|
ДВОРЕЦ, ПРЕВРАЩЁННЫЙ В МУЗЕЙ
Мост натянули спинномозговой
Струной над цинком серою рекою.
И по нему сплошною, стержневой,
Альтернативной — пёстрою — рекою
Текут автомобили, непокой
Лелея, предаваясь непокою.
Дворец с моста увидите — встаёт,
Увенчан куполами — что там церковь!
Чешуйчатые главы те, их род
Драконье нечто прячет в самом центре.
Иные: синий цвет — подобье вод
Несут, другие золотом горят.
Вкруг фонари — по форме якоря
Стоят.
Тут обитал тиран, его судьба
Ранжир имела высший, это ясно.
Но в обществе затеялась борьба
Противу власти, ведь она — опасна.
И вот теперь музей внутри. Иди
По анфиладам. Думай и гляди.
Тут рыцари рядами в клетках лат,
Любой — из воска, крепко в сталь зажат.
Наборные полы сверкают вам,
На зависть грандиозным зеркалам.
В библиотеке — Вавилон томов.
Сколь тот иль этот ты открыть готов?
И гиды водят вас. И сводов свод
Великолепный зал вам предстаёт.
Тиран был мал, тщедушен, рябоват.
Давил его, поди, роскошный ад
И власти и дворца...Любая власть
По сути зов туда, где правит страсть.
И от любой — останется дворец:
Незримый храм разрушенных сердец.
ПУГОВКА
Под буфетом — старым, важным, тёмным —
Пыль слоями мягкая, как мох.
Скрепка и прищепка в иллюзорном
Мире, что едва ль представит мозг.
Оторвалась пуговка, упала,
Покатилась, под буфет попала,
Пыль тревожа маленькой судьбой,
Вряд ли золотой.
Зашипела пыль — Ну что такое! —
Вновь лишили нежного покоя.
Вздрогнув, скрепка изрекла: «Привет».
И вздохнул буфет, как старый дед
(надоело быть всё время мрачным!).
И прищепка щёлкнула — С удачным
Приземленьем пуговка. Ей-ей.
Темнота. Наличие вещей.
-Трое нас, — рекла прищепка, — трое,
не считая пыль ( А что такое, —
пыль, проснувшись, молвила. — Опять
говорите, не даёте спать!).
-трое — значит мы не одиноки.
Пуговка из лёгкого металла
Нежно, с переливом заблистала,
Польщена приёмом. — Что же, сроки
Жизни нашей неизвестны! — Скрепка
Говорила. — Но дружить, и крепко
Меж собою, я надеюсь, будем.
Ссоры и вражду оставим людям.
Жили неподвижно. И дружили.
И о многом часто говорили,
Даже пыль участье принимала
В разговорах, хоть порой ворчала.
А буфет вздыхал бывало тяжко —
Утомился жить уже бедняжка.
А хозяин пуговки, в заботы
Плотно погружённый с головой
(на работу и потом с работы),
и не вспомнил о потере той.
ДВА ДВОРА
Мой двор, где тополя сейчас пушат,
Модель вселенной представляет. Часто
Зимой, когда кругом валы Карпат,
Картины лета мозг наполнят властно.
А осень византийская даёт
О роскоши и славе представленье.
В листве резвится пёс — и вдохновенье
Игры владеет им, азарт ведёт.
Московский двор, и двор в Калуге — тот,
Поуже, общежитие напротив —
Оно шумит, и сочно жизнь идёт,
И выпить там любой всегда не против.
Два мира. Два двора. Не видел Реймс,
Не посетил я Кёльнского собора,
И в Вену не доставил быстрый рейс —
Какой любезней поезд? Ясно — скорый.
Два мира мне дворы дают, и в них
Египетские тайны постигаю,
В секреты Вавилона проникаю,
И тополя диктуют новый стих.
КУРИНЫЕ СТРАСТИ
(басня)
Какое крупное зерно! —
Петух возрадовался, но
Оно застряло в горле — хрюкнул,
Как поросёнок, и упал.
Несушка охнула: — Пропал?
Жестокий миг прозреньем тюкнул.
И мчится к доктору она.
Барсук насупился: — Должна
Ты справку принести, иначе
Лечить я не могу никак.
Чиновник — хряк. Он не дурак,
И знает смак своей удачи.
-Что ж, притащи мне желудей,
да знаешь — крепких. Поскорей,
тогда дам справку. Собирает.
