивается старец.
— Ну, а всё-таки? — допытывается Курганский. — Ты уж скажи, а то страшновато как-то.
— А то и будет, что бес в статуэтку золотую превратится! Ты стату-этку в ломбард снесёшь, с кредиторами расплатишься.
Поразмыслил Евстахий Илларионович, поблагодарил старца за доброе дело, алмаз забрал и к Агафонову направился.
Пришёл, рассказал о том, как в капкан угодил, о том, как старичок будто бы из жалости алмаз ему подарил. Агафонов алмаз со всех сто-рон разглядел, в комод его положил, задумался о чём-то, а Евстахий Илларионович стишок тем временем шепчет:
Бес! Бес! Бес!
Ко мне в душу залез.
Брысь! Брысь! Брысь!
Золотым оборотись!
Прочитал стишок, а бесу-то хоть бы что! Стоит себе, как ни в чём не бывало, да ещё недовольно этак спрашивает:
— Ты что это там под нос себе бормочешь?
— Да это я так, — оправдывается Курганский, — молитву читаю.
— Не молись при мне! — сердится Агафонов. — Сколько раз говорил! Слова божьего не выношу...
А Курганский про себя думает: «И отчего же ты, злыдень этакий, в статуэтку не превращаешься? Вот досада! Что же делать?» И тут ему вспомнились слова лесного старца о том, что бес должен алмаз в руки взять — тогда стишок на него и подействует. Поразмыслил Евстахий Илларионович с минуту и говорит:
— Только сдается мне, Афоня, что алмаз-то этот не настоящий.
— Это почему же?
— Потому что муть в нём какая-то. Ты вот настольную лампу вклю-чи, при ярком свете его разгляди — и сам увидишь.
Удивился Агафонов, усомнился. Включил настольную лампу, ал-маз из комода достал, в ярких лучах его рассматривает, а Евстахий Илларионович, в свою очередь, примечает, что глаза-то у Агафонова и впрямь что спелая малина, и нос пятачком.
Тут он, не теряя ни минуты, стишок скороговоркой прошептал:
Бес! Бес! Бес!
Ко мне в душу залез.
Брысь! Брысь! Брысь!
Золотым оборотись!
И в мановение ока Агафонов куда-то исчез! Причём, вместе с алма-зом. Исчез — и всё! Но вместо него на полу стояла статуэтка вершков этак пять-шесть высотой. Будучи человеком осторожным, Евстахий Илларионович несколько раз подряд перекрестился и лишь после это-го осмелился взять статуэтку в руки. До чего же тяжела она была! Фунтов на сорок, если не на пятьдесят. Это был отлитый из чистого золота чертёнок, и только рожки у него были платиновые, а глаза — из турмалина или рубина, сразу не разберёшь.
В тот же день Евстахий Илларионович снёс статуэтку в ломбард и получил изрядную сумму. И наконец-то расплатился с кредиторами. И с той поры в игорный дом ни ногой!
Вот и вся история. В заключение одно лишь скажу: Агафонов к Ев-стахию Илларионовичу частенько во сне являлся, всё ругал его по-следними словами, всё проклинал, всё отомстить грозился. Но Евста-хий Илларионович в таких случаях крестным знамением себя осенял — тем и спасался.
МАЧЕХА-ВЕДЬМА
Много лет назад в лесу жила ведьма. Целыми днями бродила она по чащобам и что-то искала. А искала она не грибы и не ягоды, не цветы и не травы, а золото. Да не просто золото, а сокровища малень-ких человечков, обитателей окрестных лесов.
И вот однажды ночью, пробираясь через буреломы, она увидела небольшой костёр, тлеющий на берегу реки. У костра сидел охотник. Как показалось ведьме, он крепко спал. А над огнём, источая тончай-шие ароматы, томился насаженный на вертело гусь. Как же приятен был его запах! И ведьма не смогла удержаться от соблазна полако-миться свежей, только что поджаренной гусятиной.
Она подкралась к костру и, не сводя глаз со спящего человека, хо-тела было стащить птицу вместе с вертелом, но лишь обожгла пальцы, вскрикнула от боли и бросилась наутёк. А он, пробудившись среди ночи, лишь посмеялся над незадачливой воровкой и по доброте ду-шевной решил-таки её накормить. Позвал старуху к огню, четверть гуся отрезал.
Наелась ведьма, стала с охотником о житье-бытье разговаривать, лясы точить. А потом возьми да и спроси его о лесных человечках — не знает ли, мол, охотник, где они золото своё припрятали. Он мол-чит-помалкивает, ни слова в ответ, а она снова и снова всё о том же выспрашивает. Как ни выспрашивала, как ни хитрила, да так ничего и не добилась. Не добилась, но отчего-то решила, что всё ж таки знает охотник о сокровищах лесных человечков, а говорить о них то ли по-баивается, то ли не хочет, так как сокровища эти для себя бережёт. «Ну и ладно, — думает ведьма, — молчи-отмалчивайся, человек, а уж я-то тебя всё одно перехитрю, что к чему разузнаю».
Тут она с благодетелем своим распрощалась да прямёхонько к до-му его и направилась. А жил охотник на хуторе, причём не один, а с красавицей женой по имени Елена и любимой доченькой Танечкой.
Пришла ведьма на хутор, в дверь избы постучала.
— Кто там? — спрашивает Елена.
— Открывай, хозяюшка, — отвечает ведьма, — да поторапливайся. Муженёк твой под медведя попал. Перед смертью повидаться с тобой желает. Плохо ему, ой как плохо...
Зарыдала Елена от недоброй вести, дверь отворила и тут же, среди ночи, в лес, вслед за старухой ушла.
Вот пробираются они через чащобу, а Елена спрашивает:
— Скоро ль я муженька своего увижу?
— Потерпи, красавица, — отвечает старуха. — Нам бы только через чащобу пройти, а уж там недалёко будет.
Прошли они чащобой, и Елена снова спрашивает:
— Где муженёк мой любимый? Скоро ль я его увижу?
— Скоро, — отвечает ведьма. — Нам бы только на холм взобраться.
Поднялись они на холм, а Елена опять за своё:
— Долго ли идти нам? Скоро ли я милого своего увижу?
— Скоро, — отвечает старуха. — Нам бы только до рощи берёзовой дойти — там его и найдёшь.
Но вот спустились они с холма и оказались в большой берёзовой роще, что раскинулась на берегах тихого озерца. И сказала ведьма:
— Вот мы и пришли, красавица. Сейчас мы по рощице вдвоём про-гуляемся да муженька твоего и отыщем.
Идёт Елена среди берёз, мужа окликивает, прислушивается, не по-даст ли он голоса в ответ. А старуха следом бредёт, заклинания под нос себе нашёптывает.
Прошептала одно заклинание — и ноги у Елены остановились, слов-но к земле приросли. Прошептала другое — и руки у Елены сами собой вверх устремились, словно ветви у дерева. Прошептала третье — и во-все исчезла Елена, словно никогда её здесь и не было. Но с этого часа стало в роще одной берёзкой больше. А ведьма вдруг неузнаваемо из-менилась: помолодела, приняла облик ясноглазой, пригожей барышни — не иначе как красоту погубленной Елены присвоила.
И вернулась ведьма на хутор, и рассказала Танечке, дочери охот-ника, будто бы матушку её волки в лесу растерзали. И так уж получи-лось, что Танечка ей поверила, не разглядела в пригожей барышне той самой старухи, что среди ночи на хутор наведывалась.
И осталась ведьма у Танечки на денёк, потом ещё на один, а как вернулся охотник, так и осталась в его доме навсегда. И стала ведьма охотнику новой женой, а Танечке — мачехой.
Нельзя сказать, что мачеха падчерицу свою обижала или вовсе о ней не заботилась. А всё потому, что боялась она с мужем поссорить-ся. Боялась, что тайну лесных человечков он ей не откроет.
Но детское сердце не обманешь. Хоть и была Танечка всего-то пя-ти лет от роду, но не верила она в добродетель мачехи и где-то в глу-бине души страшилась её. И когда отец уходил на охоту, Танечка до-ма не ночевала, а уходила на сеновал или в овчарню. Пристроится в сене — и то слава Богу.
И вот однажды зимой заночевала Танечка в овчарне, крепко усну-ла, но под утро пробудилась, оттого что послышалось ей, будто бы кто-то тонюсеньким голосочком песенку выводит. Удивилась она, ла-дошку к уху приложила, прислушалась — точно, где-то совсем рядом голосок человеческий звучит. Пригляделась Танечка и рассмотрела в полумраке маленького, смешного мужичка ростом этак раза в три ни-же её самой. Вот он возле овечки сидит, под вымя ей ведёрочко кро-хотное подставил, сам овечку доит да песенку под нос себе мурлычет.
Рассмеялась Танечка, на невидаль такую глядя. А мужичок-то, вид-но, перепугался, тут же под овечку шнырь! В соломе затаился, сидит себе, не шелохнётся.
— Не бойся, — говорит Танечка, — я тебя не обижу. Скажи только, кто ты такой, и зачем тебе молоко овечье.
Молчит мужичок, ни слова в ответ.
— Вот ведь трусишка, — удивляется Танечка. — Так и будешь в со-ломе сидеть?
Тут он осмелился-таки из укрытия своего выбраться и говорит:
— Ты только не подумай, девочка, будто бы я молоко у вас ворую. Ведь я его не задаром беру, я овечку вашу прикармливаю — лесные травы из-под снега выкапываю, сюда приношу. Потому и молоко у овечки сладенькое, душистое, одно удовольствие.
— А зачем тебе молоко? — спрашивает Танечка.
— Доченька у меня приболела — ради неё и стараюсь.
Тут он снова возле овечки пристроился, молока в ведёрко своё кро-хотное набрал, с Танечкой распрощался и был таков. Но следующей ночью он принёс Танечке подарок — небольшой золотой самородок, причём самородок необычный. Необычный тем, что по своей форме он напоминал зайчонка. И не удивительно, что скоро золотой зайчо-нок стал у Танечки любимой игрушкой.
Однажды мачеха увидела зайчонка в руках у падчерицы, расспро-сила её и узнала о человечке, что по ночам в овчарню за молоком на-ведывается. «Вот кому известна тайна лесных сокровищ, — подумала она. — Вот у кого я эту тайну выпытаю».
В один из вечеров она оставила падчерицу ночевать дома, а сама ушла в овчарню. С верёвкой в руках она спряталась в сене и стала до-жидаться лесного человечка. И дождалась-таки. Вот он в овчарню пробрался, на плечах какой-то мешок пухленький принёс. Из мешка травы, ягоды достаёт, овечку кормит, по голове её поглаживает да приговаривает:
— Кушай, овечка, кушай. Я тебе угощение издалека принёс, на лес-ной поляне из-под снега добыл. Вот покушаешь, и будет у тебя мо-лочко сладенькое, душистое...
Но вот накормил овечку, берестяное ведёрочко под вымя ей под-ставил, доить принялся. А мачеха время попусту не теряет — к чело-вечку подкралась, верёвку на него накинула да в один миг и скрутила. Как ни отбивался он, как ни кусался — всё попусту. А мачеха его к столбу привязала и говорит:
— Вот теперь и выбирай, что для тебя дороже: жизнь или тайна тех самых сокровищ, что народец твой в лесу припрятал.
Он молчит, отвечать не хочет, а мачеха опять за своё.
— Напрасно упорствуешь, — говорит, — напрасно запираешься. Смотри, как бы не пришлось тебе здесь навсегда остаться. Так и бу-дешь стоять, к столбу привязанный, пока крысы тебя не съедят. И до-ченька твоя хворая без овечьего молока умрёт...
Заплакал лесной человечек, доченьку свою пожалел, но всё равно молчит, ни слова в ответ. А мачеха лишь посмеялась над ним да и вышла вон.
Вернулась она в избу, спать улеглась. А Танечка в кроватке своей глаз не сомкнёт, сердечком своим неладное чувствует. Дождалась Та-нечка, когда мачеха заснёт, платок пуховый на плечи набросила да в овчарню бегом. Там человечка и нашла.
Вот стоит он, к столбу привязанный, а вокруг него крысы сидят да меж собой спорят, как с ним поступить: или сразу загрызть, или вна-чале руки да ноги у него отъесть, а остальное на завтра оставить. И пропал бы человечек, если бы не Танечка. Прогнала она крыс, от столба человечка отвязала, а он лишь попрощался, ведёрочко с моло-ком забрал и был таков. Так и ушёл, и с той поры не наведывался.
День за днём идёт, но человечка всё нет. А Танечка доченьку его хворую жалеет. «Как же она теперь без молока выздоровеет? — думает. — Как помочь ей?» И вот однажды утром надоила Танечка молока, полный кувшин набрала и в лес отправилась. Долго по сугробам хо-дила, всё лесной народец искала, всё окликивала, но так и не нашла, так и не дозвалась никого. А к полудню и сама едва в беду не попала.
Так уж получилось, что увязался за ней волчище. Вокруг Танечки ходит, всё зубами лязгает, глаз своих страшных с неё не сводит — ждёт, когда она из сил выбьется, чтобы тогда на неё и наброситься.
И дождался бы своего, и набросился бы, кабы не лесные человечки, те самые, которых она разыскивала. И откуда они только взялись? Вдруг из-под снега повыскакивали, волка со всех сторон окружили и давай хворостинами охаживать! Заметался волчище, завыл, заскулил, хвост поджал да прочь и умчался.
И только сейчас заметила Танечка, что на соседней полянке из суг-робов тонюсенькие струйки дыма поднимаются — это под снегом в маленьких домиках печурки горят. И высыпал из домиков лесной на-родец. И тот самый мужичок, то по ночам на хутор наведывался, тоже пришёл. Стала Танечка молоком овечьим всех одаривать: кому в ве-дёрочко берестяное нальёт, кому в глиняный горшочек, кому в чугу-нок. Так весь кувшин и раздала.
Но тут из-под большого пня выбрался старец с седой бородой, во-круг пояса намотанной — не иначе как предводитель человечков. Ог-лядел гостью и спрашивает:
— Скажи-ка мне, добрая девица, матушку твою не Еленой ли звать?
— Еленой, — отвечает Танечка. — Но откуда тебе это известно?
— Как-то раз довелось мне повстречать в лесу молодую красавицу, — отвечает старец, — а следом за ней шла ведьма и называла её не ина-че как Еленой.
— Но мало ли на белом свете женщин по имени Елена? — спрашива-ет Танечка, а у самой голосок так и дрожит. — Почему ты решил, что это была моя матушка?
— Лицом ты в неё, — отвечает старец, — потому и решил.
Тут он поразмыслил о чём-то и говорит:
— Сейчас я тебя к берегу озера отведу, в берёзовую рощу. В этой роще ты матушку свою и отыщешь.
И пошли они в берёзовую рощу. А там белым-бело, всё-то вокруг снегом усыпано, всё-то ледовым настом укрыто.
Бродит Танечка по роще, матушку разыскивает, да только отыскать никак не может. Но вот подошла она к берёзке, что стояла на берегу озерца. И еле слышный стон вдруг раздался из деревца, и капли берё-зового сока отчего-то блеснули на белых ветвях и со звоном упали на ледяной наст. И узнала Танечка свою матушку, подбежала к берёзке и нежно прижалась к ней. И вернулся к Елене её прежний облик, и она наконец-то обняла доченьку после долгой разлуки.
В тот же день они вернулись на родной хутор, и старухе-ведьме пришлось бежать из чужого жилья. Скоро и охотник возвратился до-мой, и муж нашёл свою жену, а жена — мужа. И зажили они счастливо.
Что касается лесных человечков, то с той поры они часто наведы-вались на хутор и приносили подарки: грибы, ягоды и целебные тра-вы. А гостеприимные хозяева потчевали их чаем, пирогами и моло-ком. Кроме того, Танечка иногда шила для них одежду.
А ведьма вернулась в свои буреломы и остаток жизни потратила на поиски сокровищ. Всё искала, искала, да так и не нашла...
МЕДНЫЙ СТРЕЛОК
В старом замке за толстыми, высокими стенами жил грозный граф. И вот однажды к этому графу привели на допрос скрюченную, седую ведьму, пойманную в окрестностях замка. Привели, на колени поставили и отобранную у нее корзину на пол вытряхнули. А в корзи-не чего только не было: и грибы поганые там, и мертвые мыши, и жа-бы, и ящерицы.
Оглядел граф всю эту пакость, лицом покривился и спрашивает:
— Признавайся, разве не для дел колдовских ты все это насоби-рала?
Молчит ведьма, сказать-то нечего. А граф, так и не дождавшись ответа, решил время попусту не тратить, велел в реке ее утопить.
Взмолилась старуха.
— Не губи меня, — говорит, — пощади, а уж я-то в долгу не оста-нусь. Сделаю так, что ты станешь непобедимым, и все твои соседи будут в страхе дрожать перед тобой, и никто на всем белом свете не посмеет тебе перечить.
