|
СЛОВО О МАЛАХИТЕ
Зачерствелый хлеб покрыла плесень
В зелень чуть, седая, как зима.
Малахит не зачерствеет — пресен
День твоей фантазии весьма.
Зачерствелый хлеб — а мыслишь: старость
Вырвала синицу вдруг из рук.
Малахит...А сколько мне осталось?
Твой рисунок тонок, вместе груб.
Он похож на чертежи ладоней —
Ту, сухую повесть обо мне.
Хлеб и малахит — а что законней?
Суть ответа очевидна мне.
Видел малахитовые вазы,
Чаши и шкатулки и т.д.
Зелень волн и прелесть летней фазы
Видел в детстве где-то там...нигде.
Город есть — Нигде, турецкий город.
Или мозг запутал сам себя?
В звеньях той цепи ты снова молод —
Цепь же тянет в никуда судьба.
Камень малахит — игра созвучий,
Сумма нотных строк, etc.
Коль боюсь — так темноты паучьей.
Страх прогнать давным-давно пора.
Камень мудр. Мне кажется порою.
Немота — от мудрости его.
Жизнь прожить, не портя жизнь игрою
Тяжелей всего.
ЖИЗНЬ В ЗНАКЕ
Кинорежиссёр на склоне лет
(извините за банальность) влился в слово.
Мемуары сухо и сурово
Строил будто дом, где будет свет.
Жизнь даётся, чтобы в знаках ты
Выразил её. В чём сущность знака?
Двор, Его известные черты.
Тополя. Заходится собака.
Человек — ты знак! Ужели? Нет!
Я из плоти, знаю мягкость мяса,
Знаю силу кости и сюжет
Будничности серенького класса.
Знаки остаются? Иль на них —
Все поблекнут! — новые напишут?
Будет палимпсест, а был ли стих?
Поколенья в общем разным дышат.
Вот гроссмейстер книгу написал,
И супермодель туда же — книгу.
Коль душа молчит и не страдал,
И не уподобил сердце крику,
Что сказать способен? Двор молчит.
Тополя осенние златятся.
Этот успокаивает вид.
Листья вон — грошовое богатство.
Знак за знаком. Где же тишина?
Знаками ли отшлифуешь душу?
Коли жизнь дана, и жизнь одна
С чем оставишь дорогую сушу?
Светопись должна быть, не письмо!
Одоленье плоти — личной, малой!
Иль бездарность — чёрное клеймо?
Иль — ты заболтался просто, малый?
В жизни растворяйся — как кусок
Сахара в том чае растворится,
Что глотаешь ныне, одинок,
Не сумев со знакописью слиться.
ТЕРНОВЫЙ КУСТ
Терновый куст, терновый хруст,
Терновый символ мёртвых уст.
Шипы грозят — колючий строй,
Любой проколет мозг иглой.
Проколет кожу, а не мозг!
Мозг вечно даром строит мост
К небесным далям, а они
Молчат, дав длящиеся дни.
Терновник-боль, терновник-смерть.
Худое тело — будто жердь —
Страданьем полнится. Душа
Светла в том теле, хороша.
Терновник-вой, терновник-бой,
Что ветер делает со мной!
Звенящий ветер бытия,
В нём жизнь растворена моя.
Спасенья нет! Спасенье есть!
Не про мою, наверно, честь.
Нарвать ли ягод? Но шипы
Хранят надёжней, чем щиты.
Терновый страх, сакральный знак —
Ты одолеть обязан мрак,
И по-другому жить. А как?
ВСТРЕЧА
-Я ваш сын, — спокойно говорит.
А кафе шумит.
Двое за столом. И двор — в окне.
Два бокала сока. — Не вполне
Понимаю, что угодно вам? —
Пожилой сказал. — Не знаю сам, —
Молодой ответил. — Но хотел
Поглядеть на вас. — Что ж, поглядел?
-Да, и убедился наконец —
вы подлец.
Шум кафе — звенящий, молодой,
Драме оной в общем-то чужой.
ФОНТАН
Се — дерево из жидкого стекла:
Сокрыты механические корни.
Тритон, лягушка, пеший или конный
Герой несут сиятельную крону,
Какую солнечная острая игла,
Проткнёт едва ль,
Играя — но вполне безрезультатно
С водой, текущей вверх, затем обратно.