-Вот принесла! — И — хряк: Ну что ж!
Бумажку выдал. — Что же ждёшь?
-барсук несушку вопрошает. —
-Чиновник высший — волк. Иди. —
Сердечко прыгает в груди
Несчастной курочки. Однако
Давно зажарен петушок.
Когда любой к другим жесток,
Тогда и жизнь подобье мрака.
КАЛЯЕВСКАЯ, 35
В доме, чьи пределы многолюдны,
Матова жила давным-давно.
Воскресить сегодня имя трудно,
Или — совершенно не дано.
Вписанные в хронику бельканто
Строки стёрло время...А ему
Дела нет до яркого таланта! —
Только неизвестно почему.
Там, в тридцатых — лучшая Аида
Матова. Замшелые года.
Дом весьма внушительного вида.
В нём — густоты быта. Та среда,
Где воняет и бельём и щами,
Коммунальный лад и нищ и сир.
Вещи смотрят жадными очами,
Втягивая в матерьяльный мир.
Из Калуги мама на учёбу
К Матовой приехала — в родстве.
Прописала Матова — ещё бы,
Речь о крови — крепком веществе.
Так вот мама тут и оказалась,
Здесь же познакомилась с отцом:
Брал уроки пенья — эка жалость,
Что не стал он оперным певцом.
Мёртв давно отец. Но крепок дом.
Матова мертва давно. А лифты
Мощно — чуть не эпосом — звучат.
С жизнью нас опять связуют рифмы
Лестниц, или строки их баллад.
За дверьми — весьма монументальны —
Быт гудит. А кухни — мини-ад.
Как дела житейские банальны!
Вот опять котлы с бельём кипят.
А болгарка с третьего гадает,
Будущее видит...Ну и ну! —
Целый дом к ней шастает. Мешает
Мало опыт жизни. Я кляну
Будничность свою, с судьбою споря.
Мастер спорта Витька снова пьян.
Смешанностью радости и горя
Дом пятиэтажный осиян.
ПЕТЕРБУРГ
У часовни Ксении толпа.
Хрусткая по кладбищу тропа
Высверк снега даст крупнозернистый.
Просьба есть. Перед мощами — страх.
Хоть слова застынут на губах,
Светит образ нежно-золотистый.
На Дворцовой площади народ.
Вот японцев группа, ну а вот
Немцы обсуждают виды. То есть
Слишком привлекательны дворцы —
Статуи, фасады и торцы:
Прошлого сиятельная повесть.
Резвая позёмка зазвенит.
Остро Петропавловка вонзит
Шприц в подбрюшье облака. Белеет
Снежной массой славная река,
Что для рыб не очень глубока.
От Невы холодной силой веет.
Вот Адмиралтейство — как предел
Совершенства в мире твёрдых тел.
Расскажи-ка, ветер, мне про Выборг!
Невский и пестреет, и шумит,
И литературою сквозит.
А литература — это выбор.
Мистикою город напряжён.
Вот Казанский застит небосклон.
Храм среди движения — как остров.
А на Петроградской стороне
Теснота домов занятна мне.
В каждом быт — своеобразный остов.
А крылатых львов не сосчитать.
Петербург умеет удивлять
Переулком всяким, поворотом.
Сколь же тут естественна зима!
И стоят высокие дома,
Вверенные будничным заботам.
ПОХИЩЕНИЕ СТРАДИВАРИ
Тело скрипки покрывает лак.
Струны эти спинномозговые
Звукописи нервы ключевые.
Мастер ведал тайный знак:
Как алхимик, лаки созидал.
( Локон был украден в той поэме,
похищенье Поп живописал.)
Облако подобное триреме.
И над всеми нами купол дан
Нами неосознанной вины.
Пробивать годами мы должны,
Чтобы воссияла даль.
Скрипку-чудо можно ли украсть?
Но украсть ведь можно что угодно.
Шум газет, их адовая власть.
Наорутся, верно, ныне всласть.
Кто украл — он мыслил бесподобно.
Кто? Кот Бегемот? Зачем ему?
Линии такой Гофманианы!
Я за похищеньем вижу тьму,
Вор подобье ягодной поляны.
Кто же похищенье заказал?
Минотавр? Чудовище морское?
Проглядит, любуясь, все глаза.
Никогда не зарься на чужое!
На чужое? Всем принадлежит
Скрипка, чьё звучанье — звуки рая.