Граф молчит-помалкивает, на ведьму с сомнением поглядывает, а она опять за свое:
— Пошли своих людей к утесу, что возвышается над рекой. На самой вершине утеса они найдут большущий камень, а под камнем всякое оружие припрятано, в том числе лук, отлитый из меди, и такой же медный колчан. Пусть возьмут лук и колчан и принесут сюда. А я научу, как ими распорядиться.
И граф в тот же день послал людей на утес, и они принесли ему много всякого оружия, в том числе и медный лук, и медный колчан со стрелами. Оглядев лук и стрелы, ведьма сказала:
— Радуйся! Теперь у тебя есть оружие, которое сделает тебя не-победимым. Осталось одно — найти подобающего стрелка. Через не-сколько дней король устроит конкурс молодых лучников. Со всего королевства съедутся юноши, они будут соревноваться в стрельбе из лука, и десять самых лучших из них будут приняты на королевскую службу. Но ты ищи своего стрелка не среди лучших, а среди худших — и ты обязательно узнаешь его.
Выслушав старуху, граф велел в реке ее не топить, а пока что в тюрьму упрятать. А сам собрался и ближайшим утром уехал в столи-цу, на конкурс стрелков.
Целую неделю длился конкурс, целую неделю от зари до зари свистели стрелы, пела тетива, а потом десять самых метких юношей были зачислены на королевскую службу.
По этому поводу был устроен грандиозный пир. Пировали все: и король, и его приближенные, и участники конкурса, даже те, кто ни разу не попал в мишень.
А граф время зря не терял, прогуливался вдоль столов, к юно-шам присматривался, к их разговорам прислушивался.
Все славили победителей, все славили их мастерство, и лишь один из юношей молча сидел за столом. Но вот, изрядно захмелев, он встал и с обидой в голосе воскликнул:
— Дело вовсе не в мастерстве! Этим десятерым счастливчикам просто повезло! А вот я, например, все время промахивался лишь по-тому что внезапные порывы ветра каждый раз сносили мои стрелы.
Всеобщий хохот был ему ответом, а он выпил еще бокал и как ни в чем не бывало продолжил:
— Напрасно смеетесь, господа! Раз уж мы собрались за этим сто-лом, то вы должны знать правду, а правда состоит в том, что во всем мире нет стрелка лучше меня.
Даже граф не удержался от улыбки, а юноша, не обращая вни-мания на сыпавшиеся со всех сторон насмешки, заключил:
— Уж я бы выполнил любой приказ короля! И король еще пожа-леет о том, что не взял меня на службу...
Тут силы покинули его, он повалился на пол и мгновенно уснул. За столом царило всеобщее ликование — к обильному пиршеству как раз не хватало шута. Под смех гостей его вынесли на свежий воздух и уложили на сено возле конюшни, но когда стемнело, граф приказал своим слугам усадить захмелевшего юнца в карету и запрягать коней.
Проснулся стрелок уже в роскошной спальной в окружении слуг, которые только и думали о том, как бы угодить ему и выполнить все его пожелания. Вскоре его пригласили в столовую комнату на зав-трак, где он и встретился с графом.
— О прекрасный юноша! — с восторженной улыбкой обратился к нему граф. — Наконец-то я могу принять вас в качестве почетного гос-тя в моих владениях! Я просто не нахожу слов, чтобы выразить все мое восхищение вашей стрельбой! Как бы мне хотелось принять вас к себе на службу!
— Но я достоин большего, — сухо ответил юноша. — Служба его величеству — вот мой удел.
— Безусловно, — согласился граф, — но дело в том, что только у меня вы станете обладателем чудо-оружия, равному которому нет во всем мире. Не угодно ли вам взглянуть на медный лук?
— Медный лук? — удивился стрелок. — Я слышал о нем от одной старухи. Где же он?
Но вот слуги принесли лук и колчан, найденные на вершине уте-са. Юноша взял их в руки — и тут же его лицо неузнаваемо измени-лось, оно как бы окаменело и приобрело красноватый оттенок. Пове-сив колчан со стрелами за спину, с медным луком в руках, он молча спустился в замковый двор и направился к самой высокой башне, увенчанной высоким шпилем и большим железным флюгером, вы-полненным в виде резного, узорчатого флага.
Он пересек двор, вошел в башню и поднялся на крышу. Влеко-мый каким-то непостижимым стремлением к высоте, он начал караб-каться вверх по шпилю и, наконец, добравшись до флюгера, встал на нем, широко расставив ноги, с луком в руках.
Но прошел час, еще и еще один, а стрелок по-прежнему непод-вижно стоял над башней. «Что-то здесь не так, — подумал граф, — сто-ит как вкопанный. Пойду взгляну на него». Но вот, поднявшись под самую крышу башни и выглянув из слухового окна, граф замер от изумления — на флюгере, отливая новой, ярко-красной медью, стояла статуя стрелка, а прежнего юноши и след простыл.
«Вот оно что! Теперь медный лук в надежных руках», — сообра-зил граф и тут же решил испытать стрелка в деле. Он указал пальцем на пролетавший в небе журавлиный клин и громко крикнул:
— Эй, Медный стрелок, мой верный воин! Убей вожака!
И тотчас заскрипел металл — это медная рука, согнувшись, дос-тала из колчана стрелу. А через мгновение громкий, протяжный, рас-катистый гул едва не оглушил графа, словно огромный колокол уда-рил над башней — это выстрелил медный лук.
И рассеченный стрелой вожак птичьей стаи рухнул на землю, и грустными, протяжными криками отозвался журавлиный клин. Зато граф ликовал — Медный стрелок превзошел все его ожидания. «Уж те-перь-то никто не сможет победить меня в бою! — радостно размышлял он. — Уж теперь-то я припомню всем моим соседям и проигранные сражения, и контрибуции! В бараний рог их согну, веревки вить из них буду! Отныне они передо мной как перед королем расшаркивать-ся будут!»
Надо сказать, что при всей своей суровости граф был большим любителем балов, веселых пиров, фейерверков и прочих забав — коро-че говоря, был страшным мотом и всегда нуждался в деньгах. В своем стремлении разжиться деньгами он не чурался грабежом соседей, из-за чего, собственно говоря, и возникали войны. И теперь, завладев медным луком, вручив его Медному стрелку, он наконец-то стал не-победимым.
На радостях он тут же приказал освободить ведьму. В подзор-ную трубу он видел, как ее вывели за ворота крепости, как она мед-ленно побрела прочь. Дойдя до опушки леса, она вдруг обернулась и, зло усмехнувшись, оглядела медную статую над башней. Сколько же свирепости было во взгляде ведьмы! Сколько лютой ненависти таила ее усмешка! Глядя на злое, перекошенное лицо старухи, граф неволь-но пожалел о том, что отпустил ее.
«Все-таки надо было казнить ее», — тихо прошептал он и тут же, совершенно неожиданно услышал над собой уже знакомый скрип ме-талла — это Медный стрелок заряжал лук.
И вновь колоколом прозвучал выстрел — не дожидаясь команды, стрелок исполнил волю своего господина.
Убитую ведьму закопали там же, на опушке. Но на следующий день крестьянин, с вязанкой хвороста возвращаясь из леса, приметил на том самом месте двух бесов, слуг покойной старухи. Один из них был тощ словно тростинка, а второй — толщиной с добрую бочку. Но в остальном они имели большое сходство: приземистые, примерно с половину человеческого роста, у обоих огромные выпученные глаза с крохотными зрачками-точечками, здоровенные уши-лопухи, а самое главное — широченная, от уха до уха, жуткая пасть, полная острых треугольных зубов.
Перепугавшись чуть ли не до смерти, крестьянин позабыл о сво-ем хворосте и убежал прочь, а бесы лишь злобно полязгали зубами ему вслед, но даже не сдвинулись с места — видно, трудно им было расстаться со своей хозяйкой.
Узнав о бесах, граф не на шутку рассердился и решил выгнать, а то и вовсе извести эту зубастую погань. Сев на коня, он тотчас отпра-вился к могиле старой ведьмы и вскоре увидел бесов — вот они в бурь-янах сидят, глазищи на него таращат.
Тут он брови свои нахмурил да этак сердито-сердито спрашива-ет:
— Долго вы глаза мне мозолить будете? Или вам, кроме как в мо-их владениях, места другого не нашлось? Смотрите, как бы не при-шлось вам, как и ведьме, со стрелком моим познакомиться!
А бесы, казалось, только этого и ждали, из бурьянов вылезли да потихонечку, шаг за шагом, к графу подбираются, глаз своих жутких с него не сводят.
И решил граф понапрасну судьбу не испытывать, указал пальцем на толстого беса да как рявкнет:
— Что же ты стоишь без дела, Медный стрелок? Вот он, враг мой!
И тут же со стороны замка прозвучал выстрел медного лука, и каленая стрела пригвоздила зубастого коротышку к земле. То-то рас-хохотался граф, то-то развеселился!
Но все оказалось не так просто — бес стрелу из себя выдернул, пополам ее сломал, а потом... и вовсе съел. Наконечник стрелы вы-плюнул, облизнулся да на графа как бросится! Благо, тот успел коня повернуть да тут же в галоп, в сторону замка ретировался. А зубастые твари следом, того и гляди догонят. И лишь у самых ворот отвязались, да и то благодаря своре сторожевых псов, которые дружно бросились на выручку своему хозяину.
Соскочив с коня, граф поднялся в свой кабинет и пустился в раз-мышления о том, как бы ему от бесов избавиться. До самой ночи ду-мал, но так ничего путного и не придумал.
Вот сидит он в кресле, тяжкими мыслями обремененный, и вдруг видит, как из-за бархатной портьеры лапища когтистая показалась, а потом и еще одна. И вылез из-за портьеры тощий бес, а следом за ним и толстый, тот самый, что возле леса стрелу съел.
Испугался граф, хотел было стражу позвать, да со страха дара речи лишился. А толстый бес ухмыльнулся и говорит:
— Не бойся, нам крови твоей не нужно — не за тем пришли.
— А что же вам нужно? — спрашивает граф.
— Мы на службу явились. Ведь это по твоему приказу стрелок убил нашу хозяйку, и потому теперь ты наш новый хозяин, а мы твои верные слуги.
— Верные слуги? — изумленно воскликнул граф. — Вот и прекрас-но! Я отправлю вас к моим соседям за деньгами. И пусть они только попробуют воспротивиться моей воле — Медный стрелок не заставит себя ждать!
Тут он распорядился, чтобы сейчас же, среди ночи, разбудили и привели парикмахера, портного, шляпника и башмачника. Каково бы-ло удивление мастеров, когда в апартаментах своего господина они застали мохнатых, зубастых и к тому же зловонных уродцев ростом не выше письменного стола.
Парикмахер от одного их вида чуть не упал в обморок. Шляпник заподозрил, что все это ему приснилось, и на всякий случай ущипнул себя за нос. Портной просто остолбенел и беззвучно замер с открытым ртом, а башмачник с перепугу зажмурился и тихо икнул.
— Не пугайтесь, — успокоил их граф, — это мои иностранные гос-ти. Они приехали издалека, с острова Святого Болвания.
— С острова Святого Болвания? — в один голос переспросили шляпник и парикмахер.
— Интересно, в каком же море или океане этот остров? — робко поинтересовался портной.
— А он, собственно говоря, не в море и даже не в океане, — бодро ответил тощий бес. — Он на болоте.
— Да-да, на лесном болоте, — подтвердил толстый бес. — Это, в общем-то, даже и не остров, а большая кочка. Кроме нас, на ней живут три гадюки, четырнадцать лягушек и много-много комаров...
— Господа иностранцы шутят, — снисходительно заметил граф. — Оба они дипломаты, выпускники болванской дипломатической ака-демии, и их утонченный дипломатический юмор вам не понять.
— У нас на каждой кочке по дипломатической академии, — само-довольно поддакнул тощий бес.
— И везде утонченный дипломатический юмор, — важно добавил толстый.
— Как бы там ни было, — подвел итог граф, — но отныне я назна-чаю этих господ своими посланниками по особым поручениям, а по-этому их нужно подобающим образом одеть, обуть и сделать им мод-ные прически.
И портной, и шляпник, и башмачник — все были мастерами сво-его дела, и уже к исходу следующего дня господам «дипломатам» бы-ли преподнесены новенькие, украшенные золотым и серебряным шитьем шляпы, плащи, камзолы, туфли, превосходные сапоги из оленьей кожи и многое-многое другое.
Труднее всего пришлось парикмахеру. Как он ни старался, ему никак не удавалось совладать с жесткой, почти железной гривой своих подопечных. Кроме того, как было скрыть огромные уши-лопухи, торчавшие из-под волос? В конце концов парикмахер нашел выход из положения: поднял эти лопухи вверх, завел их за затылки своих кли-ентов и завязал бантиком, а в довершение ко всему нахлобучил им на головы пышные парики с кудряшками. Чтобы парики не съезжали в сторону, он попросту приклеил их к головам господ «посланников».
Но вот, одевшись по всей форме, бесы предстали перед графом. Оглядев их, он вдруг заметил, что во всем этом парадном убранстве явно чего-то недостает — наград. Тогда он извлек из шкатулки и при-крепил к парчовым камзолам своих зубастых «дипломатов» несколько золотых звезд. Кроме того, одного из них он наградил красной лентой через плечо, а второго — голубой.
— Вот теперь все в порядке, — с удовлетворением в голосе заклю-чил граф. — Теперь вы дипломаты хоть куда! Однако для успеха вашей миссии очень важно сделать так, чтобы все мои соседи узнали силу Медного стрелка.
— Пусть стрелок убьет одного из соседей, — предложил тощий бес.
— А еще лучше парочку, — уточнил толстый. — Для верности...
— Не будем спешить стрелять в соседей, — снисходительно улыб-нувшись, возразил граф. — Мы поступим по-другому. В моих владени-ях есть пещера, в которой живет бешеный медведь. Это огромный пещерный медведь, размером раз в пять, а то и в шесть больше обыч-ного. Для начала Медный стрелок убьет этого медведя, но в присутст-вии всех моих соседей!
В тот же день граф разослал гонцов ко многим знатным дворя-нам, и каждый гонец вез свиток с приглашением на охоту.
Хотя и далеко было ехать гостям, хотя и не любили они графа, — он давным-давно перепортил с ними отношения, а иногда даже вой-ной на них ходил, — но искушение было слишком велико, ведь никто из них не только никогда не охотился на бешеного пещерного медве-дя, но даже в глаза его не видел.
Прошла неделя-другая, и настал день, когда съехались именитые гости, и началась охота. Вооружившись луками и арбалетами, гости во главе с графом отправились к горе, в основании которой была здо-ровенная пещера — в ней-то и жил медведь.
Добравшись до места, охотники полукругом расположились на-против входа в пещеру и запустили в нее свору свирепых псов. Про-шел час, а потом еще один, и гора задрожала — это пробудился мед-ведь. Потом все вокруг затряслось, как перед извержением вулкана, — это собаки разозлили хозяина пещеры. Но вот раздался оглушитель-ный рев, и из-под горы вылез бешеный пещерный медведь, сплошь увешанный псами, крепко вцепившимися в его шкуру.
От одного вида этого чудовища ростом с двухэтажный дом у охотников ноги затряслись. Немного придя в себя, они наконец-то взялись за оружие и открыли стрельбу. Целые тучи стрел осыпали зверя, но все до единой застревали в длинной, густой шерсти, укрыв-шей его от носа и до самого хвоста. А он, не обращая на людей ни ма-лейшего внимания, продолжал драться со сворой псов.
Но вдруг одна из стрел попала ему прямо в кончик носа. То-то рассвирепел он, то-то рассердился! Встал на задние лапы, зубы свои страшные оскалил да на охотников, а те с перепугу луки побросали и врассыпную кто куда.
Лишь один граф как ни в чем ни бывало остался на месте. Всем на удивление он преспокойно созерцал приближающегося зверя. А в последний момент, когда расстояние между ними составило не более десяти шагов, он громко крикнул:
— Эй, Медный стрелок! Мой верный воин! Неужели ты не спра-вишься с этой мохнатой громадиной?
И тотчас издалека, со стороны замка, прозвучал медный лук, и каленая стрела поразила медведя в самое сердце, и смертельно ране-ный зверь, обливаясь кровью, рухнул на землю.
Окинув взглядом мертвого медведя, а потом и своих перепуган-ных гостей, граф тоном победителя заключил:
— Так будет с каждым моим врагом. Медный стрелок бьет без промаха! Запомните это, господа...
Господа молчали. Они поняли, что отныне будут во власти этого противного старого забияки, этого алчного, спесивого транжиры и мота.
С тяжелым сердцем разъехались они по домам, зато граф в пре-красном настроении вернулся в замок и по случаю удачной охоты за-катил пир. Правда, за столом, кроме него самого и наряженных в па-радную форму бесов, никого не было, но пир получился шумный и очень веселый.
Пили за здоровье графа, за меткость Медного стрелка, за гряду-щие дипломатические успехи — за что только не пили, а к вечеру до-пились до того, что тощий бес принялся пожирать... фарфоровые та-релки, чашки, блюдца — всю посуду подряд. А толстый бес съел... собственные сапоги, а потом принялся гоняться за прислугой, отбирал у всех подряд и тут же глотал туфли. А потом прокрался в казарму, где спали солдаты дворцовой стражи, и оставил всю стражу без сапог.