Чья вертикаль
Примером вряд ли может послужить:
Нет целостности...если взгляд ликует,
То значит эти струи существуют
В подмогу. Хоть без них возможно жить.
Се дерево, которое листву
Не растеряет осенью помпезной.
И ветер будет биться, бесполезно
Терзая, — и настырно — ту ли, ту,
Иную ветку — каждая струя
Она же ветка. Но в мороз не будет
Сверкать фонтан — изъят из бытия.
И не осудит
Никто его — таков уж механизм...
Фонтаны! Городские украшенья!
Блестят монеты будто подношенья.
Пустой трюизм.
Фонтан, изобретённый без тебя,
Глядящего с восторгом или вяло,
Просуществует — такова судьба.
И если брызги — пенная гурьба —
Легко лица коснутся, то нимало
Не удивит подобный оборот
Готового к коллизиям субъекта.
Он, насладившись зрелищем уйдёт,
Забыв фонтан как поворот сюжета,
Не слишком важный средь других забот.
К 45-ЛЕТИЮ СМЕРТИ ФОЛКНЕРА
Седина стальная благородна.
Фермер? Нет, скорей, аристократ.
Своеродно, просто бесподобно —
Фугами! — романы те звучат.
Щёточкой усы его подстрижены.
Виды замечательны в Париже, но
Густота и мощь земли родной
Матерьял для прозы, или почвы
Оной прозы. Много ль может почта
Сердца обещать душе чужой?
Ну а есть вообще чужие души?
Фермерство — как близость к небесам,
И к тому клочку могучей суши,
Что в словах потом представит нам.
* * *
Я тяжело переживаю
Твоё отсутствие, мой друг.
Пусть я тебя совсем не знаю,
Но слишком знаю мир вокруг.
Про одиночество банально —
В стихах тем паче — говорить.
Оно едва ли инфернально,
В нём можно так уютно жить.
Но всё же нечто — и свинцово —
Порою душу тяготит —
Через неё проходит слово —
К кому оно потом летит?
ШКОЛЬНАЯ ПУТАНИЦА
— Взяли Трою персы во главе
с Александром Невским! — Кореш спятил!
— Байрон вёл по греческой траве
войско — испугался неприятель.
— Вы сдурели! Байрон ведь погиб
до того. А тут всё делал Цезарь!
— Цезаря кормить столкнули рыб!
— Инки добывали в Трое цезий.
— Нет, Помпей повёл свои войска...
— Братцы, а кого осилил Гитлер?
— Мандарины будете? — Тоска!
Сок закапал сине-белый свитер.
— Плыл Веспуччи к этим берегам.
— Да каким? — Открыл Веспуччи Трою.
Это ясно, охламоны, вам?
Плаванье — вот дело для героя.
— Вагнер сочинил им гимн! — Ахилл
пел его и вёл кого-то в горы.
— Кто открыл Америку? — Убил
кто кого? — А этот вот, который
как бишь? Он кого-то утопил.
Торквемада! Дарвин что ль? Ещё
Был какой-то Шиллер! точно — Шиллер!
— Он не брал вам говорю её,
брал Аякс — умелый, парни, киллер.
— Тю! Сбесился! Ведь Аякс — футбол!
Точно, я смотрел, вчера играли,
Помню я забитый каждый гол...
Спутаны все данности, все дали.
Школьников на перемене трёп
У окна, широкий подоконник.
Хорошо не бьют друг друга в лоб.
На продлёнке несъедобный полдник.
Путаница в головах, увы.
Имена и даты здесь — компотом.
Интересны данности узлы,
Вверенные новым оборотам.
НОВЫЙ ИНДИКОПЛОВ
Новый Индикоплов
Собирает золото слов
В закрома памяти.
Небесный злак не постичь.
А ясна ли церковь, опричь
Здания, куполов, паперти?
Что же с собою в дорогу взять?
Трудности предугадать
Мешает узость сознанья.
На пересеченьях дорог
Подстерегает рок,
Или отчаянье.
Впрочем, случайностей нет.
В пути был увиден снег
Впервые — он манну
Напоминает, но
Несъедобен он всё равно —
Вкус подобен обману.
Зёрна слов прорастут
Непременно, когда маршрут
Выбран верно.
Хмель далёких путей!
И дерево наших страстей!
Сломана ветка.
Ветка — не корни. А ты
Сам лишь объект мечты
Чьей-то возможно.
Лошади и ослы,
Тюки, сбруя, мослы.