Души похищают ли? Сердит
Стал философ, видя знаки края.
Души часто — просто потроха,
Ливер и гнилая чепуха.
Где же Страдивари? Что же поиск?
В заточенье плачет скрипка что ль?
Гвоздевая немота как боль.
И стихом моя ярится повесть.
Скрипка символ — красоты, ума,
Гения, а похищенье — символ
Пустоты, когда цветенье примул
Ядом поливают. Жизнь сама
Сколь расставит по местам, что есть?
Тише! Ведь музыка — света весть.
ГЕОГРАФИЯ МОЗГА
Моя Руанда и моё Мали!
Зев Африки ангиною краснеет.
Мозг воспалят фантазии мои,
А беден мозг — что он понять сумеет?
Его Европа с Францией в родстве,
С Италией, с Германией — всё вместе.
Июльский ливень так хорош в Москве,
И более не надо мне известий.
Мозг дисциплиной надо охватить,
Чтоб далее тянулась нить.
Сколь сила географии ясна?
Лесото сердце ли ЮАР по сути?
Зимбабве — печень Африки? Страна
Любая рай земной и область жути.
Куда ладья плывёт? Да, будет шах.
А далее за смертью грязный прах.
Но что душе до этого? А мозгу?
Есть мозг души? Как представляешь? Вот
Египта тайнопись влечёт. А ход
Реальности ведёт героя к моргу.
А душу — в сад небес, его щедрот.
ПОКУПАТЕЛЬ
Все плащи перемерил...и что?
Ни один не подходит.
Может быть вы хотите пальто?
Здесь услужливы все по породе.
Магазин драгоценно богат.
Переливы цветов и оттенков!
Человек или нет? Он со стенку
Вырастает, он чёрный, как ад,
Он серебряный, будто бы дождь.
Удивляется очередь...Кто же
Это всё же?
По стоящим проходит дрожь.
Снова мал...гражданин или нет?
Дует щёки и радостно свищет.
Кто же вы? — Угадайте ответ.
Я всегда и свободный и нищий,
И богатый, и сильный, и злой,
И весёлый, и добрый, и смелый,
А зимой удивительно белый,
Я ведь ветер — и вечно живой...
* * *
Украинское местечко, год пятидесятый, скажем.
Нищета так откровенна, что бросается в глаза.
И пацан сидит у речки, наслаждается пейзажем —
Просто больше наслаждаться здесь вообще ничем нельзя.
Он учительский сыночек. Как случилось, что сдружился
Он с картёжником, с бандитом — кто такое разберёт?
У него игре картёжной виртуозно обучился,
Да и жёсткости житейской, это тоже будет в счёт.
Он с цыганами сбегает, выступает и взрослеет,
И барона убивает, и теперь он сам барон.
И в тюрьму садится после...Жизнь выписывать умеет
Кренделя такие! Позже коронован в зоне он.
Дальше жизнь идёт по кочкам, по ухабам в современность.
Бизнесмен преуспевает — это в наши времена.
Что от прошлого осталось? Боль, которой несомненность
Поглощает постепенно все дела, все имена.
СССР
1
В бессмысленной конторе скука,
Но есть подведомственный сад.
Детей растить — восторг и мука.
Ваш взгляд втыкается в плакат:
Советскому народу слава!
Кривит усмешка тонкий рот.
Шесть соток — вот моя держава:
Благословенный огород.
Огурчики и помидоры
Так славно зреют в парниках.
Под вечер — с водкой разговоры,
И счастье у меня в руках.
Ругнём весьма потешных старцев,
Что нами правят. Ляжем спать.
Ни богомольцев, ни скитальцев
Мы не желаем вовсе знать.
А церковь, ясно, под запретом.
Под Пасху телевизор нам
Концерты дарит. Но при этом
Мы с куличами.
Сам с усам.
2
На Юг поехать иль в Прибалтику
Не дорого весьма.
...себе испортил перистальтику.
Хрущобы — гнусные дома.
Пол с потолком бы совместили,
Сумевши — ванну с гальюном.
Насколько серенькие были?
Вдруг вспыхнут праздничным огнём.
Зубрёжка в школе. И линейки.
И форма жёсткая претит.
А душу сохранить сумей-ка!
Но о душе любой молчит.
3
В Анапу летом путь; дом частный,
Розарий, пёстрый и прекрасный.