В общем, повеселились на славу. Но уже утром граф направил «дипломатов» к своим соседям за деньгами.
Каково было именитым дворянам встречать этих зубастых урод-цев. Каково было давать деньги — да какие деньги! — в долг, заранее зная, что граф никогда этот долг не вернет. Но что было делать? Ни-кто не посмел ссориться с хозяином уродцев — все боялись Медного стрелка.
А аппетиты графа росли, с каждым разом он требовал все боль-ше и больше, и никогда и ни в чем ему не было отказа. По первому требованию ему привозили не только деньги, но и вина, и пороховые хлопушки для фейерверков, и даже музыкантов с инструментами.
Граф и раньше любил повеселиться, но сейчас его жизнь превра-тилась в сплошной праздник. Днем он отсыпался, но зато по ночам устраивал роскошные пиры. И лилось рекой вино, и столы ломились от яств, и гремела музыка, и яркие вспышки фейерверков озаряли не-бо над замком. И тощий бес в разгар пира объедался фарфоровыми тарелками, и его толстый собрат пожирал столь полюбившиеся ему сапоги из оленьей кожи, и граф хохотал от души, глядя на них.
Но над всем этим весельем ежеминутно и ежечасно, в любой время года, в любое ненастье гордо возвышался Медный стрелок. Ливни нещадно хлестали его в дождливую осеннюю пору. Студеные ветры сковывали зимой, да так, что медь трещала и, казалось, вот-вот лопнет от нестерпимого холода. В июльскую жару Солнце раскаляло его голову так, что к ней невозможно было прикоснуться. А в грозо-вые майские дни молнии одна за другой били ему прямо в лицо. И во-преки всем испытаниям он по-прежнему высился над замком, готовый выполнить любой приказ своего господина.
Прошло много лет, время состарило стрелка. От былого блеска ярко-красной меди не осталось и следа, и теперь с ног до головы он был покрыт тусклым зеленоватым налетом. Но зато — вот загадка! — не старился граф. Может быть, потому что время незаметно летело в по-ру ночных забав, так и не прикоснувшись к нему. Может быть, пото-му, что всякого человека старят заботы, а у графа их и в помине не было. Так или иначе, но каждый новый день сулил ему безмятежный отдых, каждая ночь обещала яркий, буйный, бесконечно веселый праздник и, казалось, так будет вечно. Вечным казалось безоблачное счастье графа. Вечным казалось его всевластие, оберегаемое Медным стрелком.
Но однажды в чудную июньскую ночь, когда очередной пир был в самом разгаре, граф приказал устроить грандиозный фейерверк. И сотни искрящихся огоньков с громким шипением помчались вверх, сотни оглушительных разрывов потрясли небесную высь, сотни раз-ноцветных вспышек озарили облака над замком.
Что и говорить, зрелище удалось на славу! Восторгу графа не было предела. И ему, и его зубастым «посланникам» казалось, что да-же звезды блекнут на фоне фейерверка, что даже Луна потускнела и скромным, все менее заметным пятном взирает с небес.
А ведь и в самом деле, звезды медленно таяли в вышине, и Луна утратила свою былую яркость. Но истинной причиной тому был вовсе не фейерверк, а приближающийся рассвет.
Незаметно пролетела короткая июньская ночь, наступило утро. И вот уже вдалеке, на самом краю земли вспыхнула яркая, тонкая нить, словно струйка расплавленного металла пробежала над горизон-том. И тут же вся небесная лазурь заиграла розовыми всполохами, и золотые лучи распростерлись над облаками. И ослепительный диск Солнца неторопливо, степенно взошел над землей.
И тут же фейерверк утратил свою яркость. Ракеты, как и прежде, с шипением взлетали в вышину, слышались хлопки разрывов, но при этом ничего, кроме облачков серого дыма, не было видно.
Огорчился граф, на Солнце обиделся.
— Проклятое светило! — гневался он. — Как же ты посмело такой праздник испортить?
— А зачем оно вообще нужно? — презрительно проворчал тол-стый бес. — Пировать и без него можно.
— Никакого проку от него, — добавил тощий бес. — Один вред!
И вдруг граф вспомнил о Медном стрелке. «Вот кто сумеет пога-сить Солнце», — подумал он.
И тут же раскатистый гул медного лука раздался над замком, и острая стрела помчалась в небеса. Мгновение — и она исчезла из вида, но вскоре вернулась и на глазах у всех... поразила стрелка прямо в грудь! Стрела пробила медную статую насквозь, и она дрогнула, по-качнулась, а потом и вовсе сорвалась с флюгера и рухнула к основа-нию башни.
Медный стрелок исчез. Вместо него на земле лежал совершенно седой умирающий старик. В его бледном, морщинистом лице граф уз-нал черты былого юноши, которого когда-то привез в свой замок...
Молва быстро разнесла весть о гибели Медного стрелка, и уже на третий день граф услышал доносившийся издалека барабанный бой. Барабаны грохотали и на Востоке, и на Западе, и на Севере, и на Юге — это соседи шли войной на графа, чтобы отомстить за свое уни-жение, за неоплаченные долги, за отвратительные выходки его болот-ных «дипломатов».
И тут граф к великому своему удивлению обнаружил, что дав-ным-давно лишился своего войска, что рыцари один за другим поки-нули его, а солдаты просто разошлись по домам, и некому было защи-тить его от врагов.
И ему ничего не оставалось делать, кроме как сбежать из замка, навсегда покинуть собственный дом, чтобы найти прибежище в лесах и укрыться от возмездия за содеянное зло. Следом за графом умчались и его болотные «дипломаты». И никто их больше не видел, все трое так и сгинули.
Правда, лет через сто после этого один лесоруб, засидевшись с приятелями в корчме, поведал им историю о том, как однажды в лесу, в самой чащобе, встретил двух зубастых коротышек, одетых в старые, изорванные парчовые камзолы.
С ним не стали спорить, хотя каждый решил про себя, что па-рень просто выпил лишнего, оттого и рассказывает небылицы.
МЕДЯНКА
Когда-то много-много лет назад посреди лесов стоял замок, а в замке жил колдун, матёрый чернокнижник. Жил счастливо, с красави-цей женой. И всё-то было хорошо, и будущее казалось безмятежным и не сулило невзгод. Но однажды страшная болезнь наведалась в эти места и унесла жизни многих людей. Сам колдун уцелел, но жена его не смогла уберечься и умерла в одночасье.
Хоронили её в фамильном склепе, на кладбище неподалёку от зам-ка. И в конце траурной церемонии, когда чернокнижник собственно-ручно запер дверь склепа, он вдруг услышал за спиной незнакомый женский голос.
— Не грусти, — тихо сказал кто-то. — Не печалься понапрасну. Возь-ми меня в жёны — и ты узнаешь подлинную радость жизни, подлинное счастье...
Надо ли говорить о том, как удивился колдун! Медленно повернув голову, он искоса оглянулся и едва не вздрогнул, когда увидел позади себя безобразную ведьму. И как она здесь оказалась? Ведь на погре-бении присутствовали лишь самые близкие люди чернокнижника и его покойной жены. На протяжении всей траурной церемонии лишь они здесь и были, и никого более! И вдруг эта ведьма! Неведомо от-куда, как из-под земли выросла...
Первым желанием колдуна было жестоко наказать её. И он сумел сдержать свой гнев лишь по той причине, что счёл её просто сума-сшедшей, начисто лишённой рассудка. Да и момент для расправы, от-кровенно говоря, был явно неподходящий.
Неторопливо повернувшись, как бы не замечая назойливую дур-нушку, колдун направился к своей карете, которая должна была от-везти его в замок. А ведьма всё семенила и семенила следом, и, не умолкая ни на минуту, всё шептала и шептала о своём. Но он проявил должное терпение, молча сел в карету и уехал в свой замок, и за свои-ми чернокнижными делами скоро позабыл как о ведьме, так и о её глупых речах.
Но вот прошёл месяц, другой, третий — и колдун решил избрать но-вую спутницу жизни. Он разослал гонцов по всему свету, чтобы они везде и всюду объявили о том, что в его замке будет устроен конкурс невест. Следует отметить, что в этот раз его гонцами были... вороны. Да-да, вполне заурядные вороны, которые, каркая на все лады, поле-тели во все стороны. И нет ничего странного в том, что на конкурс приехали лишь те, кто смог понять язык этих птиц: колдуньи, ведьмы и прочая нечисть. Некоторые из них приехали в роскошных каретах. Некоторые пришли пешком. Но большинство всё же предпочло воз-душные средства передвижения: или ступу, или помело...
Со свистом пролетая над лесом, претендентки на супружество при-землялись на лысой горке, неподалёку от замка, поскольку на лысой горке им предстояло пройти предварительный отбор. Старых или дурных на лицо, сутулых или кривоногих — этих чернокнижник про-гонял сразу, без лишних разговоров, дабы в конкурсе могли принять участие лишь молодые особы приятной наружности. Благополучно прошедших предварительный отбор он препровождал в замок, где они терпеливо дожидались начала конкурса.
Но вот прошло несколько дней — и замок наполнился весёлыми женскими голосами, шуршанием роскошных нарядов, тончайшими ароматами духов. И настало время для долгожданного конкурса. Ти-хим, безоблачным летним вечером замковый двор был подготовлен подобающим образом: вдоль стен слуги расставили длинные столы, многочисленные стулья и кресла, а в центре двора сложили костёр — всё в точности так, как приказал хозяин.
Вскоре после захода Солнца, с наступлением сумерек, прислуга накрыла столы, уставив их изысканной посудой, блюдами с яствами, кувшинами с вином и прохладительными напитками. Потом красави-цы-ведьмы и благообразные колдуньи заняли свои места за столами, и лишь после этого появился сам чернокнижник. Раскланявшись перед гостьями, он уселся на трон, на возвышении, в углу двора, откуда хо-рошо было видно каждую из присутствующих особ, где бы она ни на-ходилась.
Но вот, окинув взглядом собравшуюся публику, чернокнижник приказал зажечь костёр и громко спросил:
— Так с кого начать, милые дамы? Кто из вас хочет открыть кон-курс?
— Я хочу!!! — Я!!! — И я тоже!!! — дружно кричали в ответ ведьмы и колдуньи, а в итоге подняли такой гвалт, что у чернокнижника уши заложило.
И он расплылся в довольной улыбке — такое воодушевление пре-тенденток пришлось ему явно по вкусу. Хотя, честно говоря, иного он и не ждал. Ведь ни одна из них просто не могла промолчать, потому как молчание означало бы не что иное, как признание своей слабости, неуверенности в своих талантах, а в итоге — заведомое признание сво-ей неспособности победить на конкурсе.
Тем временем колдун подозвал к себе первых попавшихся четырёх ведьм, внимательно разглядел их при свете пламени и сказал:
— Сделайте одолжение, красавицы, станцуйте возле костра, по-тешьте мою душеньку, а заодно покажите, на что вы способны...
И тотчас заиграл оркестр, и звуки музыки разнеслись по замку, грустные, протяжные звуки. Воистину, это была колдовская музыка, более напоминающая то ли плач убитого горем человека, то ли волчий вой, то ли голос вьюги в зимнюю стужу, а может быть, и то, и другое, и третье, вместе взятое.
И хорошенькие ведьмы, внимая этим звукам, начали танец вокруг костра — плавный, медленный, какой-то чарующий, какой-то пьяня-щий танец, созерцая который, можно было позабыть обо всём на све-те. Обо всём, кроме самих танцовщиц. Как же изящны были их дви-жения, как притягивали взгляд! И каждая из них казалась самим во-площением грации. Любуясь их красотой, хозяин замка ощутил не-преодолимое желание показать и своё хореографическое искусство. Всем на удивление он покинул трон, медленно приблизился к костру, а потом принялся танцевать — с каждой из ведьм по очереди. Как же радовались они этому! Как же хотели угодить колдуну! Как же искри-лись их глаза! И чёртики, да-да, маленькие, но самые настоящие чёр-тики играли во взорах танцовщиц.
Но вот оркестр умолк, и хозяин замка пригласил к костру новую четвёрку претенденток. И конкурс продолжился. Что и говорить, этот конкурс был нелёгким испытанием, в первую очередь для самого чер-нокнижника. В самом деле, танцы вокруг костра длились всю ночь напролёт — до утренней зари. А потом ещё одну ночь, потом ещё и ещё одну. И множество ослепительных красавиц промелькнуло перед глазами колдуна, и каждая была по-своему хороша, и выбрать самую прелестную из них было делом нелёгким или, может быть, даже не-возможным.
Но однажды, на шестую ночь конкурса, незадолго до утра, на танец у костра вышла некая юная особа, которая приехала издалека, из су-ровых северных мест, тех самых мест, в которых чернокнижное дело имело древние корни, а потому отличалось особой изощрённостью и жестокостью.
Следует отметить, что даже внешностью эта колдунья сильно от-личалась от остальных претенденток. Нельзя сказать, что она была очень уж красива — вовсе нет. И, тем не менее, отличие было просто разительно! Те были жгучими брюнетками — все, как на подбор. Она же — полная противоположность! Волосы её были белы словно снеж-ный вихрь в зимнюю вьюгу. А как же блестели они, как искрились при свете пламени! Не волосы, а какие-то волшебные ледяные или, может быть, алмазные нити, да и только! И лицо её, и шея, и плечи, и вся она с головы до пят была словно выточена из горного хрусталя или, может быть, какого-то неведомого камня дивной, неповторимой красы! Но подлинное изумление чернокнижник ощутил, танцуя с ней возле огня. В отличие от всех своих соперниц, щедро расточавших улыбки и томные взгляды, она — по крайней мере, чисто внешне, — была столь бесстрастна, столь безразлична ко всему и вся — статуя, да и только! На протяжении всего танца она, казалось, даже не замечала колдуна — того самого, ради которого приехала в этот замок. Она не удостоила его даже взгляда. Её лицо было словно укрыто непрони-цаемой маской — маской какой-то непостижимой отрешённости, от-чуждённости от всего того, что происходило вокруг. Но в тот момент, когда музыка умолкла, и настало время пригласить к костру новых танцовщиц, она лишь на долю секунды, лишь на какое-то мгновение устремила свой взор к чернокнижнику — и тот, представьте себе, за-мер, как вкопанный, и внутренне содрогнулся, и сердце его похолоде-ло, и сжалось в комок, потому как в глазах этой юной особы он увидел вовсе не чёртиков. Да-да, не чёртиков, а самых настоящих дьяволов во всём их жутком обличье! Да дьяволов не простых, а белых — таких, что и вообразить невозможно!
Вот такая гостья предстала перед хозяином замка. И нет ничего удивительного в том, что теперь всё его внимание было приковано к ней, и только к ней. А все остальные участницы конкурса уже мало его интересовали. Надо ли говорить об их досаде! Надо ли говорить об их ревности, о том возмущении, с которым они взирали на столь неожиданную фаворитку! И каждой из них, конечно же, хотелось вы-сказаться по поводу случившегося. И замковый двор наполнился злобным шушуканьем претенденток на руку колдуна.
— Тоже мне, красавица нашлась, — шептала одна из них. — Не жен-щина, а снеговик в юбке! И чем она лучше меня? Вы только взгляните на мою причёску — это же не волосы, а шёлк! А у неё? Какие-то белые нитки, десятый номер! Вы посмотрите на мои ножки — глаз не ото-рвать! А у неё — просто кошмар...
— Вот именно, — поддакивала смуглая ведьма, прилетевшая из Юж-ной Америки. — Не ноги, а сосульки! Того и гляди, растают...
— А лицо у неё! — хихикала стройненькая, вертлявая колдунья цы-ганской породы. — Просто ужас! Не лицо, а маска из картона! Ни улыбки тебе, ни кокетства — ничего! Да и вообще, она, по-моему, не живая. Не женщина, а манекен! И что он с ней делать будет? Поставит вместо статуи куда-нибудь в угол комнаты — вот и всё...
Довольно скоро злобное шушуканье переросло в откровенный ро-пот, но колдун спокойно, с долей юмора воспринимал все эти репли-ки, тем более что лично его самого они никоим образом не касались. Как ни в чём не бывало, он продолжал вести конкурс. Но его терпе-нию пришёл конец, когда откуда-то сверху, из темноты, раздался злобный, истеричный женский вопль.
— Да она же крашеная! — возопил кто-то. — Крашеная блондинка! Ненатуральная! Понаехали тут всякие с Севера...
Присмотревшись, чернокнижник разглядел безобразную ведьму, ту самую дурнушку, которую встретил на кладбище, в день похорон же-ны. В этот раз она сидела между зубцов, на самой верхотуре крепост-ной стены и, свесив ноги, возбуждённо размахивая руками, судила и рядила по поводу случившегося. Видимо, северная красавица и ей пришлась не по нраву.
