|
ЛУГА
1
Журавельник быстро поникает,
Сух довольно жёсткий зверобой.
Как поёт, как весело сияет
Луг великолепною травой!
Луг любой! И дрёмка луговая
И простая кашка хороши.
И гербарий жизненный сбирая,
Краски ты находишь для души.
О, возвеселись душа простором!
Погремок ярупки прозвенит.
И отметишь захмелевшим взором,
Как богато свет к тебе летит.
Есть луга духовные, но зренье
Тайное открыто не у всех.
Луговое нежное свеченье
Чистотой опровергает грех.
2
Суха Линнеева латынь.
Тепло пушицы шелковисто.
И смертная не тронет стынь
Того, что чисто и душисто.
Кувшинчик зябры прячет мёд,
И эта смолка липнет к пальцам.
Луг — благосклоннейший к скитальцам —
Душистой тишью обоймёт.
Луг зацелует вас травой.
Латынь сухая не играет
Тут, знаешь, роли ключевой.
А кашка так благоухает!
3
Луг за ноги травой цепляет.
Роса сверкает поутру,
В ней солнце золотом играет.
И я не верю, что умру.
ЛУННЫЙ ПРЯНИК
Сад яблочный. Зима. ВДНХ.
Мичурин чёрный смотрит на дороги,
Их параллели утомляют ноги.
В мозгу ветвится дерево стиха.
Часовню возле сада вижу — вот
Мистически-церковное мерцанье.
А дальше павильоны — эти зданья
Массивны, и любое отдаёт
Помпезным Вавилоном...Повернёшь —
Деревьев будет чёрно-белый остров,
Вороний грай сечёт могучий остов
Реальности, покуда воздух пьёшь.
Зима, считаешь, связана с луной.
Ночной порой медовый лунный пряник
Воздействует, мне кажется, на маятник,
Что замирает, пестуя покой.
Февраль в конце. И по ВДНХ
Привычно ты гуляешь по субботам.
И веришь над тобой текущим сводам
Небесным, что возникли без греха.
А сумеречный час едва ли ждёшь.
Ночной? Конечно! Ибо пряник лунный —
Чуть золотист, мучнист — пожалуй, лучший
Из всех гостинцев. Ты его жуёшь.
Жуёшь своей фантазией опять,
Ему совсем не нанося ущерба.
Действительность, дарованную щедро,
Пристрастно продолжаешь изучать.
ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Поставлены торчмя
Мрачнеют каменные плиты.
Замшели кое-где.
И надписи, томя
То идишем, то густотой иврита,
Рекут о жизни и беде.
О жизни тёплой, суетливой,
Где вес имеют всякие дела.
Раввин на камне высечен — возносит
Сурово перст, пугая перспективой.
Что обещает каббала?
Мерцает осень.
Изображения овец
И рыб на плитах.
Реченья Ветхого Завета.
Вот здесь лежат отец
И сын — вы помяните их в молитвах,
На то ведь нет запрета.
Да, прожили кто как
Сумел, реальность познавая,
Растя детей.
Да обретут — не нужен мрак! —
Ушедшие свеченье рая!
Сады лучей!
* * *
Время тянется едва,
Время быстро пролетает.
И зелёная трава
Место снегу уступает.
Лёгкой веточкой пишу
Строчки на бумаге снега.
И в стихи перевожу
Свет сияющего неба.
* * *
Порою я во сне бываю
В той коммуналке, где я жил.
И сном действительность смываю,
В какой изрядно наследил.
Все двери в коммуналке — настежь,
Хоть в ту, хоть в эту заходи.
Я громкий шёпот слышу: Настя ж
Змею пригрела на груди.
Слепят обои белизною,
Коричнев продранный диван.
Вся мебель кажется чудною —
Как будто в комнатах туман.
Уютно ль было в коммуналке,
Не знаю я, проснувшись вдруг, —
Растерянный, довольно жалкий
И свой лелеющий испуг...
ПОДВОДНЫЙ МИР
Начинка толщи вод —
Кораллы, рыбы,
Моллюски, их изгибы,
Актиния цветёт.
Сады, костры, огни —
Всё выпукло и немо.
А эти хризантемы —
Что под водой они
Забыли — тут?
Сиреневые кольца
С присосками растут.