На рынке дешевизна, вот
Черешня, абрикосов мёд.
Что говорить уже о море!
Да, в жизни много траекторий.
Официоз — он наверху,
И в телевизоре...А ниже —
Как говорится — к массе ближе —
Всё анекдоты. На слуху
Сегодня тот, а завтра этот.
Жить проще и уютней летом.
Рай пионерских лагерей!
И знамя на флагшток взлетает.
А Ленка нравится, и знает
О том. Рай лакомых страстей.
А ночью — курево и пьянка.
Изнанка? Вовсе не изнанка.
Как спорт могуч в СССР!
Он — подопечный высших сфер.
И гордостью нальёмся ныне
От звона тех победных линий!
Олимпиада наша вновь!
И слёзы, слёзы...нету слов.
4
Насколь поэзия в почёте?
В пельменной сизый пар клочкаст.
Но ублаженье мерзкой плоти
Восторга нужного не даст.
Иное дело, если водка
Уже разлита втихаря.
И строфы, строчки ясно, чётко
Звучат, лишь ей благодаря.
Журналов тиражи огромны,
А книг хороших не достать.
А власть ЦК? Да все условны
Зажимы — их не замечать.
5
У «Космоса» фарца шныряет,
Часы, и джинсы, и т.п.
Товары — блеск. А не пугает
Власть ментовская? Но тебе,
Когда в фарцовщики подался,
Азарт приятен, как вино.
Вот чёрный рынок. Показался
Он интересным, что кино.
Он в лесопарке — книги, марки,
Монеты, сигаретный дым.
Все впечатленья будут ярки,
Будь молодым или седым.
Вот электричка из Рязани,
И мчит в Москву за колбасой.
В Рязани — там грибы с глазами,
А мяса нет. Вот так, друг мой...
6
— Бровеносец зашёл в потёмки!
От империи ныне — обломки.
— На Феллини мы в Дом Кино...
— Власть их вечная всё равно!
— Радиолу где брали? — скука
на работе — уже как мука.
Голоса — вряд ли хор мечты.
За грибами в деревню ты
Собираешься — отдохновенье.
Самиздат — сфера риска. Почтенье
Вызывают иль нет храбрецы?
А наука какая! Успехи!
Разнородные видишь вехи,
Вспомнив путь, что прошли отцы.
7
Была империя! Сверкала!
Но сад иллюзий разорён.
Плодов тот сад давал немало.
Но гниль его одолевала —
И с незапамятных времён.
* * *
Пианист клавиатуру ранит
Пальцами, жестокими весьма.
Вот она живою болью станет
Музыки тончайшего письма.
Зазвучит кристаллами созвучий,
Для которых не открыли слов
В мире темноты, тоски паучьей,
Низверженья мощных куполов.
Ранят пальцы всё ж клавиатуру,
Капли крови — мистика любви.
Коли сам сберечь мечтаешь шкуру,
Высший разум в помощь не зови.
* * *
По форме лужа будто Азия,
И воробей из Бирмы пьёт.
Сравнение разнообразие
Сюжету полдня придаёт.
А полдень — серенький донельзя.
Апрель работает едва.
Ужель в небесном том железе
Легко рождаются слова?
Легко ль рождаются в сознанье?
Источник где их? Ищет мозг.
Жизнь — перспективы узнаванье,
Которую покроет мох.
* * *
Из «Профессионала»
Мелодию скрипач
Играет в переходе,
Сам чёрный будто грач.
Фальшивит несусветно.
Мелодия грустна.
Спешат стандартно люди —
Им не важна она.
И всё-таки играет
С усердием скрипач.
Игра не вызывает,
Увы, ни смех, ни плач.
* * *
Старика в метро как будто рыбу
Вертит выходящею толпой.
Тот поток, где каждому изгибу
Не хватает ноты ключевой.
Дверь открыта, и немилосердна
Пёстрая и потная толпа.
Рыбу вертит вихревато пена —
Жёлтые и серые тона.
* * *
Воспалены от курева глаза,
Прозрачна высота апреля.
Круг солнца на тебя из-за
Взирает ели.
Ты по ВДНХ идёшь, закат
Перебирает разные предметы,
Какие предложить тебе спешат
И ракурсы свои, и силуэты...
В МАНЕРЕ ДЕТЕКТИВА
Зелёная трава поместья,
Бассейн бликует, синеват.
-Да растворён в истоме весь я,
но в том лишь август виноват.