Что было делать колдуну, как поступить? Немного поразмыслив, он пришёл к выводу, что скандала всё равно не избежать, а потому подозвал начальника стражи и приказал стащить возмутительницу спокойствия со стены и для начала упрятать в подвал. И стража тотчас взялась за дело. Как ни пыталась сбежать дурнушка — всё тщетно. По-гоняв ведьму по стенам и крышам замка, стражники довольно скоро схватили её, заломили ей руки за спину и потащили в подземелье. Как же кричала она, как же выла, как же молила о прощении! Но колдун был строг, он и не думал о пощаде. И трудно сказать, чем бы всё это кончилось, если бы в ход событий не вмешалась уже известная нам северянка. Едва повернув голову в сторону чернокнижника, не удо-стоив его и взгляда, даже не поднимая глаз, она молвила холодно и бесстрастно:
— Отпусти её с миром, повелитель. Сделай это ради меня. Зачем портить праздник?
И колдун не заставил себя ждать — едва заметным жестом он оста-новил дюжих охранников и велел убрать провинившуюся ведьму из замка. Именно так стражники и поступили. Правда, выпроваживая её через ворота, они, не имея на то никаких указаний, напоследок нада-вали ей пинков — не иначе как в назидание. Чем, собственно говоря, инцидент и завершился. И конкурс продолжился...
Тем временем, немного постояв возле ворот, потирая ушибленные места, ведьма побрела прочь от замка. Она брела и всё думала и дума-ла об одном: как бы отомстить колдуну. Размышляя на эту тему, она неожиданно для самой себя вспомнила об одном своём дальнем род-ственнике. Честно говоря, сама она его ни разу не видела, но пару раз слышала его голос. Дело в том, что родственник этот жил... в болоте. Да-да, прямо в болоте, под толстым слоем мутной, топкой жижи. И звали его Болотным Духом. Этот самый Болотный Дух очень не лю-бил, когда кто-нибудь его тревожил, особенно осенью, когда он гото-вился к зимней спячке. В таких случаях он недовольно бурчал и пус-кал пузыри, а особо назойливых нарушителей тишины грозился обра-тить в бревно или какую-нибудь замшелую корягу.
Так вот, прежде чем идти к своему родственнику, ведьма наведа-лась к берегу речушки, подкралась к стае спящих гусей, бесшумно схватила одного из них, скрутила ему шею, и лишь после этого про-должила свой путь.
Скоро она была на месте, возле тёмного, смрадного болота, гадкого во всех отношениях. Стараясь быть поласковее, она принялась звать обитателя трясины:
— Ду-у-ух! Ду-у-х! Где ты, мой миленький? Где ты, мой дорогой родственничек? Я тебе гостинец принесла...
И тотчас забурлила, заклокотала болотная жижа, и тяжкие испаре-ния поползли над водой.
— Ох, тяжко мне... Ох, тяжко мне... — бурчал Болотный Дух. — Кто там меня тревожит? Уйди! Замолчи! А не то в бревно превращу...
— Ой-ой-ой! — испуганно отвечала ведьма. — В бревно превращать не надо! Совсем не надо! Я же гостинчик тебе принесла — свеженькую птичку! Только что поймала...
С этими словами она бросила гуся в то самое место, откуда шли пузыри — и болото умолкло. Но вот прошло две-три минуты, и из глу-бины раздался всё тот же голос.
— Так что тебе нужно? — спрашивал Болотный Дух. — Да говори по-быстрее, а то мне спать пора...
— Да, в общем-то, сущий пустяк. Не мог бы ты, дорогой родствен-ничек, обратить какую-нибудь зверюшку — ну, например, змею или жабу — в прелестную девицу, да такую красавицу, чтобы никакая дру-гая женщина не могла с ней сравниться?
— Ну ладно, попробую, — нехотя ответил Болотный Дух. — Но толь-ко где она, твоя зверюшка?
— Сейчас, сейчас... Сейчас... Подожди чуточку...
Тут ведьма мельком оглядела ближайшие кочки и приметила на одной из них молоденькую медянку — змею с ярко-красной линией вдоль хребта. Недолго думая, ведьма указала пальцем на медянку, Бо-лотный Дух тотчас пробурчал заклинание — и в мановение ока змея исчезла, но вместо неё на кочке появилась рыжеволосая девушка при-ятной наружности, одетая в тесное платье, сшитое из какого-то дивно-го чешуйчатого материала. Она удивлённо оглядывала себя, тщетно пытаясь понять, что же с ней произошло, и кем она теперь стала.
Болотный Дух умолк, а ведьма подошла к новоявленной девице, придирчиво осмотрела её и сказала:
— Какая же ты красавица! Какое чудо! Какая прелесть! Одни воло-сы чего стоят! А причёска — просто огонь, сноп пламени, фейерверк какой-то! А глаза-то, глаза! Словно колодец бездонный! Глянешь в них — и позабудешь обо всём на свете!
— Но смогу ли я жить в человеческом облике? — испуганно спроси-ла девица. — Ведь я не знаю и не умею ничего из того, что положено знать и уметь людям...
— Не беда! — ответила ведьма. — Жизнь твоя будет легка и беспечна! А всё благодаря мне! Я устрою твоё счастье. Такое счастье, о котором ты, наверное, и понятия не имеешь, о котором лишь мечтать можно...
С этими словами она взяла рыжеволосую красавицу за руку и по-вела в сторону замка.
А в это время в замке царило веселье. Конкурс был в разгаре, вино, что называется, лилось рекой, по-прежнему играл оркестр, и всё но-вые и новые претендентки на руку колдуна танцевали вокруг костра. Восседая на троне, он с долей безразличия созерцал танцовщиц, так как всё его внимание было приковано лишь к одной из претенденток — той самой холодной и бесстрастной красавице Севера с белыми дья-волами в глазах. И она прекрасно понимала это, и заранее торжество-вала победу.
Но вдруг откуда-то из темноты прямо в центр замкового двора, к костру, вышла никому не известная девушка и безо всякого на то раз-решения, безо всякого приглашения принялась танцевать вокруг огня. Как же гибок был её стан! Насколько плавным и одновременно стре-мительным было каждое её движение! И руки её, и безупречно строй-ные, изящные ножки, кажется, были начисто лишены суставов. И пышная прическа, словно огненный ореол, словно вспышка какого-то колдовского пламени, завораживала взор всякого зрителя.
Что и говорить, ничего подобного чернокнижник ранее не видывал и даже вообразить не мог. Все остальные танцовщицы в сравнении с этой огненноголовой красавицей казались просто неуклюжими, непо-воротливыми, совершенно непримечательными существами, какими-то блеклыми, бесцветными, безжизненными тенями. Да-да, именно тенями, но не более того!
Но и это не всё! Подлинное потрясение он испытал, когда прибли-зился к костру и заглянул в глаза этой юной особы. К великому сво-ему изумлению он не смог разглядеть в этих глазах ровным счётом ничего! Да-да, ничего: ни чёртиков, ни дьяволов — это была какая-то чёрная пустота, какая-то бездна, какая-то таинственная пропасть!
И так уж получилось, что колдун, едва ощутив на себе гипнотиче-ский взор незваной гостьи, уже не смог с ней расстаться. С минуту-другую он словно во сне, словно в каком-то дурмане, словно мелкий зверёк, заворожённый взглядом змеи, неподвижно стоял перед тан-цующей девицей, а потом — вы только подумайте! — движением руки остановил оркестр и объявил о закрытии конкурса. Причина столь не-ожиданного решения была очень проста — он нашёл свою избранницу и поэтому потерял всякий интерес к остальным претенденткам.
Надо ли говорить о том, какой шум поднялся вокруг! Каково было возмущение и отчаяние потерпевших столь неожиданное поражение ведьм и колдуний! Некоторые из них просто рыдали, другие бились в истерике, третьи осыпали проклятиями как рыжеволосую победи-тельницу, так и самого колдуна. Но более всех, конечно же, пережи-вала прежняя фаворитка конкурса, белокурая красавица северных ши-рот. Горе её было столь безмерно, досада столь велика, что она — представьте себе! — решила свести счёты со своей несчастной жизнью и — о ужас! — бросилась в костёр, в самое пекло. И тут произошло не-виданное: с громким шипением она, словно комок снега или какая-нибудь сосулька, на глазах у всех растаяла и превратилась... в самую обыкновенную воду!
Под впечатлением увиденного все разом умолкли, и теперь в на-ступившей тишине можно было расслышать лишь шипение этой та-лой воды, которая медленно, но верно гасила костер. Скоро он совсем потух — и на его месте остались лишь лужа да груда сырых головешек. В замковом дворе стало темно и тихо. Но, не прошло и минуты, как двор наполнился топотом ног, протяжным свистом ступ и метёлок — это гостьи спешили покинуть замок. И колдун наконец-то остался на-едине со своей избранницей.
Уже на следующий день в замок съехались именитые гости — на церемонию бракосочетания. И состоялся пышный праздник. Сам чер-нокнижник и его рыжеволосая супруга, разодетые хоть куда, были подлинным украшением этого праздника. В большом, роскошно уб-ранном зале были накрыты столы, и обильный, шумный, весёлый пир венчал свадебное торжество.
Надо ли говорить о том, сколько хвалебных речей, сколько востор-женных комплиментов, сколько пожеланий любви и благополучия прозвучало в адрес молодожёнов! И всё-то было прекрасно! И ничто не предвещало беду.
Но в разгар застолья, в тот момент, когда один из гостей произно-сил очередной тост, из-под стола, кряхтя и охая, вылезла — кто бы вы думали? — та самая ведьма-дурнушка, родственница Болотного Духа. И как она здесь оказалась? Как смогла пробраться в замок? Но самое интересное состояло в том, что она явилась не с пустыми руками. Она принесла с собой... мышь. Да-да, самую обыкновенную, совершенно непримечательную мышь, пойманную, наверное, где-нибудь непода-лёку от замка.
Не обращая внимания на гостей, ведьма приблизилась к молодожё-нам и с насмешкой в голосе сказала:
— Вы только посмотрите, какой вкусный гостинчик я принесла! Гостинчик для новой жены хозяина замка — объедение, да и только!
Все вокруг просто остолбенели от такой наглости. И сам колдун явно растерялся, и замер с открытым ртом. А незваная гостья преспо-койно положила мышку на праздничный стол — и та побежала меж та-релок, кубков, графинов — не иначе как в поисках укрытия от стол-пившихся вокруг людей.
Но тут произошло такое, чего никто и вообразить не мог! Рыжево-лосая супруга чернокнижника вдруг сорвалась с места и, расталкивая на своём пути изумлённых гостей, погналась за мышью! Перепуган-ный грызун спрыгнул со стола на пол и, что было сил, помчался по навощённому паркету. Жена колдуна — следом, но вскоре, то ли по-скользнувшись, то ли оступившись, упала на пол и... в мановение ока превратилась в медянку — ту самую медянку, которой она когда-то и была в лесу, на родном болоте.
Довольная ведьма хохотала во весь голос, мужчины замерли в ужа-се, женщины визжали от страха. Что касается самого колдуна, то он, побелев от ярости, просто не знал, куда деваться от столь неожидан-ного позора.
По его приказу стражники здесь же, прямо в праздничном зале, убили змею. А ведьму схватили и утащили в подвал. Что и говорить, торжество было испорчено. Вместо счастливого супружества черно-книжник получил такой удар, какого не получал ни разу, ни от одного из своих врагов. И досаде его не было предела.
Единственным, что могло поправить настроение чернокнижника, была жестокая расправа над ведьмой. Но для начала он всё же решил её допросить. Ночью, при свете факелов, он в сопровождении двух стражников спустился в подземелье, в камеру, где на мокром камен-ном полу лежала ненавистная дурнушка. Вся она, от шеи и до пяток, была опутана железными цепями.
Увидев колдуна, ведьма, кажется, нисколечко не испугалась. Более того, она не стала дожидаться его вопросов и, еле заметно шевеля гу-бами, прошептала:
— Вот и хозяин замка пришёл... Пришёл повидаться... Видно, скуч-но ему без меня...
Слушая столь странные речи своей пленницы, чернокнижник окончательно убедился в её полном безумии, хотя, честно говоря, сердце его от этого ничуть не смягчилось. И он сказал:
— Я казню тебя! Казню непременно! И казнь эта будет жестока! Но вначале я хочу узнать, каким образом тебе удалось обратить змею в рыжеволосую девушку. Рассказывай по-хорошему — я ведь всё равно заставлю! Заставлю и плетью, и калёным железом...
— Хорошо! — ответила ведьма. — Ты узнаешь тайну превращения змеи в человека. Но для этого тебе нужно пойти к лесному болоту и позвать моего родственника. Имя его — Болотный Дух. Он-то тебе всё и расскажет...
Тут она объяснила чернокнижнику, как пройти к обители своего родственника. Да сказала, что Болотный Дух, наверное, уже залёг в зимнюю спячку — потому звать его надо погромче, не жалея голоса.
Выслушав пленницу, колдун недоверчиво хмыкнул и спросил:
— А не врёшь ли ты? Не западню ли мне готовишь?
— Да нет, — спокойно ответила она, — какая уж тут западня. Ведь Болотный Дух — мой добрый родственник. Ты, главное, не забудь пе-редать ему привет от меня — и он поможет тебе в любом деле.
И колдун, представьте себе, поверил хитрой, коварной ведьме, и направился в сторону болота. Уже через пару часов он был на месте. Переступая через гнилой валежник, россыпи грибов и змеиные гнёзда, он приблизился к трясинам и громко-громко, насколько позволял его голос, крикнул:
— Эй! Э-э-эй! Где ты, Болотный Дух? Я пришёл к тебе с приветом от твоей доброй родственницы...
Ничего не услышав в ответ и никого не увидев, он снова позвал хо-зяина болота, потом ещё раз — и, к великой его радости, в топях что-то забурлило, заклокотало, и из глубин раздался протяжный, недо-вольный голос.
— Как же вы мне надоели! Как же вы мне надоели! — бурчал и бур-чал Болотный Дух. — И ты, и эта самая родственница. Лучше бы я сра-зу в корягу её превратил! Мало того, что сама меня тревожит, так ещё шлёт сюда всех, кого попало...
— Ну ладно уж, не сердись! — громче прежнего крикнул колдун. — Мне от тебя многого не надо. Открой мне секрет превращения змеи в человека — вот и всё...
— Секрет превращения змеи в человека? — усмехнулся Болотный Дух. — Лучше я открою тебе секрет превращения человека в бревно! Слушай внимательно...
Тут он пробурчал одно из своих заклинаний — и чернокнижник ис-чез, словно его никогда здесь и не было. Исчез — и всё! Но на том са-мом месте, где он только что стоял, появилось... обыкновенное, по-рядком трухлявое бревно. Вот так-то!
Что касается ведьмы, то теперь уже трудно сказать, где и при каких обстоятельствах она нашла свою смерть. Мнения на этот счёт разде-лились. Например, гномы считают, что она так и осталась в замковом подвале, где умерла от голода и сырости. Подтверждением тому слу-жат опутанные ржавыми цепями кости, которые и по сей день лежат в подземелье.
А вот домовые утверждают, что через пару дней после гибели кол-дуна ведьма позвала начальника замковой стражи. Домовые собствен-ными ушами слышали, как она пригрозила ему, что, если он не вы-пустит её на свободу, то с ним случится то же самое, что и с его быв-шим хозяином. И начальник стражи, представьте себе, испугался! И тёмной ночью, чтобы никто не смог подглядеть, тайно вывел ведьму из замка.
Оказавшись на свободе, она тотчас поспешила к болоту, где без особого труда отыскала то самое бревно, в которое был превращён чернокнижник. Как же ликовала она! Как же смеялась и при этом пи-нала бревно ногами! И так уж получилось, что её громкий смех разбу-дил Болотного Духа, который в предвкушении зимней спячки мирно дремал в трясинах. То-то рассердился он, то-то разъярился! И тотчас пробормотал одно-единственное заклинание, и превратил свою не в меру горластую родственницу в этакую вполне заурядную, совершен-но непримечательную корягу. С тех пор бревно и коряга так и лежат на болоте, смиренно молчат и более не ссорятся друг с другом. И ни-кому не причиняют зла. Вот и вся история...
МЫШИНОЕ СЧАСТЬЕ
Однажды в новогоднюю ночь, когда Дед Мороз уже развёз все по-дарки и пустился в обратный путь, он вдруг услышал чей-то тоню-сенький-претонюсенький голосок, доносившийся из его саней.
— Ой! О-ё-ёй! — жалобно пищал кто-то. — Ну и холод! Ну и холод! Сейчас совсем замёрзну, превращусь в ледышку и умру...
Как оказалось, в санях у Деда Мороза сидела... мышь. Да-да, мышь, самая обыкновенная полёвка. Она забралась туда, чтобы прокатиться по белому свету, а заодно полакомиться конфетами, которых в подар-ках было предостаточно.
Что и говорить, путешествие удалось на славу! Одно плохо — зим-няя стужа, от которой просто некуда было деться. И нет ничего уди-вительного в том, что к концу поездки наша мышка окончательно за-мёрзла и едва не погибла от холода.