Охоты всякой польза
Понятна, правда, спрут?
Подводный мох. И риф
Коралловый белеет,
Приемля стайку рыб
Бесстрастно — как умеет.
Мир совершенный — ты ль
Предстал на самом деле?
Понятна еле-еле
Сияющая быль,
Что много краше грёз,
Цветастей радуг.
Растенья вроде пагод,
Ежи, мерцанье звёзд.
Зияющая щель,
Края даны неровно.
Нет под водой углов, но
Всё плавно. Мель?
Обман скалы? Она
Мощней церковной догмы.
А может, форма сна
И нарушенье нормы
Подводный тот
Мир тишины цветастой?
Нет, сам собой живёт,
И, с космосом согласный,
Едва ли он зовёт
Участвовать в подобной,
Весьма подробной
Чудесной жизни нас —
Достаточно опасных.
Мерцает чей-то глаз
Из дебрей нежно-красных.
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
Безвестным ляжешь ты в могилу,
Ко праху прахом ты уйдёшь.
Свою недюжинную силу
Другим защитой отдаёшь.
Тебя терзали вши жестоко,
И штык смертельно протыкал.
Летели пули, и потоком
Влекли тебя в слепой провал.
Ворчала яма земляная —
Мне эта ноша тяжела,
Себя солдатами питая,
Я становлюсь чрезмерно зла.
А через небо, через сито
Просеян был осенний дождь,
Тревожил землю деловито.
Солдат,оторванный от быта, —
Ты чистым бытием живёшь.
Тебя привязывает храбрость
Ремнём к твоей же смерти, брат.
Ты подвигом не будешь хвастать
Потом, коль выживешь, солдат.
Твои друзья в земле лежат.
Твои враги в земле лежат.
Не сосчитать дегтярных дат.
Течёт, мерцая золотисто,
Над нами небо, как река.
Необходимо очень быстро
Ввести реальность в берега —
В брега добра и милосердья.
Задача нам не по зубам.
Опять военное веселье,
Опять ложиться в землю нам.
И лапы яви мнут, как глину,
Рожденья дни и дни смертей.
И мозг не выяснил картину
Действительности купной, всей —
Ничей не выяснил, ничей.
И грех, как сладкую малину,
Мы любим в слепоте своей.
И на разрыв с великой твердью
Толкает нас веками ад.
И наступившему столетью
Созвездья чёрные грозят.
Пока сражается со смертью
Почти поверженный солдат.
* * *
Вырос. Постарел, Устал, При этом
Радуешься, выучась терпеть.
Верно, между мной и высшим светом
Расстоянье сузилось теперь.
УЗЛОВАЯ
Узловая станция — с платформы
Наблюдаешь множество огней.
Вписаны они в понятье нормы
Силою сигнальною своей.
Море разноплановых сигналов —
Стрелки, семафоры, поезда.
Будто звёзды — нет средь них усталых!
Будто небо, что зовёт всегда.
Жёлтые цвета — кусочки злата —
Городишка рядом не богат.
Изумруды — как же небогата
Явь, когда вот так огни горят?
Тут сапфиры есть и есть рубины,
И огни гудящих поездов.
Их нутро — занятные картины,
Люди пьют в купе — Ну, будь здоров!
И мелькают звёзды перепутья,
И дегтярно небо в высоте.
И как будто прикоснёшься к сути
но огни не испугают те.
И как будто видел перспективу,
Пусть умножит опыт и печаль.
Перспективу уподобить диву,
Коль видал воочью — мне не жаль.
Вечно будет пёстрое свеченье
Душу непростую наполнять,
Чтоб тянулось вверх её растенье,
Постигая свет за пядью пядь.
ЗАКАТ В КАЛУГЕ. СЕРЕДИНА АПРЕЛЯ.
Над переулками царит
Диск очень яркий, густо-красный.
И, совершенно безопасный,
Своим величьем поразит.
И, видя солнце, рифмовать
Непроизвольно начинаешь.
И вместе с рифмой постигаешь
Небес и мощь и благодать.
Кафе-стекляшку обойдёшь.
Дороги, пыльные проулки
Соединяются в прогулке —
Ты от неё пейзажей ждёшь.
А переулок — как туннель,
И свет венчает все туннели.