Грязнов — политик видный — ныне
Приём устраивает. Пьют.
Но сочетанье многих линий
В сердцах рождает неуют.
-Евлампий! Виски! — Слуг манерно
все переделал имена.
Перфильев — детективщик — нервно
Хохочет. Пьёт его жена.
А особняк! Там комнат масса.
Куда брести и где её?..
И чей вдруг слышен голос — Мама!
Крик резкий. Сразу — ё-моё!
Она — любовница банкира —
Толкает дверь — труп на полу.
А кто кричал? Какого жира
Пятно блестит в углу? В углу
Блестит, желтея...Суетою
Всё спутано в один момент.
Убит телеведущий — то и
Нелепо — будто шишек нет!
(Сам факт убийства, право, мелочь!)
Но почему его? Грязнов
Почти в растерянности...Сволочь! —
И скрежет стиснутых зубов.
Расследованье. Маховое
Движение. Допросы вновь.
Изнаночное, лицевое —
Всё перемешивает кровь.
* * *
Это небо белеет, как олово,
И изжарен сворованный гусь.
Ты глядишься не очень-то здорово
Азиатская дикая Русь1
Городок. И завод не работает,
И сереет, мельчая, река.
Берега крутоваты. Но это вот
Не смутит никогда рыбака.
Судаки попадаются изредка,
В основном всё плотва и ерши.
Сыроежки с лисичками — из леса,
Но и белые так хороши.
А дома всё-то здесь деревянные,
А заборы — почти что лежат.
Каждый вечер полгорода — пьяные.
Самогон. Крепкосваренный яд.
Церкви две. И работают. — Знаете,
Сидор, поп, снова запил...Вот так.
А дороги! Вы просто измаете!
Не дороги, но адовый мрак!
Отчего ж в сердце чувство щемящее,
Что и боль превращает в любовь?
Каждый вид — что-то в нём настоящее.
Каждый вид. Сердцу дорог любой.
* * *
Три бомжа, бородатых и пьяных,
На площадке на лестничной пьют.
Синяки, сумма слов окаянных —
И подъезда разрушен уют.
Выгнать их? Да не знаю, как сделать,
Также трушу, их трое, вот-вот.
И зовёт лучезарная смелость,
Но и страх неприятный гнетёт.
ПОЭЗИЯ ВОКРУГ
Где больше, нежли в капельках росы
Поэзии? В зелёной летней массе?
Во времени, что дарят нам часы?
В словах любых, в их грозовом запасе?
Мы ей окружены! Нагнись и вот
Приветствует тебя округлый камень.
Вишнёвый сад поэзией цветёт,
А небосвод сияньем солнца славен.
Лучи несут поэзию тебе,
Их ритмика с твоим согласна сердцем.
И то, что часто кажется в судьбе
Огнём жестоким или едким перцем
Поэзия по сути...Всё вокруг...
Дождь, тихо постучавшийся в окошко.
А жизнь сама вообще цветущий луг,
Вот мимо только б не прошла дорожка.
ВЛАСТЬ МОЛЕКУЛ
Он лихорадочно цепляется за власть,
А жить ему неделю остаётся.
Но власть ему — единственная страсть,
Что перед ней сияющее солнце!
А этот еле наскребёт на хлеб.
Слоится воздух мощными пластами.
И власть молекул посильней, чем хлеб,
Ради какого люди сходятся войсками.
Молекулы. Модель их видел ты
В учебнике, шары их, полукруги,
Какие-то неведомые дуги.
Действительности сложные черты.
Он лихорадочно цепляется за власть,
Составленный из крошечных молекул.
Какую мудрость почерпнёшь из инкунабул?
И воздух над тобой — огромный пласт.
Ну сколько можно слово повторять
В стихе? Но власть опять ложится в строчку.
Предметы мира составляют долгий ряд,
И в том ряду мы не поставим точку.
Молекула — как точка вещества,
Их сумма — власть без власти. Слово твёрдо,
А из чего составлены слова?
Закат — звучанье высшего аккорда.
УБИЙСТВО
Из закута старого барана
Вытащил за тёплый рог едва.
Не сошли ещё вихры тумана,
Рано было...росная трава.
-Чуешь! — он сказал с дурной усмешкой,
глянул зло в прозрачный круглый глаз.
Завалил барана, и не мешкая
Полоснул по горлу, и сейчас
Чёрная, блеснувшая, тугая
Кровь хлестнула. Встал, чуть отошёл.