Что касается Деда Мороза, то он, обнаружив в санях непрошенную попутчицу, поначалу рассердился, но потом всё же пожалел её, взял в руки и положил к себе за пазуху, чтобы она смогла немного согреться.
— Потерпи, — сказал Дед Мороз. — Сейчас я заеду к приятелю, и мы с тобой посидим возле печки, напьёмся горячего чая, и после этого нам не будет страшна никакая вьюга.
— Но я же не человек, — грустно ответила мышь. — Я всего лишь ма-ленькая зверюшка и поэтому не умею пить горячий чай.
Тут она пару раз чихнула — не иначе как от простуды — и с мукой в голосе добавила:
— Да и вообще, Дед Мороз, ты прекрасно знаешь, что мышам не пристало сидеть за одним столом с людьми. В этом моё несчастье. Пока ты будешь в гостях у приятеля наслаждаться горячим чаем, я окончательно разболеюсь, а то и вовсе умру...
Мышь умолкла. Она лишь изредка чихала, кашляла и жалобно-прежалобно охала. Но потом, окончательно расстроившись, ударилась в слёзы. Она плакала всё громче и громче, а в конце концов подняла такой рёв, что у Деда Мороза заложило уши.
И он сжалился над приболевшей зверюшкой. И сказал:
— Ладно уж, не плачь! По случаю праздника я сделаю тебе малень-кий подарок. Я превращу тебя в хорошенькую девушку, и это превра-щение произойдёт в тот самый момент, когда мы приедем к моему приятелю и переступим порог его дома. И ты сможешь вместе с людьми посидеть за столом, отведать горячей пищи, напиться свежего чая, полакомиться пирожными...
Следует отметить, что Дед Мороз никогда никого не обманывал и всегда держал своё слово. Сдержал и в этот раз. Через минуту-другую сани плавно подъехали к небольшому двухэтажному дому, стоявшему в окружении яблоневого сада. Из окон дома раздавались весёлые го-лоса людей и стройные звуки клавесина. В этом доме жил приятель Деда Мороза, молодой, но известный музыкант по имени Максим. Надо сказать, что Максим был не просто музыкантом, не просто зна-менитостью, он являлся ни много ни мало капельмейстером кафед-рального собора!
В новогоднюю ночь у Максима собрались его друзья, такие же, как и он сам, музыканты. Здесь же была и его невеста, студентка консер-ватории, и звали её Анной.
Но вот Дед Мороз выбрался из саней и вошёл в дом, а полёвка, не теряя ни минуты, выскользнула из-за пазухи его шубы, спрыгнула на пол и тотчас превратилась в хорошенькую сероглазую девицу, одетую в нарядное праздничное платье. И всё-то в ней было хорошо, всё-то ладно, и даже чересчур длинный носик, казалось, ничуть не портил её внешности. И нет ничего удивительного в том, что она сразу же при-влекла внимание и гостей, и самого Максима, нашего капельмейстера, хозяина этого дома. И так уж получилось, что вскоре после этого Ан-на тихо и незаметно покинула шумное веселье и ушла от своего же-ниха. Наверное, новоявленная девица-мышь и в самом деле была очень хороша собой, и слишком много внимания ей досталось.
Но вот прошёл час, а потом и другой. И Дед Мороз распрощался с приятелем. Позабыв о своей попутчице, он сел в сани и уехал домой, чтобы отдохнуть после долгого праздничного путешествия.
А ровно через год, в очередную новогоднюю ночь, он вновь навес-тил Максима. И, представьте себе, сразу же заметил большую переме-ну: теперь уже не волшебные звуки клавесина слышались из окон его дома, а тихий перезвон монет. Да-да, перезвон монет! Как оказалось, приятель Деда Мороза давным-давно забросил музыку и оставил свой кафедральный собор. И теперь он был вовсе не капельмейстером, а самым обыкновенным лавочником. И торговал мукой, крупой, рыбой, солониной и всяким прочим провиантом.
Ещё одна перемена состояла в том, что теперь Максим был женат, и женой его стала та самая девица-мышь, которая ровно год назад за-бралась в сани Деда Мороза, чтобы прокатиться. Та самая полёвка, которую он по доброте душевной превратил в хорошенькую девушку.
Следует отметить, что она приветливо встретила своего благодете-ля.
— Вот видишь, как умно ты поступил, — сказала она Деду Морозу. — Ты привёз меня в этот дом, и благодаря мне твой приятель наконец-то занялся делом. Теперь он разбогател, стал человеком при деньгах, и нам живётся так сытно! Так сытно...
Глядя на Максима, Дед Мороз сразу приметил, что тот и в самом деле за прошедший год основательно растолстел, набрался солидно-сти и выглядел, как самый заправский лавочник. Но при этом внеш-нем благополучии его никак нельзя было назвать счастливым: взор его был мрачен и тускл, и речь его была скучна. И грустью, безысход-ностью веяло от его редких слов.
И Деду Морозу впервые в жизни стало стыдно. Просто невыноси-мо стыдно! Он понял, что провинился перед приятелем.
Что было делать? Как поступить? И Дед Мороз решил тотчас ис-править свою ошибку. Одно-единственное волшебное слово — и за па-зухой у него появилась обыкновенная полёвка. А вот супруга нашего лавочника вдруг куда-то исчезла, хотя сам он, честно говоря, не обра-тил внимания на эту пропажу — решил, что жена, как обычно, роется в кладовке, перебирает мешочки с крупой и прочие запасы.
Тут Дед Мороз откланялся, сел в сани и уехал домой. Но ровно че-рез год вновь, как обычно, навестил своего приятеля. И узнал в нём прежнего Максима, талантливого музыканта и капельмейстера кафед-рального собора. Но и это не всё! В этот раз Максим встретил Деда Мороза не один, а вместе с Анной. За прошедший год они стали му-жем и женой, и счастье их было безмерно.
Вот, собственно, и вся история.
Что же касается нашей полёвки, то ей тоже выпало счастье. На-стоящее мышиное счастье! Дед Мороз позаботился о ней — поселил возле своего дома, прямо под еловым пеньком. И частенько приносил ей пару-тройку печений или горсточку крупы. А по праздникам — и кусочек копчёного сала. И радости её не было предела.
НА ФЛЮГЕРАХ И ШПИЛЯХ
Как-то раз в новогоднюю ночь Дед Мороз в очередной раз объез-жал города и сёла и развозил детям подарки. Что и говорить, дело это хоть и приятное, но в то же время и не простое. И путь не короткий. И, что самое главное, всюду надо успеть — ведь нельзя же допустить, чтобы кто-то из ребятишек остался без подарка.
И Дед Мороз спешил, и, как обычно, всегда и всюду был вовремя. А всё благодаря своим чудесным саням, которые могли ездить не только по заснеженным зимним дорогам, но и по небесам. Да-да, пря-мо по небесам! С той лишь разницей, что по небесам они мчались во много раз быстрее, чем по земле — настолько быстро, что даже сам ве-тер не мог за ними угнаться.
Так вот, покрыв изрядное расстояние и объездив много мест, Дед Мороз приближался к большому городу, что раскинулся на берегу хо-лодного, скованного льдами моря. Это был очень красивый город. И всё-то в нём было хорошо, всё-то прекрасно: и проспекты, и парки, и набережные, и бесчисленные мосты и мостики, соединяющие берега рек и речушек.
В окнах домов светились разноцветные огоньки гирлянд, были видны наряженные ёлки, и весёлые голоса людей слышались отовсю-ду. Но вдруг непонятно откуда раздался странный, скрипучий, непри-вычный для человеческого слуха голос.
— Здравствуй, старик! — громко и отчётливо сказал кто-то. — С Но-вым годом тебя! С новым счастьем!
То-то удивился Дед Мороз! «Ну и ну! — думает. — Это кто же меня на такой высоте-то приметил?»
Но вот, посмотрев по сторонам, он обратил внимание на жестяного человечка, одиноко стоявшего на флюгере, над крышей одного из ста-рых зданий в центральной части города.
А человечек приветливо махнул ему рукой и крикнул:
— Тебе повезло в жизни, старик! По всему свету разъезжаешь! А я вот уже больше века на флюгере стою — и ни с места...
Что касается Деда Мороза, то он, что называется, за словом в кар-ман не полез и весело крикнул в ответ:
— Если хочешь, можешь со мной прокатиться! Так уж и быть! Но учти, что рано утром, ещё до рассвета, ты снова займёшь своё место на флюгере! Ну как, согласен?
— Согласен! — радостно воскликнул жестяной человечек и, вдруг ощутив в себе необычайный прилив сил, спрыгнул с флюгера и через мгновение оказался в санях у Деда Мороза.
Но самое любопытное состояло не в этом. С этой минуты человеч-ка просто невозможно было узнать. Теперь это был вовсе не плоский кусок жести, а совершенно натурально живой, к тому же дорого оде-тый господин весьма солидной комплекции — не иначе как ростовщик. То-то радовался он своему необычному превращению, то-то смеялся и всё благодарил судьбу за столь счастливый случай! И его восторгу, казалось, не было предела.
Глядя на своего счастливого пассажира, Дед Мороз решил точно таким же образом поздравить с Новым годом и других обитателей шпилей и флюгеров города. И скоро в санях у него собралась шумная, весёлая компания.
Вслед за ростовщиком здесь оказался молоденький, но очень уж бравый лейтенант, который до этого стоял на флюгере артиллерий-ской академии. Потом к ним присоединился клоун с шпиля городско-го цирка. А потом и стрелок с ружьём в руках — с крыши какого-то старинного бастиона, в котором теперь размещался музей изобрази-тельного искусства. Вскоре в санях появилась и некая юная особа, ко-торая до этого возвышалась над городом, стоя на шпиле оперного те-атра, — как оказалось, это была певица. Самая настоящая певица, да ещё какая! И голосок её был настолько звонок, настолько нежен — трель соловья, да и только!
Вместе с Дедом Морозом они пустились в дальнюю дорогу, а в пу-ти весело распевали песни и шутили на все лады. И радость их была вполне понятной — после долгих лет одинокого существования они попали в столь приятное общество, да ещё как раз на новогодний праздник.
Больше всех веселился, конечно же, клоун. И веселил всех осталь-ных. И нет ничего удивительного в том, что при этом все, в том числе и Дед Мороз, громко смеялись. Настолько громко, что разбудили во-рон, которые мирно ночевали, сидя на ветвях деревьев. Потревожен-ные вороны с карканьем поднялись в воздух и принялись кружить во-круг весёлых путешественников — не иначе как для того, чтобы испор-тить им праздничное настроение. Хорошо ещё, что стрелок пригрозил воронам своим старинным ружьём и даже пару раз пальнул холосты-ми зарядами — и те мигом умолкли, а потом и вовсе улетели прочь.
Что касается ростовщика, то он всем на удивление оказался чело-веком вполне компанейским. Он забавлял попутчиков нескончаемыми анекдотами и всякими развесёлыми историями. И даже сам Дед Мо-роз заслушался, внимая его рассказам, и время от времени изумлённо покачивал головой, и посмеивался себе в бороду.
Юная певица, как и следовало ожидать, с самого начала оказалась в центре общества. Оно и понятно — вокальное искусство доступно и близко сердцу каждого человека. И каждая исполненная песня неиз-менно сопровождалась аплодисментами слушателей и криками «Бра-во! Браво! Браво...» И громче всех аплодировал, конечно же, молодой лейтенант, но певица, казалось, не обращала на него ровным счётом никакого внимания.
Быстро и незаметно пролетело время. И совершенно неожиданно настал тот час, когда Дед Мороз развёз подарки по всему белому све-ту, порадовал гостинцем каждого малыша и отправился в обратный путь. И наши путешественники приуныли, потому как прекрасно по-няли, что скоро им вновь предстоит занять свои места на флюгерах и шпилях, чтобы неподвижно стоять над городом в облике жестяных человечков.
Именно так всё и случилось. Ещё до рассвета сквозь метель и вью-гу где-то внизу показались знакомые очертания родного города — и пассажиры грустно поблагодарили Деда Мороза за приятное путеше-ствие, попрощались с ним, а потом один за другим покинули его вол-шебную повозку. И Дед Мороз уехал домой, в своё заполярье, чтобы отдохнуть после дальней дороги.
Но вот прошла весёлая новогодняя ночь. В первый день наступив-шего года жители города вышли на улицы, площади и бульвары, что-бы просто пройтись и подышать свежим воздухом после долгого праздничного застолья. Неторопливо прогуливаясь и оглядывая зна-комый городской пейзаж, они неожиданно для себя обнаружили со-вершенно невероятную пропажу! С высокого шпиля здания оперного театра исчезла фигурка певицы!
Клоун над зданием цирка был, как и положено, на месте. И стрелок со своим ружьём, и ростовщик — то же самое. А вот певица исчезла. Исчезла — и всё!
Надо ли говорить о том, как переживал директор оперного театра. Досаде его просто не было предела. И он, как обычно и поступают в таких случаях, сразу же обратился в полицию, чтобы стражи порядка разыскали и вернули театру украденную собственность.
В тот же день полицейские взялись за дело и, представьте себе, очень скоро обнаружили пропавшую жестяную фигурку. Отныне она стояла над зданием артиллерийской академии, рядом с уже известным нам лейтенантом. Крепко взявшись за руки, два человечка прочно обосновались на флюгере и вовсе не собирались расставаться.
Что и говорить, такого поворота дела никто и предположить не мог. Самые лучшие полицейские умы, самые опытные сыщики просто терялись в догадках, пытаясь понять, кто же этот преступник, который столь дерзко стащил певицу с верхотуры оперного театра, а потом ка-ким-то образом умудрился водрузить её ещё выше, на флюгер артил-лерийской академии, рядом с офицером.
Ещё одна загадка состояла в том, что теперь железные человечки держались за руки. В самом деле, до этого лейтенант стоял, вытянув-шись во фрунт, руки по швам. А сейчас — рука об руку с барышней! Чудеса, да и только!
Во всём этом странном деле было слишком много вопросов, на ко-торые никто не мог дать вразумительного ответа. И следствие быстро и безнадёжно зашло в тупик.
Тогда директор оперного театра, разуверившись в полиции, явился прямо к начальнику академии, старому, убелённому сединами генера-лу, и потребовал, чтобы тот вернул театру похищенную певицу. А ге-нерал, выслушав столь необычное требование, взял в руки подзорную трубу и внимательнейшим образом рассмотрел флюгер и стоявшую на нём парочку. И трудно сказать, что послужило тому причиной, но он почему-то не согласился с директором театра и ответил ему вполне решительным отказом. Может быть, старому генералу невольно вспомнилось, как в молодые годы, будучи лейтенантом, он тоже по-любил хорошенькую артистку и навсегда увёз её из театра. И прожил с ней долгие годы, и исколесил с ней половину белого света, и делил с ней всё поровну: и радость, и горе.
Вот, собственно говоря, и вся история. В заключение остаётся лишь добавить, что директор театра хотел было обратиться в суд, но потом всё же передумал — наверное, и ему было жаль разлучать столь очаровательную пару. В конце концов, он заказал новую жестяную фигурку — и вскоре на шпиле оперного театра появилась стройнень-кая, миловидная девица с маленькой арфой в руках.
Увы, радость директора была не слишком долгой — в ближайшую новогоднюю ночь сбежала и девица. И на шпиле, представьте себе, осталась одна только арфа. Впрочем, это уже отдельная история...
ОРХИДЕЯ
Давным-давно, несколько веков назад, вдали от городов и сёл, на высоком холме стоял замок. И это был не просто замок. Это была лет-няя резиденция его величества короля Артура Третьего. Из года в год король приезжал в эти места, чтобы провести лето на свежем воздухе, в тишине, вдали от шумных, душных, пыльных, изрядно надоевших столичных улиц.
И вот однажды в жаркий июльский день он повелел устроить обед на лоне природы, в лесу. И вскоре на просторной, живописной поляне возвели яркие шёлковые шатры. В лес привезли поваров и музыкан-тов, певцов и танцоров, многочисленную прислугу. На вертелах жа-рились цельные туши кабанов и баранов, в угольях пеклись покрытые слоем глины гуси и утки, в котлах варились раки и всевозможная ры-ба. К приезду короля на траве расстелили ковры и скатерти, а для него самого поставили стол и мягкое кресло.
Но вот его величество Артур Третий наконец-то пожаловал к обе-ду. И тут же поляна наполнилась звуками музыки и стройными голо-сами певцов, и шуты пустились в весёлый, задорный пляс, и настоя-щий праздник воцарился в лесу. И прислуга с блюдами и кувшинами в руках засуетилась вокруг короля и его приближённых.
Всё было прекрасно: и пища, и питьё. А уж о свежем лесном воз-духе, настоянном на ароматах хвои, листвы и цветов, и говорить нече-го. Но через два или три часа, когда обед уже шёл к концу, на поляне неизвестно откуда появилась тощая, сгорбленная, безобразная стару-ха, одетая в лохмотья, — вне всяких сомнений, это была ведьма.