Дойти обязан ты до цели,
Коль чётко знаешь эту цель.
Жаль, жизнь окрест — горизонталь,
В ней все решенья — лобовые.
Оттенки неба золотые
Не удержать надолго, жаль.
Сереет густо пыль у ног,
Она на время позабыта.
Не подчиняйся зову быта,
Раз бытия предел широк.
Раз дали бытие — зачем
Загромождаешь пустяками
Его пространство? И на знамя
Не поднимай стяжанья.
Семь.
Апрель. Деревьев нагота,
Листвы, понятно, нет покуда.
Но дарит солнечное чудо
Тебе сегодня высота.
* * *
Дом —
Том
Для чтения.
Притом,
Что без сомнения
Внутри интригу
Найдёшь.
Листая книгу,
Не знаешь сам
К чему придёшь.
У этого душа как сад,
В душе того сплошная ложь.
Дом
Дан углом,
Когда от церкви
К нему идёшь.
В провинции, однако — в центре.
Двор.
Лопухи.
Кот — серый вор,
Грехи его невелики.
Сел у окна.
Разделывает вот
Хозяюшка на кухне рыбу,
И женская рука весьма пышна.
А кот момента сладостного ждёт.
Путь к рынку
От дома начал ветеран.
Колонка возле
Угла —
Замшелый сток.
Насколько рад
Такого дома оказаться подле?
Жара-смола.
А из колонки — шаровой поток.
НАДПИСЬ НА КНИГЕ
( Стихотворение в прозе)
Когда поэт Михаил Гипси, издавший книжку футуристических стихов( без рифм, конечно) в лиловой обложке — говорил молодой женщине, что не может жить без неё, она смеялась.
И действительно — как так не может жить в Торжке в 1908 году? Где жизнь сама столь конкретна, что кажется можно её порезать на ломти и взять в руки. Где в грибном ряду рынка продают хрусткие солёные грузди, а жёлтые дома в два, а редко три этажа, прочно хранят в себе слои уютного, тёплого, пёстрого быта с тяжёлыми пирогами, самоваром, овально отражающим любое лицо, и лоскутными одеялами...
Тем не менее, поэт говорил, а молодая женщина смеялась.
А потом кормила его шоколадом, отламывая от толстой плитки.
Вот она, книжка Михаила Гипси — я держу её, поэт не стал знаменит, нет-нет, а коричневая дарственная надпись моей бабушке, кормившей его шоколадом, выцвела и расплылась.
ПАМЯТИ ДЖЕКА
Мы тебе откопали могилу,
И из ящика сделали гроб.
Милый пёс — ты и мёртвый милый!
...оцарапала веточка лоб.
Я прощаюсь с тобой, зарывая
В лесопарке твой маленький труп.
Научиться бы жить, забывая,
Что закон расставания груб.
Десять лет стали общей судьбою,
И теперь оборвался твой путь.
Я сейчас по-собачьи завою,
Но тебя всё равно не вернуть.
Мама плачет. Я тоже плачу.
Скромный холм получился у нас.
И никак не могло быть иначе,
Коли смерть завершает рассказ.
ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЕ
(Стихотворение в прозе)
На столе тирана, в одном из залов бесконечного, лабиринтообразного дворца, где бессчётные белые бинты лестниц убаюкивают раны пространства — на этом столе,
Сквозь гроссбухи, тронутые нежной розовой плесенью, проросли красные, ребристые, фиолетовые грибы, Задумчивая вялая корова мягкими слюнявыми губами теребила миткалевые занавески с золотыми кистями.
Ни грибов, ни корову никто не трогал.
Офицер из высших — в мундире с бессчётными звёздами и ромбами орденов — склонясь к тирану — удобно, в зелёном халате сидящему в кресле — говорит минут 15.
- Ошибка исключена? — Абсолютно, мой генерал!( Естественно —
Латинская Америка, пальмы в стрельчатых окнах дворца-замка.)
Офицер включает диктофон, и медоточивый голос первого адъютанта выдаёт такие рулады, что суть предательства становится очевидна. — А тут, мой генерал, — шепчет офицер, нажав кнопку и остановив запись — папка с материалами, изобличающими заговор.
Пухлая епископальная рука взмывает в воздух. — Иди. Я посмотрю.