Страшна даже не ложь, но
Ошибка. Вперёд! Вперёд!
Индия духа ждёт,
Если так — непременно
Дойдёт, избравший путь,
Избавляющий мерно от пут
Всего, что скверно.
АДЮЛЬТЕР
(стихотворение в прозе)
Машину занесло, и он ударился о руль. Чертыхнувшись, продолжил поездку.
Женщина встречала его в розовом пеньюаре. После
механической (как банально!) схватки любви, они сидели на кухне, и она кормила его ужином.
-Сациви тебе удалось сегодня, — похвалил он.
Горели свечи.
Он давно забыл, как занесло машину, и что он ударился о руль.
Жена, уверенная, что он в командировке, спокойно
легла спать.
АВАРИЯ
( стихотворение в прозе)
Спешил встретить жену, завозился слегка, опаздывал, рванул на красный. Даже не увидел машину.
Водитель, уже затормозив, обречённо опустил голову на руль.
Жена ждала его полчаса. Злая и раздражённая, таща сумки,
пошла домой.
Только через два дня, после измотавшей её, бурной деятельности, она узнала, что её муж погиб.
* * *
Глотаю из чаши гриппозной
Болезни полынный настой.
Пространство махиною грозной
Нависло сейчас надо мной.
В сознанье моём отражаясь,
Как в зеркале прожитых лет,
Мерцает реальность, меняясь,
Когда изменяется свет.
Что люди и космос едины
Узнал из мистических книг.
Но личного сердца глубины
Ещё до конца не постиг.
И чаша гриппозная эта
Наукою новой дана —
В ней сходятся линии света
И чёрная графика дна.
ОЛИВЕР ТВИСТ
Потом прочёл романов триста,
А может тыщу одолел.
Но образ Оливера Твиста
От этого не потускнел.
Тот съел десяток сочных устриц,
А тот с картофелем бифштекс.
А кто из полицейских умниц,
Роняет, глаз прищурив, тэк-с?
Кто стулья поломал в конторе?
Но цифры мёд не принесут.
Оплакивать чужое горе
Для ребятни привычный труд.
И слёзы утирая, дети
Сопровождают пышный гроб.
Работ достаточно на свете —
Все добывали пищу чтоб.
Ты ремесло освоишь вскоре —
Легко утирки воровать.
Тому мордатому обжоре
Не грех карманы пощипать.
Сок жизни? Часто он — отрава.
Повсюду — грязной ватой — смог.
И крик из переулка справа
Рванувшись резко, тут же смолк.
* * *
Ларь на чердаке нашёл,
Уголки с латунью тусклой.
Ларь достаточно тяжёл,
А настрой душевный — грустный.
Книжки пухлые хранит
Ларь, они покрыты пылью.
Замусоленность страниц
Резко вспыхнет детской былью.
Тут же старый-старый горн,
И солдатиков коробка.
В них играя, малый горд
Был собой, вообще-то — робкий.
Малый вырос. Память жжёт,
Будто едкая извёстка.
Ларь опустошён — и вот
Дыбится на дне двухвостка.
О СМЕЛОСТИ И БЫТЕ
Генетиков группа
Внутри советской системы.
Переть против Лысенко достаточно глупо —
Необходимо ради истины! — единственной темы,
Стоящей жертвы.
Листва аплодирует птице.
Поэт понимает подобный успех,
Но не жесты
Важны — расширенье границы
Мировоззрений, пусть понятное не для всех.
Утончаясь,
Мир усложняется постепенно.
Многие карты и адреса,
Меняясь,
Кровь иную вливают в вены.
Жизнь, которую знаем — это ведь жизнь не вся.
До рожденья, до этой жизни другая была —
Яркая и насыщенная, хоть позабыта.
Что будет после этой, после неё?
Насколько посмертная доля светла
Зависит не от условий быта.
Из многих учений тайных узнаешь
Что-нибудь про загробное это житьё-бытьё.
Генетики те
Розенкрейцеры что ли?
Ты сам способен осуществить прорыв?
Или, заложником косной воли
Остаёшься, не ведая перспектив?
Сады
Есть повсюду — в музыке, физике, в общей гамме
Существованья социума твоего.
Но их плоды
Зависят от многих причин, которых мы сами
Часто не знаем, думая о
Пресловутом тельце
И Мамоне.
С чем остаёмся в руках, ибо песок
Утекая, заставит меняться в лице.