Не обращая ни на кого ни малейшего внимания, она преспокойно приблизилась к столу, за которым сидел сам король, и с жадностью набросилась на еду. До чего же голодная была эта ведьма! До чего же гадкое зрелище представляла она, когда пожирала без разбора всё подряд, что попадалось ей под руку.
Королевские стражники хотели было схватить её и оттащить прочь, но Артур Третий едва заметным жестом остановил их.
— Пусть ест сколько угодно, — с лёгкой усмешкой сказал он. — А как насытится — вот тогда уж мы с ней разберёмся.
И кто бы мог подумать, что старуха осмелится спорить с самим ко-ролём! Да не только спорить, но и грозить ему!
— Смотри у меня! — бросила она в ответ. — Как бы мне не пришлось с тобой разобраться! Это мой лес! Я здесь хозяйка!
И тут уже не стерпел граф Марио, предводитель королевской стра-жи, всегда бывший при его величестве.
— Взять её! — крикнул он своим людям. — Да высечь, как следует! Чтобы на своей шкуре узнала, кто здесь хозяин!
И тотчас старуху схватили и привязали к дереву, сорвали с неё лохмотья и нещадно отстегали плетьми. Как же она вопила, как же выла от боли и грозилась отомстить королю! Но, наконец, умолкла — не выдержала жестокой порки и лишилась чувств.
Когда её отвязали от дерева, она мешком свалилась на землю и долго лежала, не подавая признаков жизни. Но потом постепенно пришла в себя и медленно, издавая громкие, протяжные стоны, уполз-ла куда-то в чащобу. А вскоре Артур Третий и все его люди услышали доносившиеся из глубины леса злобные крики ведьмы. Она по-прежнему обещала жестоко отомстить королю.
— Я погублю не только тебя! — вопила старуха. — Но и весь твой род! Весь твой род! Весь твой род...
И ветер разносил её ругань по лесу. И эхо всё повторяло и повто-ряло её проклятья.
Но Артур Третий был весёлым королём. Он лишь посмеялся над ведьмой и громко крикнул в ответ:
— Эй, старая чертовка! Тебе, наверное, мало досталось? В следую-щий раз я прикажу высечь тебя покрепче!
Тут он сел на коня и в прекрасном расположении духа, со всех сто-рон окружённый охраной, поехал в свой замок. Но не прошло и не-скольких минут, как случилось нечто совершенно невероятное: когда всадники проезжали мимо высоченной, толстенной лиственницы, она вдруг заскрипела, пошла трещинами, а потом и вовсе, сломавшись у основания ствола, повалилась прямо на Артура Третьего. Но резвый конь уберёг его от беды — в последний момент вынес из-под падаю-щей махины.
Что и говорить, происшествие не из приятных. Но король не уны-вал. Ни чуточки не испугавшись, он в очередной раз посмеялся над ведьмой и сказал графу Марио:
— Не иначе как старуха шалит, терпение моё испытывает. Дождётся она у меня...
Увы, Артур Третий и не предполагал, что впереди его ждёт новая опасность. Когда он проезжал по деревянному мосту, сложенному из толстых дубовых брёвен, мост вдруг затрещал, пошатнулся, рассы-пался на части и рухнул в реку, а вместе с ним и король, и граф Ма-рио, и ещё несколько стражников.
Слава Богу, никто не утонул. Все целые и невредимые выбрались на берег. Что касается самого Артура Третьего, то он, как и прежде, не унывал. Столь необычное приключение лишь позабавило короля, но не более того. Вылив из сапог воду, он в мокрой одежде сел на коня и как ни в чём не бывало продолжил свой путь.
Однако, как оказалось, это было вовсе не последнее испытание. Ко-гда Артур Третий и его люди проезжали мимо скалы, нависшей над дорогой, с её вершины вдруг посыпались каменные глыбы. Сам ко-роль успел укрыться под скальным карнизом, но его охрана не убере-глась — один стражник погиб, а двое других были искалечены.
И тут уж король не стерпел, по-настоящему рассердился. Едва прибыв в замок, он приказал поднять по тревоге целый пехотный полк, чтобы прочесать леса и поймать ведьму.
День за днём солдаты рыскали по чащобам и буреломам, по дубра-вам и перелескам, по холмам и лощинам, по болотам и оврагам, но всё тщетно — старуха словно сквозь землю провалилась. И король прика-зал прекратить поиски — он решил, что ведьма, скорее всего, навсегда покинула эти места или, может быть, умерла от побоев. Он не знал, что в это самое время она преспокойно сидела в дупле старого дуба и раздумывала, как бы отомстить своим обидчикам.
И вот однажды к этому дубу прибежал здоровенный, клыкастый кабан, настоящий вепрь, и прохрюкал на своём кабаньем языке:
— Эй, хозяйка, хватит играть в прятки! Опасность миновала! Солда-ты ушли из леса, они вернулись к своему глупому королю!
И ведьма тотчас вылезла из дупла. Спустившись с дерева, она села на кабана и поехала к залитой солнечным светом поляне, в заросли малины, где всегда можно было встретить медведей.
Она окликнула первого попавшегося медведя и спросила:
— Скажи-ка, лохматый увалень, как тебе живётся на белом свете? Хорошо ли тебе?
— Хорошо! — ответил медведь. — Очень хорошо!
— Так уж и хорошо? И совсем нет ничего плохого?
— Одно лишь плохо, — чуточку поразмыслив, рассудил медведь. — Зимой в лесу наступают сильные холода, и совершенно нечего поку-шать. Поэтому приходится лежать в берлоге и сосать лапу аж до са-мой весны. Но тут уж, видно, ничего не поделаешь...
— А хотелось бы тебе превратиться в человека? — с хитрой улыбкой спросила ведьма. — Да не просто в человека, а в богача! И тогда ты жил бы не в лесу, а в тёплом доме, и ни в чём тебе не было бы отказа. Хочешь малины — пожалуйста! Хочешь мёда — пожалуйста! Хочешь мяса или рыбы — пожалуйста, сколько угодно! Не жизнь, а сплошное счастье...
— Да-да! Не жизнь, а сплошное счастье! — прохрюкал кабан. — Боль-шое-пребольшое счастье...
— Что и говорить, это настоящее счастье, — мечтательно согласился медведь. — Но только как я превращусь в человека? Ведь я родился медведем, и во всём моём роду одни только медведи, и ни одного че-ловека...
— Я помогу тебе, — доверительно понизив голос, сказала старуха. — Да-да, помогу. Но при одном условии: превратившись в человека, ты выполнишь одно-единственное моё поручение — убьёшь короля Арту-ра Третьего. А потом живи в своё удовольствие: спи в тёплом доме, пей мёд, объедайся мясом и рыбой...
— Да-да, спи в тёплом доме, объедайся мясом и рыбой, — поддакнул клыкастый вепрь. — Хочешь малины — пожалуйста! Хочешь мёда — пожалуйста! Сколько угодно! И для этого требуется всего-навсего убить короля Артура Третьего...
— Убить короля? — удивлённо переспросил медведь. — Это запросто! Он такой слабенький. Да я ему голову откушу — и всё!
— Молодец! — радостно прохрюкал кабан. — Ты настоящий мужчи-на! Настоящий смельчак! Мы от тебя другого и не ждали!
— А теперь иди за мной, косолапый увалень, — сказала старуха. — Я превращу тебя в человека — сдержу своё слово. И ты станешь самым настоящим богачом. Да ещё каким богачом...
И наивный, глупый мишка доверился хитрой, коварной ведьме, пошёл следом за ней. Не прошло и получаса, как она привела его на берег речушки, к водопаду.
— Стой здесь и никуда не уходи, — строго сказала она. — Я скоро вернусь, и ты, наконец-то, найдёшь своё счастье...
С этими словами она слезла с вепря и скрылась в густых зарослях облепихи. Довольно скоро старуха возвратилась. В своих костлявых руках она держала набитый золотыми монетами кожаный мешочек размером примерно с арбуз. До чего же тяжёлым он был!
— Это — только задаток, — многозначительно подняв брови, сказала она. — Когда убьёшь короля, получишь втрое больше!
— Да-да, получишь втрое больше! — поддакнул кабан. — И станешь ещё богаче...
— Но вы обещали вначале превратить меня в человека, — недовер-чиво проворчал мишка. — Так что держите своё слово...
— Не теряй времени, глупыш! — насмешливо сказала старуха. — Возьми золото — и моё обещание выполнится само собой!
И действительно, стоило мишке ощутить в своих лапах тяжесть благородного металла, как он почувствовал нечто совершенно непри-вычное — какую-то буйную, необузданную радость, переполнившую его сердце. И самодовольная ухмылка перекосила его зубастую мор-ду, и громкий хохот вырвался из его груди, и весь он затрясся от сме-ха — видимо, в самом деле ощутил себя счастливым.
Он хохотал всё громче и громче, а потом повалился на землю и стал кататься по траве — тоже, наверное, от радости. И его развесёлый хохот постепенно перерос в какой-то дикий, непрерывный вой, и су-дороги пробежали по его телу. Но вот, наконец-то умолкнув, он затих и неторопливо поднялся с земли. Теперь его невозможно было узнать. Вместо бурой, косматой шкуры на нём появилась добротная, новень-кая, что называется, с иголочки, одежда. Он был обут в прекрасные кожаные сапоги. На руках его были тонкие, мягкие лайковые перчат-ки, сняв которые, он обнаружил не когтистые медвежьи лапы, а чис-тые, холёные человеческие кисти рук — даже ногти на этих руках бы-ли отполированы и покрыты тонким слоем лака. Но самое главное — голова. Теперь это была голова вполне благообразного мужчины. И правильные черты лица, и окладистая борода, и усы, и причёска — всё было очень-очень пристойно, даже привлекательно.
Действительно, старуха сдержала своё слово — перед ней был уже не медведь, а человек. Но особенно ценным было то, что сила в нём осталась прежняя — медвежья.
Оглядев его с ног до головы, ведьма сказала:
— Каков красавец, однако! Загляденье, да и только! Да при деньгах! Ты у меня далеко пойдёшь, таким богачом станешь...
А он подошёл к реке и долго-долго рассматривал своё отражение в воде — всё любовался собой, всё радовался судьбе, всё благодарил ста-руху за счастье, которым она его одарила. Потом он несколько раз пе-ресчитал полученные монеты и спросил ведьму, много это или мало.
— Чудак, — снисходительно ответила она. — Это только задаток. Но даже на задаток можно сытно прожить до конца своих дней, можно купить хороший, тёплый дом и приличный участок земли.
— Счастливчик! Счастливчик! — не переставал хрюкать кабан. — Ка-кой же ты счастливчик...
Немного подумав, человек-медведь спросил ведьму:
— Помимо задатка ты уплатишь мне втрое больше, если я убью ко-роля Артура Третьего. Так ведь? Что я тогда смогу купить?
— Тогда ты сможешь купить очень дорогой дом, очень дорогую ме-бель, экипаж, нанять многочисленную прислугу, чтобы все оставшие-ся годы прожить в роскоши, как настоящий богач.
— Вот именно, как настоящий богач! — поддакнул кабан. — Как са-мый настоящий богач! Богатый такой, пребогатый богач...
— Вот здорово! — радовался человек-медведь. — И всё это счастье всего лишь за то, что я убью одного-единственного короля. Даже не верится. Даже не верится...
Но вот день прошёл. Наступила ночь, и новоявленный слуга ведь-мы направился к летнему королевскому замку, стоявшему на холме, всего-то в полумиле от водопада.
К этому времени замок погрузился во тьму. Спал и король, спал и граф Марио. И прислуга разошлась отдыхать по своим каморкам. И лишь охрана несла службу: у запертых железных ворот стоял караул, по башням прохаживались наблюдатели, и конные патрули время от времени сновали вдоль крепостных стен.
Спит граф Марио, и снится ему сон. Снится королевская охота. Вот будто бы сам Артур Третий стоит среди деревьев с арбалетом в руках. Вот он стреляет по ланям, что нескончаемой вереницей проносятся через лес. И звонко поёт тетива, и свистят стрелы, слышны вопли и храп раненых животных.
Всё-то хорошо. Но вдруг из густого малинника появляется огром-ный бурый медведь и с громким, протяжным рёвом набрасывается на короля. И, что самое ужасное, возле короля почему-то нет ни охраны, ни приближённых, ни егерей, ни слуг — никого! И некому защитить его от страшного зверя, некому уберечь от беды...
Пробудившись от столь неприятного сновидения, граф невольно перекрестился. Он снова попытался было заснуть, но тщетно — чувст-во тревоги не давало ему покоя. Тогда он встал с постели и, наскоро одевшись, направился в покои его величества.
У дверей королевской спальной, как и положено, стояли два стражника. Увидев своего начальника, оба они вытянулись по стойке смирно и хотели было доложиться, но граф жестом приказал им мол-чать. Он подошёл к двери спальной вплотную и прислушался, но не расслышал ни звука. Тогда он тихо открыл дверь, бесшумно вошёл в спальную — и услышал ровное, спокойное дыхание короля.
Постояв немного на месте, но так и не обнаружив ничего подозри-тельного, граф хотел было выйти, как вдруг в ночной тишине раздался какой-то странный скрип. Кажется, это был скрип кровельной жести, он доносился из-за приоткрытого окна королевских покоев. Через ми-нуту-другую скрип повторился, а потом граф чётко расслышал... хри-плое, напряжённое дыхание человека! Да-да, вне всяких сомнений, дыхание человека!
Граф хотел было поднять тревогу, но тут же передумал. Он бес-шумно извлёк шпагу из ножен и, спрятавшись за тяжёлой бархатной портьерой, приготовился к встрече незнакомца. Ждать пришлось не долго. Вскоре граф увидел, как по водосточной трубе карабкается ка-кой-то мужчина. До чего же крепкого телосложения он был — настоя-щий атлет! Добравшись до карниза, непрошенный гость встал на него, а потом короткими, осторожными шажками двинулся к окну королев-ской спальной. Вот он уже подошёл к окну, вот он нагнулся, чтобы проникнуть в него, но не успел, так как был тотчас пронзён шпагой графа Марио. Удар пришёлся прямо в сердце, и неизвестный лазут-чик, издав короткий, сдавленный вопль, рухнул в тёмную бездну зам-кового двора.
То-то переполох поднялся во дворце! Пробудившись среди ночи и узнав о случившемся, Артур Третий приказал графу Марио тщательно расследовать все обстоятельства столь необычного происшествия. По-том, немного подумав, его величество пожелал собственными глазами увидеть человека, проникшего в замок. Выйдя из своих покоев, ко-роль вместе с графом спустился в замковый двор.
К этому времени тело убитого успели накрыть мешковиной. Како-во было изумление короля, когда при свете факелов с мертвеца сдёр-нули мешковину, и взору всех присутствующих предстала окровав-ленная медвежья туша!
— Всё ясно! — решительно изрёк Артур Третий. — Это проделки той самой дерзкой старухи, безобразной, скрюченной лесной ведьмы! Но в этот раз мы её непременно поймаем! Поймаем и предадим казни!
Выслушав короля, граф Марио счёл необходимым доложить своё мнение по поводу случившегося.
— Положение более чем серьёзное, — с тревогой в голосе сказал он. — Ведьма не успокоится, пока не добьётся своего. В ближайшее время неизбежно последуют новые покушения на жизнь вашего величества. В связи с этим я бы рекомендовал вашему величеству завтра же поки-нуть летнюю резиденцию и вернуться в столицу.
— Этого ещё не хватало! — возмущённо воскликнул король. — Вы предлагаете главе государства спасовать перед какой-то старухой?
Сердито взглянув на графа Марио, он подвёл итог:
— В конце концов, граф, вы для того и назначены предводителем стражи, чтобы охранять меня от всех моих врагов. Вот и охраняйте! А уж в какой резиденции мне находиться: в летней или зимней — я решу сам...
Рано утром целых три пехотных полка отправились в лес — на по-иски ведьмы. Увы, как ни старались они, но так и не смогли её найти. Две недели они прочёсывали местность, осмотрели буквально каждый куст, но всё напрасно. И тогда король велел прекратить поиски. Он не знал, что в это самое время ведьма отсиживалась в волчьем логове, вместе с волчицей и её волчатами.
И вот однажды к волчьему логову прибежал всё тот же кабан, вер-ный слуга старухи, и радостно прохрюкал:
— Эй, хозяйка! Опасность миновала! Солдаты ушли из леса, все до единого...
Ведьма тотчас вылезла из логова, ласково погладила кабана по клыкастой морде, потрепала за уши, а потом уселась на него и поехала к лесному болоту, где всегда можно было найти множество гадюк.
Увидев первую попавшуюся гадюку, ведьма подошла к ней и спро-сила:
— Скажи мне, красавица, хорошо ли тебе живётся на белом свете? Много ли счастья в твоей жизни?
— Много! — прошипела в ответ змея. — Очень много! Потому что на болоте много мышей. А ведь толстые, откормленные мыши — это и есть счастье. Да и вообще, на болоте есть чем полакомиться. Вот вче-ра мне попалось целое мышиное гнездо. Так я сначала съела всех взрослых, а потом уже и их детёнышей. До чего же нежное, до чего вкусное их мясо...