Уже в машине, в роскошном авто, закурив, офицер позволяет себе улыбку. Долго и тщательно готовил он этот псевдозаговор,
Тщательно разбивал сад иллюзий, подбирал помощников,
Думал, кто подойдёт для подставы, комбинировал, искал. Тиран
Будет оплетён ложью, и, дёргая за прочные её нити, можно будет...о! Дух захватывает от перспектив.
Тиран, зевая, кидает папку с бумагами корове, сбрасывает на пол диктофон, раздавив его, идёт купаться в душистом, ароматном бассейне...
К 10-ЛЕТИЮ СМЕРТИ И. БРОДСКОГО
Смерть оборвёт анжанбеман
Очередной, но самый важный —
Она едва ль страшна томам,
Лишь человеку мнится страшной.
О, вихреватая стезя!
Другому б помрачила разум.
Но завлекательным рассказом
Давать трагедию нельзя.
Американский континент
Пестрит разнообразьем красок.
От множества людей и масок
Каков читателей процент?
На Родине был позже бум,
И доходящий до абсурда.
Давали ощущенье чуда
Стихи, одолевая шум.
Но время страсти усмирит,
Все книги утвердив на полках.
Мороз январский весь в иголках
С землёю твердь соединит.
КОРЕНЬ ЗОДЧЕСТВА
Кровь рудая питаньем для дерев
По смерти станет, тяжело теченье.
Где корень зодчества? Где тот посев,
Что каменные нам даёт растенья?
Архитектурный проще каталог
Составить, силовое поле смысла.
Но зодчество — уход от всех дорог
В картины размышлений, в строки, в числа.
Осёдлость в том? Иль тяга к тишине?
Теперь медититарии не строят.
Лишь вертикаль понятна сердцем мне,
Горизонталь и тело не устроит.
МАЛЕНЬКИЕ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ШТУДИИ
( Стихотворения в прозе)
1
Читая А. Платонова
Сгущённая смысловая плазма платоновских рассказов, согретая теплом естества, всеобщностью, фантазиями( или провидением?)
Фёдорова?
Я добрался до Чевенгура. Ощущение гигантской карикатуры на
мироустройство, не люди — а «рыла», неистовство словесной Босхианы. Прелестный свет рассказов потух под плитами
переогромленного абсурда.
И меня вновь зовут Третий сын и Путешествие воробья.
2
Видение матери
От долгого трудного молитвенного напряжения женщина-мать
впала в подобие транса, где сквозь картины реальности, одетые сном проступали чистые огни света.
Большой белый ангел, знавший суть её молитв, взял её за руку и повёл коридором, стены которого были ядовито-красны.За одной из дверей её мальчик резвился, оседлав деревянную лошадку.За другой, он же, став бледным юношей читал толстую книгу. Потом была комната, полная сизого табачного дыма, где молодые люди жадно спорили о сущности мироустройства. Много ещё было дверей, но последняя открывала виселицу. Мать вскрикнула и очнулась.
Тяжело болевший маленький её сын был вне опасности.
Звали его Кондратий Рылеев.
3
Сумерки
Сумерки — время мысли, ибо утро обычно пронизано животным и сладким ощущением себя в теле жизни. Нежный муар сумерек легко отодвигаем, и тогда обнажаются во плоти
невиданные парадоксы, догадки, предчувствия, тайны.
А впереди — ночь.
Янтарём играет коньяк в графине на столике перед Баратынским.
ОСТЬЯ КРЫЛЬЕВ
1
Успех приходит через десять лет,
На остьях крыльев птиц успех приходит.
Оснастка сильных крыльев — тот сюжет,
О коем ты мечтал так долго вроде...
Ах, остьев острота, рисунок их,
Их сущность, их сплошное, стержневое
Значение. А воздух светлый тих,
Его реальность — нечто осевое.
Ты мог летать? Ну да, но лишь во сне
Все совершались те твои полёты.
Основа есть. Движенье. Обороты.
И нечто, слабо явленное мне.
Но остьев острота, я повторю,
Реальнее всего на этом свете,
Который так люблю — его зарю,
Его нюансы...что угодно...ветер...
2
Остья крылье (острое звено
В той метафизической цепочке,
Что увидеть нам едва ль дано)
Чем-то интересны одиночке.