А на троне
Вновь злодей, и — хоть пулю в висок!
Отвращеньем исходишь.
Но ведь занавес раньше времени не опустить.
Если сможешь — уловишь
Силу правды в лучах, а унынье уволишь,
И узнаешь как надо, как следует жить!
Ночь.
Двор деревьями полон, как войском,
Это войско едва ли пойдёт на тебя.
Чьё мерцает окно? Если кто-то не проч.
Жить хорошим, весёлым весьма беспокойством —
Беспокойством стиха и молитвы — то стоит усилий судьба.
ПОЭМА ПЕСКА
Песок в барханах — просто сумма
Песчинок — сколь крупней зерно?
Но прорасти должно оно,
А тут совсем другой рисунок.
Другая масть, другой ранжир.
Песчинок тут неисчислимо.
Они желты, по цвету — жир.
Они притом сильнее Рима
И Вавилона и всего —
Хоть меди, хоть и Моби Дика.
Пространство вечно безъязыко,
Но очевидно торжество
Его. Кругом один песок,
И синева над ним бездонна.
А караван — он безусловно
В таком раскладе одинок.
Песок в часах. Блестит стекло.
Кусочек времени? Пустыни?
В масштабах зрелости — светло?
В разъёме старости? Отныне
Всё будет ближе темнота.
Песок слагается в поэму.
Насквозь пройдя судьбины тему,
Узнаешь — что есть пустота.
Но и насыщенность вполне
Возможна в переливах яви.
Бархан подобен ли волне
Застывшей? Кто ответить вправе.
Мир на метафорах стоит,
Скрывая сущность стержневую.
В уверенности — существую —
Лишь голос времени звучит.
ХХI ВЕК
...от фотографии цветной
упорством веет...
( век ХХI нам какой
раскроет веер?)
На фотографии поэт —
Попробуй век сфотографируй!
Кто оставляет след,
Необходимый миру?
...колонизация была,
стрельба и деньги...было много
ужасных красок, боль цвела,
звучали войн колокола.
Теперь продолжена дорога.
.................................
...что будет в ближайшее
время?
не знаете люди дражайшие,
или дрожащие.
ешьте варенье!
* * *
Лицом упрёшься в стену — не найдёшь
Красот, а отойдёшь — фасад красивый.
Вот так оценок в настоящем ложь
Реальность опровергнет перспективой.
* * *
Весь мир вложить в рифмованные строки!
Ну а зачем? Мир — вот он, есть.
А жизнь любая — голос одинокий,
Но в каждом — солнечная весть.
* * *
Я уже не знаю —
Мастер я иль нет?
Вновь стихи читаю
Собственные — бред.
А когда-то нравились
Эти камни слов.
Да видать оплавились
Суммою годов.
* * *
Чтобы стихи взошли лучами,
Ты сеешь в душу грусть и боль.
И осень жадными очами
Глядит, как ты играешь роль.
Стремясь постигнуть тайны тверди,
С трудом одолеваешь дни.
Стихи с тобой. До самой смерти.
И душу жарко жгут они.
Но чтоб стихи взошли пшеницей,
В себя, как в почву, сеешь боль —
Чтоб всходам радостью лучиться,
Меняя к лучшему юдоль.
ОБЛДРАМТЕАТР
На репетицию народный
Имеет право опоздать.
Вальяжно-ветреный, свободный —
Не станут меньше почитать.
Он ведь один в облдрамтеатре.
Фетисов — новый режиссёр
Нагромоздит проектов Татры.
У Збарской увлажнённый взор.
В гримётной запахи витают
Разнообразные весьма.
-Зарплаты нам не прибавляют,
тут и мерещится сума.
-У Васьки снова только двойки.
-Пивка хлебнёшь?..etc.
Горелов мается с попойки,
какая уж теперь игра.
На посторонний глаз занятна
Ведь репетиция, когда
В партикулярном платье (пятна
На нём — такая ерунда!)
Свой монолог бормочет Гамлет.
-Покровский! Где же ваша страсть!
Не говорит, а тупо мямлит.
Но вечером — иная масть.
Малинов занавес богатый.
Вот постепенно гаснет свет.
И пьесы лёгкий дух, крылатый
Вам доказует — горя нет.
 Скачать произведение
|
Работы автора: Василек и водяной Индекс опоры Сгореть стихами для других все работы
|