Ноги бяшки заскребли, сбирая
Мелкий мусор. Был хозяин зол.
Зол, с похмелья мается, бедняга.
Чёрная деревня так мала.
Похмелиться б, коль осталась брага.
Мясо будет...ну и все дела.
Мутной плёнкой стянут глаз барана.
Замер, умер, а под шеей кровь.
И дымится огненная рана.
День осенний будет слеп — что крот.
* * *
По московским переулкам бродит в пёстром платье осень,
Раз листвой она кидает — попадёт в твоё окно.
И когда на циферблате торжествует цифра восемь,
То становится, ты знаешь — ибо долго жил — темно.
Что-то кончилось. И что-то начинается заменой.
Помнишь детство в коммуналке? Пол щелястый, коридор,
Телефон разбитый, кухня с пестротою непременной,
И огонь в колонке белой привлекает детский взор.
Потолки три метра, то есть высоки необычайно.
Покупали ёлку, ёлку ту на саночках везли.
Новый год скрывал, казалось, нечто важное. Но тайна
Не открылась. Папа с мамой. У окна — разлив земли.
Ибо жили мы на первом. На окне белы решётки.
Вон и детская площадка, где качели, карусель.
Ну а детские картинки расплываются, нечётки,
С теми днями проведи-ка ныне, взрослый, параллель.
Переезд отсюда помнишь? В грузовик грузили мебель.
И менять придётся школу, рядом — мир ВДНХ.
В книжный сад уже заходишь, привлекают Кант и Гегель?
Нет, конечно, привлекает волхвование стиха.
Что-то кончилось. Я знаю. Папа умер. Папа умер.
Дачный сад калужской жизни то ж изрядно постарел.
Дядя, тётя — все скончались. Человек по сути узник —
Узник памяти, былого, и каких-то мелких дел.
Я брожу у дома в центре замечательной столицы,
Там где осень в переулках ходит рядышком со мной.
Эти листья — наши будни, или эти листья — лица
Жизней, нам едва ль известных, что срываются в покой?
* * *
Мною пишут, или я пишу,
Вверив ручке иль карандашу
Собственные помыслы — не знаю.
Вероятно мною всё же, я
Вдруг обвалом, массой бытия
Это сердцем сердца понимаю.
* * *
Ветер листьями листает липу,
Будто букинист огромный том.
Внемля Элиотовскому всхлипу,
Жизни больше веришь ты притом.
Если все тома библиотеки
Мраморными станут — что тогда?
Вию поднимает часто веки
Скучная, стандартная беда.
От неё спасайся, как умеешь.
Летний день. И ветер деловит.
Заглянуть в грядущее не смеешь
Ты, усвоив нужный лад молитв.
НА ЮГ
На машинах ехали на Юг,
Жигули и старый Москвичёнок.
-Сашка! Непоседливый ребёнок, —
извертелся! — тётка скажет вдруг.
-Интересно мне! — Вокруг плывёт
летний жар, как шаровая песня.
Виды моря видами небес я
Представлял, восторг во мне растёт.
К вечеру жара спадала, мы
И в стогах бывало ночевали.
Мыши в тёплой глубине шуршали.
-Ты перед едою руки мыл?
Рыж костёр, и варится еда.
-Эдик, понемножку? — Понемножку.
Звёзды же небесную дорожку
Ткут легко. Воздушная среда.
Море — с поворота — синевой —
Из машин руками так махали!
Кемпинг мы собою пополняли,
Души полня радостью морской.
«Скиф» раскрыт, и бытовой возни
тёплые, весёлые нюансы.
Две палатки. Изучив пространство,
В чудеса мы погружали дни.
-Галя, что сегодня на обед?
-Из пакетов суп и антрекоты.
-Ген...а дальше шорох анекдота
проникает в утренний сюжет.
Лодка надувная. И матрас.
Маски. Ласты. И раскол свечений.,
Под водой дворцы, набор ступеней! —
Те дворцы не ожидают вас.
Рыбы-иглы, жёсткие весьма,
Крабы и коньки плывут морские.
Изумрудны, нежно-золотые
Плавают лучи. И жизнь ясна.
Гена — дядя — мёртв давно. Мертва
Тётушка. Соседи наши живы.
Жизнь едва ль ясна. И перспективы
Ныне я осознаю едва.