— Так что же получается? — озадаченно спросила ведьма. — Неужели в твоей жизни одни только удовольствия, одно только счастье, и нет ничего плохого?
— Ну почему же, — грустно ответила гадюка, — не так уж всё и хо-рошо. На нашем болоте такая скука — каждый день одно и то же!
— А хотела бы ты обрести облик человека? — спросила старуха. — Ты могла бы стать красивой-прекрасивой женщиной. У тебя было бы много модных нарядов, много денег, и жизнь превратилась бы в сплошной праздник.
— Да-да, в сплошной праздник, — прохрюкал вепрь. — В самый на-стоящий весёлый-превесёлый праздник!
— Ты будешь разъезжать в дорогих экипажах, — продолжила ведь-ма, — тебя будут приглашать на роскошные балы. Ты будешь танце-вать под музыку в окружении элегантных кавалеров, ты будешь вку-шать изысканные блюда, пить шампанское — и так каждый день. Это ли не счастье?
— Вот ведь здорово! — мечтательно прошипела змея. — Каждый день — веселье, каждый день — праздник. Но разве это возможно? Неужели кто-то сможет превратить меня в красивую женщину? Неужели кто-то даст мне и наряды, и экипажи?
— Я дам тебе всё это, — ответила старуха. — Но за эту милость ты должна сослужить мне службу: ты отравишь короля Артура Третьего.
— Едва ли я смогу это сделать, — после некоторого раздумья сказала гадюка. — Моего яда хватает лишь на то, чтобы убить мышь или ка-кую-нибудь другую мелкую зверюшку. Но только не человека...
— Глупая! — оборвала её ведьма. — Тебе вовсе не надо кусать короля своими зубами! Я дам тебе крошечный пузырёчек с ядом. Тебе нужно будет капнуть одну-единственную капельку этого яда в питьё королю — и дело будет сделано.
— Да-да, одну-единственную капельку, — поддакнул кабан. — Всего лишь малюсенькую капельку. Это очень просто!
— И в самом деле, просто, — обрадовалась гадюка. — Подмешать в питьё королю капельку яда — что же здесь сложного? И за это ты пре-вратишь меня в роскошную даму и сделаешь меня счастливой?
— Именно так всё и будет! — заключила старуха. — А теперь пошли со мной — и ты убедишься в том, что я умею держать слово.
Тут ведьма взяла гадюку в руки и верхом на кабане поехала к лес-ной опушке, на которой росло много разных цветов. Там она насоби-рала полную пригоршню свежих, ароматных лепестков, а потом своими костлявыми пальцами выжала из них сок и обрызгала этим со-ком гадюку. И гадюка куда-то исчезла, но вместо неё на опушке поя-вилась очень красивая, ухоженная, роскошно одетая дама.
— Вот видишь, я выполнила обещание, — самодовольно сказала ведьма. — Подойди к реке, взгляни на себя — какая же ты теперь краса-вица! Просто глаз не оторвать!
— Вот именно, — радостно прохрюкал кабан, — такая красавица, что глаз не оторвать. Красивая такая, прекрасивая красавица!
Когда новоявленная женщина-змея всласть налюбовалась своим отражением в воде, ведьма дала ей парчовый кошелёк, полный золо-тых монет, крошечный пузырёчек с ядом и, доверительно понизив го-лос, сказала:
— Пойди в ближайший город, найми дорогой экипаж с кучером и поезжай в замок, что стоит на холме в полумиле отсюда — там ты най-дёшь короля Артура Третьего. Представься королю ну, например, герцогиней Уорли. И он обязательно пригласит тебя на обед или, мо-жет быть, на ужин. А там уже сама сообразишь...
Внимательно выслушав все эти наставления, женщина-змея тотчас пустилась в путь.
Но вот день прошёл, стемнело, и к летнему королевскому замку подкатила роскошная карета, запряженная четвёркой породистых ко-ней. И Артуру Третьему доложили о том, что её высочество герцогиня Уорли просит разрешения остановиться на ночлег.
В это время король ужинал. День был душным, и его величество, утомившись от жары, приказал накрыть стол на свежем воздухе, в дворцовом саду. Едва увидев гостью и искренне поразившись её не-обычайной красоте, он, конечно же, предложил ей разделить вечер-нюю трапезу. И она, конечно же, ответила согласием.
Но вот, отведав изысканных блюд, испив душистого вина, она вдруг одарила короля долгим взглядом и еле слышно спросила:
— Ваше величество, отчего бы нам не продолжить ужин наедине? К чему вся эта челядь?
И король, представьте себе, тут же повелел всем покинуть дворцо-вый сад — по всей видимости, для того, чтобы он мог побеседовать с герцогиней с глазу на глаз по очень важным государственным делам. И люди короля все как один тотчас выполнили приказ. Только граф Марио, заподозрив неладное, тайком остался в саду. Спрятавшись за деревом, он пристально следил за каждым движением гостьи Артура Третьего.
И, представьте себе, ему удалось заметить, как она извлекла из ру-кава своего роскошного платья крохотный флакончик и уронила одну-единственную капельку из него прямо в бокал короля!
Всё стало ясно. Граф Марио вышел из-за дерева, приблизился к столу и взял в руки бокал короля. Твёрдым, уверенным тоном, не ос-тавляющим сомнений в истинности его слов, он доложил:
— Ваше величество! Только что я стал свидетелем нового покуше-ния на вашу жизнь.
— Что вы себе позволяете, Марио? — сердито воскликнул король. — Поставьте бокал на место — это, во-первых! А во-вторых, я приказал всем удалиться и оставить меня наедине с герцогиней! Или, может быть, моё слово для предводителя стражи не указ?
— Я прошу ваше величество смилостивиться и простить мою дер-зость, — смиренно ответил граф, — но минуту назад очаровательная дама отравила вино в бокале вашего величества...
Стоило графу произнести эти слова, как «герцогиня» тут же сорва-лась с места и со всех ног бросилась наутёк. Как же быстро она бежа-ла! Ни граф, ни его люди не могли её догнать. Но и это не всё! Она каким-то образом сумела протиснуться через решетчатые замковые ворота, запертые на замок, и, растворившись в ночной темноте, пом-чалась в сторону леса. И тогда граф приказал своим людям стрелять вслед беглянке.
После нескольких выстрелов все услышали отчаянный женский вопль — это пуля настигла гостью короля. Но самое интересное со-стояло в том, что тело её так и не нашли. Зато в сотне шагов от ворот обнаружили рассеченную пополам гадюку, а рядом с ней — кошелёк с золотом и крохотный флакончик с ядом — тот самый, который граф Марио видел в руках «герцогини».
И король был вынужден извиниться перед графом Марио. Он ис-кренне поблагодарил своего верного стражника за доблестную служ-бу, щедро наградил его деньгами и собственноручно прикрепил к его мундиру орден — золотой крест, богато инкрустированный алмазами.
В этот раз Артур Третий прислушался к мнению графа и ближай-шим утром покинул свою летнюю резиденцию.
Узнав об этом, ведьма от души посмеялась над королём — что и го-ворить, старухе было приятно осознать своё превосходство над ним. Но этого ей было мало — ведь в своё время она пригрозила Артуру Третьему, что уничтожит не только его, но и весь его род.
Немного поразмыслив, она пришла к выводу, что наёмные убийцы вряд ли ей помогут, что короля надо взять хитростью. И она задумала сделать так, чтобы король успокоился, позабыл обо всех предыдущих покушениях, а потом сам пришёл в лес и, наконец, нашёл свою смерть.
Как-то раз, сидя на берегу реки, возле водопада, она совершенно случайно остановила свой взгляд на орхидеях, что росли у самой во-ды, и вдруг усмехнулась — видно, в голову ей пришла какая-то неожи-данная мысль. Она сорвала один из цветочков — молоденький, едва распустившийся бутон — и сказала ему:
— Ну вот, красавица, теперь ты умрёшь! Потихонечку засохнешь, завянешь. Потом лепестки твои один за другим осыплются на землю и со временем превратятся в пыль — вот и вся твоя судьба...
— Как жаль, — тихо, грустно ответила орхидея. — Мне казалось, что вся моя жизнь ещё впереди. Я так и не успела узнать, что такое сча-стье. Как же не хочется умирать...
Выслушав стенания орхидеи, старуха с притворным сочувствием покачала головой, а потом весело рассмеялась и спросила:
— А хотелось бы тебе стать молоденькой, хорошенькой девушкой? И мужчины сходили бы с ума от любви к тебе, и даже дрались бы на дуэлях из-за тебя, и осыпали тебя подарками и комплиментами. И ты нашла бы своё счастье в этой жизни. Ведь нет большего счастья, чем любить и быть любимой...
— Да, наверное, ты права, — по-прежнему тихо и печально ответила орхидея. — Но скоро я засохну, увяну и умру, так и не узнав счастья, так и не узнав любви...
— Радуйся, несчастная! — снисходительно бросила старуха. — Я могу не только спасти твою жизнь, но и придать тебе облик человека — той самой девушки, о которой я только что говорила. Но за это ты должна выполнить моё поручение — ты завлечёшь короля Артуру Третьего в лес, прямо сюда, к водопаду.
— И ты, наверное, убьёшь его? — испуганно спросила орхидея. — Но разве смогу я после этого кого-нибудь полюбить? Разве смогу я быть счастливой, если буду знать, что с моей помощью ты погубила чело-века, лишила его жизни?
Недовольно скривив своё морщинистое лицо, ведьма с минуту раз-мышляла о чём-то, а потом спросила:
— Почему ты решила, что я собираюсь убить короля? С какой ста-ти? Наоборот, я мечтаю о том, чтобы помириться с ним.
— Но почему ты сама не пойдёшь к нему? — недоверчиво спросила орхидея. — Почему ты хочешь завлечь его в лес, к водопаду?
— Артур Третий очень зол на меня, — с хитрой улыбкой ответила старуха. — Если я к нему явлюсь, то он наверняка прикажет меня каз-нить. Но если он полюбит тебя и вместе с тобой придёт в лес, то серд-це его смягчится, и он, может быть, меня простит, и мы наконец-то помиримся. Ну как, теперь тебе всё ясно?
— Да! — ответил цветок. — Всё ясно. Ты помиришься с королём. А он полюбит меня. Так чего же ещё желать...
— Вот и договорились! — заключила старуха.
С этими словами она положила цветок на землю и тихонечко про-шептала заклинание — и тотчас вместо крохотного оранжевого бутон-чика на берегу реки появилась светловолосая, синеглазая девушка. Как же хороша она была, как стройна! И пышные локоны её источали аромат орхидеи. И скромное одеяние девушки лишь подчёркивало её подлинную красоту.
Быстро летело время. После этого дня прошло больше месяца. И однажды в столице состоялся большой, шумный, яркий, весёлый праздник. Чествовали его величество короля Артура Третьего — ему как раз исполнилось пятьдесят лет.
Следует отметить, что Артур Третий был не только весёлым, но и щедрым королём. По случаю своего юбилея он приказал выкатить на городские площади бочки с вином, пивом и угощать простой люд два дня и две ночи кряду. И вот в разгар праздника, когда городские пло-щади наполнились хмельным, весёлым шумом и гамом, король решил уделить внимание своим подданным и повидаться с ними.
Верхом на коне, в окружении стражников, он выехал из дворца и неторопливо направился вдоль городских улиц. То-то ликование вспыхнуло вокруг!
— Да здравствует Артур Третий! — кричали одни.
— Слава его величеству! — кричали другие.
— Да будет счастлив король! — кричали третьи.
Хмельной народ так и напирал со всех сторон — каждому хотелось поближе увидеть короля. И стража с трудом сдерживала толпу.
И вдруг Артур Третий увидел всего в нескольких шагах от себя светловолосую девушку. В её руках была корзина с яблоками — судя по всему, это была уличная торговка. Широко открыв свои ясные гла-за, она неотрывно смотрела на короля. Но, неожиданно ощутив на се-бе его взгляд, тут же испугалась, зарделась и потупила взор.
«Какая чудная девчушка, — невольно подумал Артур Третий. — Пре-лесть, да и только...» А она вдруг достала из корзины большое, краси-вое яблоко и бросила его прямо в руки королю. И, видимо, смутив-шись, тотчас бросилась наутёк.
— Эй, Марио! — весело крикнул Артур Третий. — Догнать её! Я дол-жен отблагодарить девчушку за столь прекрасный подарок!
Увы, стражники так и не смогли настичь её в густой, развесёлой толчее — она куда-то исчезла. Тем временем король, будучи в пре-красном расположении духа, хотел было отведать яблока, подаренно-го неизвестной девчушкой, но граф Марио остановил его.
— Осторожно, ваше величество! — с тревогой в голосе воскликнул он. — Уж не отравлено ли яблоко?
Памятуя о прошлых покушениях на свою жизнь, Артур Третий не-хотя отдал яблоко предводителю стражи, но при этом сказал:
— Вечно вам что-нибудь мерещится, Марио! До чего же подозри-тельным вы у меня стали! Прямо беда какая-то...
Но вот, вволю подышав свежим воздухом, прогулявшись по празд-ничному городу, в очередной раз ощутив дружелюбие своих поддан-ных, его величество в добром настроении вернулся во дворец.
А граф Марио с яблоком в руках спустился в дворцовый подвал и велел принести ему живого кролика и какую-нибудь собачонку. Когда стражники выполнили его приказ, он разрезал яблоко пополам и одну половину скормил кролику, а вторую — собачонке. Потом он велел уп-рятать животных в клетки, а сам вышел из подвала.
Дождавшись утра, он снова наведался в подземелье и внимательно осмотрел запертых в клетки животных. Но не обнаружил ничего по-дозрительного. Собака приветливо виляла хвостом и ластилась к гра-фу, а кролик как ни в чём не бывало хрумкал капустные листья, при-несенные ему из дворцовой кухни. И предводитель стражи убедился в том, что яблоко не было отравлено.
Когда он доложил об этом королю, тот неожиданно рассердился и с досадой в голосе изрёк:
— Дай вам волю, дорогой мой Марио, так вы меня голодом умори-те! Всюду вам яды мерещатся! Вспомните ту девчонку, её доброе, от-крытое лицо, её бесхитростные глаза. Как вам только в голову пришло в чём-то её подозревать? Не иначе как стареете, Марио! Стареете...
Но вот день прошёл, наступила ночь, и Артур Третий отправился в свои покои — отдохнуть. И ему приснился сон, необычный, удиви-тельный, просто волшебный сон.
Вот он будто бы едет на коне по какой-то знакомой дороге — по той самой дороге, что ведёт от летнего замка к берегу реки, к мельни-це. И мельник, и его семейство, и его работники — все вышли к дороге и кланяются королю, и приглашают его зайти в дом. Но он не удосто-ил их ни словом, ни даже взглядом — он едет себе мимо, едет дальше, вдоль реки, к водопаду.
И вдруг из-за деревьев с громким топотом выбегает здоровенный, клыкастый кабан. А на кабане сидит одетая в лохмотья ведьма — та самая старуха, которую когда-то высекли по приказу графа Марио. Та самая старуха, которая грозилась не только убить Артура Третьего, но и извести весь его род. Да-да, та самая старуха! Но, как ни странно, в этот раз она не обратила на короля ни малейшего внимания и пронес-лась мимо, как будто и не заметив его. И Артур Третий преспокойно поехал дальше.
Вот и водопад. Слышен ровный шум воды. И чистые струи, и брызги искрятся в солнечных лучах, и мириады ярких бликов играют в реке. И влагой, прохладой, свежестью веет от падающего потока во-ды. Сидя на коне, Артур Третий любовался открывшимся перед ним пейзажем. Но совершенно неожиданно он почувствовал, как кто-то прикоснулся к голенищу его сапога. Это была та самая светловолосая, синеглазая девчушка, которую он видел в толпе, когда в день своего юбилея разъезжал по столице, — та самая девчушка, которая подарила ему яблоко. Как же мила она была...
А она, словно заворожённая, не сводила с него своих чистых, доб-рых глаз и без конца повторяла:
— Мой король, ты приехал, чтобы повидаться со мной. Ты, навер-ное, полюбил меня... Мой король, мой прекрасный король...
Вот такой удивительный сон увидел Артур Третий. А следующей ночью ему вновь приснился водопад на реке, и та же синеглазая де-вушка встречала его на берегу, и король ощутил дивный, неповтори-мый аромат её пышных локонов — это был аромат орхидеи.
Отныне она снилась ему каждую ночь, и с каждым разом росло же-лание короля вновь увидеть её. О, как бы хотел он встретить её наяву! И вот однажды он вызвал графа Марио и приказал разыскать девушку.
Увы, поиски были тщетны. Стражники буквально обыскали столи-цу, каждую улицу, каждый дом, все рынки, все пригороды, но так её и не нашли.
Это очень огорчило короля. И теперь уже трудно сказать, что было тому причиной, но ближайшей ночью он не смог сомкнуть глаз. А следующей ночью, когда во дворце всё стихло, он вышел из своих по-коев и самолично направился во дворцовую конюшню. И приказал седлать своего любимого скакуна. Пока перепуганные конюхи делали своё дело, в конюшню вошёл предводитель королевской стражи — видно, ему доложили о том, что Артур Третий собирается в дорогу.