СЕВАСТОПОЛЬ, 20-Е. ПАМЯТИ М. А. БУЛГАКОВА
На Витязь грузят знамя полковое.
По трапу лавой пёстрою — толпа.
Отчаянье глухое, шаровое
Всем дарит трапа серая тропа.
Бултых — сорвался кто-то, крик...И дальше
Идут на пароход, который бел.
Сам город — невозможные пейзажи,
Сад апокалипсиса, сумма тел —
Да, сумма тел, почти изъяты души.
-Что нам Константинополь? Мир чужой!
О пристань волны бьют, желая суши
Нарушить обстоятельный покой.
Да он уже людьми нарушен яро.
Священник в бормотанье Отче Наш
Не вкладывает никакого жара.
Густой, томительный, людской пейзаж.
Узлы и свёртки, чемоданы, книги,
Баулы и шинели, чей-то стон.
Поручик за уздечку — что там крики!
Абрека тянет, и напуган конь.
-Ваш благородь!.. — А, есаул, иди ты!
Пил генерал коньяк, и сильно пьян.
Узлы и свёртки, в них детали быта.
Отчаянье — любой души изъян.
-А может быть остаться? Слышно ржанье.
-А выстрелы откуда? — Воздух сер.
Расколотая Русь. Над ней мерцанье
Невидимых любому оку сфер.
* * *
Оттого душа и ноет,
Что у бездны на краю
Понимаешь, что не стоит
Душу забывать свою
Оттого душа и плачет,
Что материальный лад
Исказил её задачи.
Птицы чёрные летят.
Но тогда душа смеётся,
Если, позабыв себя,
Воду из глубин колодца
Для других добуду я.
ТОТАЛЬНЫЙ ТРИФОНОВ
Обмен, увы, затянется надолго,
Увы — всегда попахивает тьмой.
И тьма паучья ощущенье долга
Окутывает, становясь судьбой.
Густеет плазма яви многолюдно.
Свекровь с невесткой ссорятся всегда.
За косным бытом свет увидеть трудно,
Какой там свет! Идут вперёд года.
У нас теперь всё офисы и баксы,
Повсюду банки — крупные слоны.
Общенье чушь! Мы шлём друг другу факсы,
А честь и совесть вовсе не нужны.
И где теперь интеллигенты эти,
Читатели тех плотных повестей
Их персонажи, ежели на свете
Всё изменилось волею страстей?
Комод рассохся, и скрипит ужасно
Тахта — на ней какая же любовь?
Иль погружаться в прошлое опасно?
Иль погруженье привлекает вновь?
Тотальность, знаешь, Трифонова тянет
Нюансы яви все в себя опять.
Надежды шарик сдулся. Скоро станет —
Ноябрь в начале — сильно холодать.
Иль мы теряем время, поглощая
За книгой книгу, сбив свои часы?
В реальность глубже входим, ощущая,
Как помыслы отвратно-нечисты.
Вот похороны чьи-то. Двор убогий,
Гроб во дворе и полукруг людей.
Ты мимо проходи — своей дорогой.
Да, главное своей. Всегда своей.
* * *
Дом начинают не с фундамента,
А с производства кирпичей.
Что ль жизнь подобие орнамента?
Вязь нам неведомых лучей?
Поскольку кирпичи негожие
То и строительство стоит.
Фундамент — яма, столь похожая
На то, чем смерть людей страшит.
ЛИЦО ТРАВЫ
Лицо травы напоминает
Пейзаж искусного письма.
Коль жизнь томит и угнетает,
Трава порадует весьма.
А стебелёк любой поближе
Рассмотришь — что за красота!
Зачем мечтаешь о Париже,
Где бесконечна суета?
Главою пижма покачает,
И ей кивком отвечу я.
Роскошный мир не понимает,
Что существует для меня! —
Гордыня снова одолела!
А мятлик скромно промолчит.
Пчелу влечёт большое дело —
Вон к личику цветка летит.
Траве неведома тревога,
Пусть даже ветер загудит.
Моя грядущая дорога
Есть изживание обид.
Травой дан образ совершенства,
Над ним сияет высота.
Непостижимое блаженство
Дарует летняя среда.
И изумрудные просторы
Откроют нежное лицо.
И мозг, очищенный от сора,
Постигнет явь в конце концов.
 Скачать произведение
|
Работы автора: Василек и водяной Индекс опоры Сгореть стихами для других все работы
|