— Что вам, Марио? — недовольно спросил король.
— Я прошу ваше величество простить меня за доставленное беспо-койство, — смиренно ответил граф, — Но если король намеревается по-кинуть дворец, то мой долг обеспечить охрану в пути...
— Сегодня я не нуждаюсь в охране! — раздражённо бросил Артур Третий. — Можете идти отдыхать!
— Я не могу допустить, чтобы король остался без охраны в дороге, — возразил граф.
— Это уже слишком! — вскипел Артур Третий. — Кто здесь хозяин, я или граф Марио? Сколько можно испытывать моё терпение? Считай-те, граф, что с этой минуты вы уволены! Да-да, уволены!
Что было делать графу Марио, как не подчиниться? И король один, без охраны, среди ночи выехал из дворца.
Прошёл день, прошла ночь, а он всё не возвращался. И тогда его начали искать. Что касается графа Марио, то он взял с собой несколь-ко конных стражников и почему-то сразу поскакал в сторону летней резиденции короля — в те самые места, где когда-то приказал высечь ведьму.
Через два дня Артура Третьего наконец-то нашли. Нашли мёртвым — на берегу лесной речушки, возле водопада. На окоченевшем лице его застыла печать невыносимой муки, и кисти рук его были сжаты в кулаки. Всё тело короля было сплошь иссечено клыками вепря, а во-круг виднелось множество следов от кабаньих копыт.
Вскоре короля похоронили. Похоронили пышно, со всеми поло-женными почестями, у стены кафедрального собора. Но уже на сле-дующий день роскошный траурный обряд сменился не менее роскош-ным праздником, потому что на престол взошёл новый король — Ар-тур Четвёртый, старший сын Артура Третьего. И во дворце состоялась торжественная церемония, а следом за ней и весёлый пир. И ночью, в разгар пира, пушечные залпы потрясли всё вокруг, и яркий фейерверк расцветил небо над городом.
Артур Четвёртый был щедрым королём — весь в отца. Он приказал выкатить на площади бочки с вином и угощать простой люд три дня и три ночи кряду. И скоро город наполнился шумом и гамом хмельной, весёлой толпы. Тем временем молодой король, изрядно утомившись от долгого пира, решил немного отдохнуть, на коне прогуляться по городу, а заодно и повидаться со своими подданными. В окружении конной стражи он выехал из дворца и под радостные крики народа не-торопливо двинулся по площадям и улицам столицы. И граф Марио, теперь уже ставший предводителем стражи Артура Четвёртого, везде и всюду сопровождал его.
И всё-то было хорошо, всё-то слава Богу. Но в конце прогулки, ко-гда кавалькада уже возвращалась во дворец, граф Марио едва не вздрогнул от неожиданности — он заметил, как в толпе мелькнуло зна-комое лицо, лицо той самой синеглазой девушки. Она неотрывно гля-дела на Артура Четвёртого, и в руках её, как и прежде, была корзина с яблоками. Одно из них она ловко бросила прямо в руки молодому ко-ролю. И тут же побежала прочь.
Не теряя ни секунды, граф подозвал одного из своих лучших сы-щиков и приказал ему пойти следом за девушкой, чтобы разузнать, кто она, и где она живёт. И сыщик тут же растворился в толпе.
Он вернулся лишь на третий день. И доложил графу Марио, что не сумел полностью выполнить приказ — он неотступно преследовал де-вушку на площадях и улицах города, добросовестно шёл следом за ней через леса и перелески, через овраги и болота, но в конце концов потерял её из вида. Она ускользнула от преследования на берегу реки, где-то возле мельницы, примерно в полумиле от летней резиденции короля.
— Ну что же, возле мельницы так возле мельницы... — задумчиво сказал граф. — Пожалуй, оно и лучше, что ты потерял её — по крайней мере, ты остался жив. Зато сейчас я точно знаю, кто прислал её в сто-лицу...
После этого случая прошло несколько дней. И однажды среди ночи уже Артур Четвёртый самолично явился во дворцовую конюшню и приказал седлать своего лучшего скакуна. И один, безо всякой охра-ны, покинул дворец и помчался во тьму. И граф Марио почему-то не стал возражать молодому королю, не стал отговаривать от поездки.
Долго скакал Артур Четвёртый, и всё в сторону своего летнего замка, в сторону водопада. И всюду чудился ему конский топот, и ка-кие-то неизвестные всадники время от времени мелькали то впереди него, то позади. Когда же он остановился в придорожной роще, чтобы дать скакуну чуточку отдохнуть от непрерывной гонки, мимо него промчалось с полтора десятка верховых. И в одном из них он узнал... самого графа Марио!
Через несколько секунд всадники исчезли в клубах пыли, и Артур Четвёртый продолжил свой путь. Уже приближаясь к мельнице, он твёрдо решил, что по возвращении в столицу строго накажет графа Марио за то, что граф осмелился шпионить за ним.
Но вот, промчавшись мимо мельницы, король поскакал вдоль реки и скоро увидел, как навстречу ему из прибрежных зарослей облепихи вышла светловолосая девчушка — та самая, которую он однажды ви-дел среди шумной, ликующей толпы. Та самая, которая снилась ему каждую ночь, и которую он мечтал встретить наяву. «Мой король, — повторяла и повторяла она, — наконец-то я дождалась тебя. Мой ко-роль. Мой прекрасный король...»
И вдруг резкие, отрывистые хлопки ружейных выстрелов разорва-ли ночную тишину. И громкий, протяжный, отчаянный кабаний визг, и крики стражников раздались из-за деревьев. А через минуту-другую израненный, истекающий кровью вепрь выскочил на берег реки. Уви-дев Артура Четвёртого, вепрь хотел было броситься на него, но уже не смог этого сделать и, видимо, обессилев от ран, рухнул на землю.
Та же судьба постигла и затаившуюся у водопада старуху. При ви-де стражников она бросилась наутёк, да только попусту — сразу не-сколько пуль прошили её скрюченное, костлявое тело.
Что касается девушки, то люди графа Марио так и не сумели её схватить. На глазах у всех она вдруг исчезла, словно растворилась в ночи, словно никогда её здесь и не было. И никто не заметил высо-хший бутон орхидеи, упавший в сочную прибрежную траву.
Вот, собственно говоря, и вся история. С тех пор прошло много-много лет, но мало что изменилось в этих местах. Старый королев-ский замок по-прежнему стоит на холме. И несёт свои чистые воды река. И мельница всё скрипит и скрипит своими колёсами, и мелет зерно. И шумит, искрится хрустальными струями водопад. И яркие орхидеи, словно огоньки, всюду пламенеют по берегам.
ПОМЯУКАЛ...
Жил в старой Москве купец, Иван Иванович Прохоров. И вот од-нажды летом решил он по бульвару прогуляться, от многотрудных дел купеческих отдохнуть.
Идёт себе тенистой дорожкой, воздухом дышит, зеленью свежей любуется. Глядь, а неподалёку возле старой липы молоденькая, при-гожая барышня стоит, перед ней мольбертик, в руках палитра, кис-точки — в живописи упражняется. Подошёл Иван Иванович и как бы ненароком, чтобы барышне не досаждать, творение её оглядел. Огля-дел и сразу талант приметил.
А художница и внимания на него не обращает, вся в искусство уш-ла: вот она кисточку в краску макнёт, туда-сюда поелозит, в пальчи-ках своих её покрутит, а уж потом линии на холсте выводит. И недур-ственно, следует отметить, получается.
Тут Прохорова ни с того ни с сего на меценатство потянуло. «Ей бы деньжонок подбросить, — размышляет, — на холсты, краски и всё такое прочее». «Подкормить бы её, — думает, — а то вон какая худенькая. Бедненько живёт — по всему видать...»
Стоит Иван Иванович, душой своей доброй мучается, благих наме-рений полон, но молчит как рыба — слов нужных подобрать не может. Так и простоял бы бог весть сколько, если бы не дождь.
Набежали тучки, ветерок поднялся, заморосило. Барышня, конеч-но, забеспокоилась, кисти в сумочку побросала, спешит мольбертик свой собрать, а дождь всё сильнее и сильнее. Тут-то Иван Иванович и подоспел.
— Дозвольте, — говорит, — пособить. Дозвольте, мадемуазель, моль-берт ваш, тяжесть этакую, к дому вашему отнести.
Мадемуазель с благодарностью приняла любезность Прохорова, и уже через полчаса они сидели за столом в маленькой, скромно обстав-ленной квартирке и пили чай. Вот сидят они, об искусстве беседуют, а вокруг по комнате коты прогуливаются, целых четыре штуки.
— Хороши киски, — говорит Иван Иванович, — ухоженные.
— Ухоженные, — соглашается барышня. — О ком же мне ещё позабо-титься, как не о них...
А Иван Иванович возьми да и брякни, что, мол, и он бы не прочь у такой хозяйки в котиках состоять. Она же в ответ смеётся.
— А вы мяукать хотя бы умеете? — спрашивает. — Чтобы в котиках у меня состоять.
Тут уж и Иван Иванович рассмеялся. Рассмеялся и, вдруг ощутив в себе некую приятную игривость, взял да и мяукнул. Этак протяжно, жалобно, до того натурально — ну точь-в-точь как настоящий кот.
Она хохочет, в ладошки свои маленькие хлопает, на бис просит, а Прохоров рад стараться — мяукнул второй раз, третий. Хотел было в четвёртый раз мяукнуть, да вдруг осёкся, словно подавился чем.
Сидит Иван Иванович, молчит-помалкивает, как воды в рот набрал, а сам никак понять не может, что же с ним такое случилось. То ли сердечко прихватило, то ли ещё что — не разберёшь.
Но самое интересное состояло в том, что всё вокруг ни с того ни с сего вдруг увеличилось до невероятных размеров: и комната, и ме-бель, и сама барышня превратилась в какого-то хохочущего великана. А четверо её котов выросли под стать самому Ивану Ивановичу — так, по крайней мере, ему показалось.
Осмотревшись вокруг, он заглянул в висевшее на стене зеркало и невольно поразился — вместо себя увидел... сидевшего на стуле кота. Да-да, самого настоящего кота!
Тут его как громом оглушило. Испугался Прохоров, ротик кошачий открыл, ничегошеньки понять не может, а барышня хохочет пуще прежнего, так смехом и заливается.
— Не бойся, маленький, — говорит, — не бойся, пушистенький. Те-перь служить мне будешь — сам напросился.
Вот так и получилось, что уважаемый человек, купец первой гиль-дии стал котом и попал на службу к самой настоящей ведьме.
Оказалось, что барышня-ведьма который год разыскивает некую старинную шкатулку чёрного дерева. И в этой самой шкатулке дол-жен храниться небольшой кожаный свиток — вот его-то ведьме и не доставало. И все её коты — в прошлом весьма приличные люди — толь-ко и занимались тем, что разыскивали шкатулку со свитком. А ба-рышня кормила их, расчёсывала им шерстку и великодушно пускала на отдых после лазаний по крышам и карнизам.
— Ищите, котики, — говорила она, — ищите, милые. А уж как найдё-те, так я вас всех разом и освобожу. Снова людьми станете...
И они искали. Искали по богатым квартирам, по музеям — по всей Москве, но найти не могли.
Искал и Прохоров. Следует отметить, что на этом новом для него поприще он проявил немалые таланты — и наблюдателен был, и смет-лив. Одно лишь плохо: тяжеловат, комплекции чересчур солидной, а потому неохотно лез на крыши.
Барышня, зная об этом его недостатке, посадила его на строгую диету, отчего Иван Иванович терпел ранее неведомые ему страдания, а попросту говоря, мучился голодом, особенно по ночам. И до того дело дошло, что однажды он загрыз воробья. Представьте себе, самого настоящего воробья, маленькую, беззащитную пташку, коротавшую ночь под стрехой. И жалко её было, и совестно, но голод, как говорит-ся, не тётка...
Вот ест он воробушка, скорбит по душе его безгрешной, а про себя думает: «Жестковат однако же, костист. Его бы подкормить вовремя, дабы жирку нагулял».
Тут Прохорова на философию потянуло. «Отчего на Руси воробьи такие тощие? — размышляет. — От скаредности человеческой, вот от-чего! Ежели б каждый добропорядочный гражданин горсточку зерна пташкам уделил, нешто оскудела бы Русь? Ан нет, каждый в карман себе только и тянет, каждый под себя гребёт!»
Грустно ему стало. Повздыхал он, сердобольностью своей пому-чился, облизнулся и дальше пошёл — до следующего воробья.
Но больше всего страдал Прохоров не от голода и даже не от уни-женного своего положения, а от разлуки с семейством. «Что жена, что деточки обо мне скажут? — спрашивал он сам себя. — Скажут, что опять, мол, в загул ударился, дом родной на трактиры променял. Срам, да и только!»
Вот в таком-то ужасном настроении, вконец истосковавшись по семейству, решил он как-то раз к дому своему наведаться. Пришёл, хотел было в парадное войти, а прислуга не пускает да ещё веником грозит.
Сидит Иван Иванович на тротуаре, пригорюнился, и тут как раз подъезжает его собственная бричка, а в ней Григорий Клыков и Антон Пухов, два его опытнейших приказчика, оба изрядно выпивши.
Клыков из брички вылез, к Ивану Ивановичу подошёл, за холку ухватил и говорит:
— Глянь-ка, Антоша, каков котище вымахал! А глазищи-то выпучил — вылитый Прохоров. Вот пойду да в Яузе его утоплю...
— Не губи животную, — рассудительно возразил Пухов, — грех на душу не бери.
Тут он кота у Клыкова отобрал, в розовый носик щёлкнул и снис-ходительно швырнул в кусты, подальше от парадного.
Каково было Ивану Ивановичу Прохорову, почтенному главе се-мейства и купцу первой гильдии, терпеть эти издевательства! А ведь пришлось, и ничего не поделаешь, даже пожаловаться некому.
Бредёт он горем убитый, о судьбе своей несчастной скорбит. И до того ему тошно, что впору руки на себя наложить. «Нешто так и пом-ру котом? — думает. — Нешто так и сгину без вести?»
А ведь и в самом деле, так и остался бы он котом, если бы однаж-ды, забравшись в богатую квартиру, не поймал мышь. Да-да, обыкно-венную мышь. Схватил её когтями, а она как запищит:
— Не ешь меня, котик! Я тебе за это всю жизнь верой и правдой служить буду!
Удивился Прохоров. И представить себе не мог, что в кошачьем обличье речь мышиную разобрать сможет. Тут он, не долго думая, спросил её насчёт шкатулки чёрного дерева — нет ли, мол, в доме та-кой. А мышь в ответ:
— В соседней квартире была такая шкатулка, да она год назад при пожаре сгорела. А кожаный свиток, что в шкатулке лежал, мы, мыши, ещё до пожара съели.
— То есть как съели?
— Обыкновенно, — отвечает мышь. — Зубками хрум-хрум и съели.
Рассердился Прохоров.
— Коли так, — говорит, — то и я тебя зубками хрум-хрум!
— Ой, не надо, — пищит мышь, — не надо, котик. Хочешь, я тебе рас-скажу, что на том свитке прописано было? На нём было прописано, что у шкатулки есть хозяйка, и если заставить эту хозяйку залезть на дерево, то она тотчас превратится в кошку и останется кошкой до са-мой смерти...
Поразмыслил Прохоров над словами мыши, отпустил её, а сам по-шёл на Охотный ряд, где в любое время можно было застать множест-во бездомных собак. Увидали его псы, ощетинились, хотели было на него наброситься, а он их спрашивает:
— Не угодно ли вам, уважаемые господа псы, свеженькой колбаски, ветчинки, окороков отведать?
Те, конечно, решили, что он над ними, тощими, голодными, боль-ными поиздеваться вздумал, но когда Прохоров объяснил, в чем, соб-ственно, состоит дело, они все как один направились к бульвару.
Всякое видывала Москва, но такое — никогда: впереди идёт тол-стенный, здоровенный кот, а следом за ним целая свора дворняг. Идут себе, внимания ни на кого не обращают.
Но вот дошли они до бульвара, барышню-художницу отыскали, окружили её со всех сторон и давай лаять, рычать, за туфельки её хва-тать. Прохожие возмущаются, полицию зовут, а псы всё за своё, от барышни не отстают.
И вдруг один из них как цапнет её за ногу! Завизжала барышня да со страху на дерево полезла и, представьте себе, тотчас в самую на-стоящую кошку превратилась. В старую, облезлую кошку.
Зато Иван Иванович, как, впрочем, и все его товарищи по несча-стью, обрёл прежний облик. И вернулся он к своему семейству, зажил в своё удовольствие, а на бульвар — ни ногой. Вот так...
 Скачать произведение
|
Работы автора: Фантеркок и другие сказки Росомаха и другие сказки Реликвии капитана Киплина все работы Публикации: Сказки сборник Сказки Бронзовый щелкунчик
|