Остья-оси...но какая ж ось?
Оперенье внешне! Стержень сути
В тех глубинах, где всё началось,
Перед ними бедный мозг пасует —
Там ведь нету нас, нет ничего.
Остья крыльев...но важнее крылья.
Чтоб познать земное торжество
Стоит ? нет ли? Прилагать усилья...
МЕТРО
Абстрагироваться от
Суеты и завихрений
Толп, опять народ течёт,
Запах пота и волнений.
Абстрагироваться от —
Чтобы оценить красоты.
Ярок всякий поворот
Вероятно, для кого-то.
Сколь иллюзии в цене?
Мощно поезд подлетает,
Синевой вагонов мне
Так приветливо мерцает.
Погружение во тьму,
Сколь оно пугает сердце?
Неизвестно почему
От судьбы не отвертеться.
Полетим вперёд, вперёд,
Вынырнем на остановке.
Битцевский ли парк нас ждёт?
В нём же — гаечки, московки...
* * *
Каждая вера — страдание,
И каждая вера радость.
Плоть порождает желания,
И стыд с ними где-то рядом.
А слово должно быть единым
С основой, незримой глазу —
Чтоб каждый из нас пилигримом
Шёл к свету святыни, и разум
С душой чтоб трудился вместе.
И каждая вера — что корень —
Мы связаны им, но если
Рост к свету не будет упорен,
Замрём в темноте надолго,
Замрём в темноте печали,
Не выбьемся к свету толка
Неземной вертикали.
* * *
Дом как дом. Но чем-то веет от.
Сразу ясно — морг. Сереет зданье.
Красный цвет вернее подойдёт.
Впрочем, дом как дом. Мешает знанье.
Или же черёмуху едва ль
Возле входа представляешь даже?
Иль жасмин? Любая ли деталь
Хороша в условиях пейзажа?
Морг пронизан токами, поди,
Мёртвой плоти, холода и страха,
Что к нему приводят все пути
Музыку не отменяет — Баха.
* * *
В чаще ливня страшно оказаться,
В зарослях лиановой воды,
Рвать сопротивления плоды,
И по сантиметру продвигаться.
Страшно, но заманчиво весьма,
Коль сквозных потоков нисхожденье
Вдруг в мозгу рождает восхищенье
Чистое — как та вода сама.
ЗАПОНКА
( Маленькая поэма)
Одевался. Запонка упала.
Верно, под буфет она попала:
Вот старинный, весь в резьбе стоит,
Саркофаг былого — не иначе.
Бывшая хозяйка и удачи
Ведала, и даже пышный быт.
Ведь она была солисткой ГАБТа.
Умерла. Забыли. Сложно как-то
Связан с нею линией родства.
Под буфетом пыль, нежна, сереет.
Шарит там рука, и тайной веет
От углов — секретом вещества.
Как организовано пространство —
У тебя узнать не будет шанса.
Зреет сокровенно минерал.
Свёрнут мир гнездом огромным, или
Часовые ритмы держат были —
Те, в которых ты весьма устал?
Запонка. Всего кусок металла.
С камушком. А значит столь немало!
Нравится ль расхлябанный рукав?
Ползаешь. Буфет, поди, смеётся.
Янтарём играющее солнце
Комнаты изменит ли состав?
И паркет, сияющий медово,
И диван, белеющий мелово
Покрывалом — старая родня.
Где предмет простого обихода?
Или запонке сегодня ода
Родилась внезапно у меня?
Локон был украден. Что за диво?
Жалко, метафизики массивы
Мысли не осилят. Локон мал.
Скрипку бы украли Страдивари,
Или Мону Лизу — так в угаре
Целый мир искал бы. Да, искал.
Локон отследить сумеют строчки.
Все ль пересчитают волосочки?
Старый мир — как миф. А ты — Сизиф.
Служба — дом, ну чем тебе не камень?
Удержать нельзя его руками,
Он сорвётся, скуку утвердив.
Скука с монотонностью союзны.
Шарик пролетает мимо лузы.
Человек свою забудет цель
В силу монотонности дороги.
Мыслить? Но копчёные миноги
Интересней всё-таки. В конце
Будет смерть — мы ведаем заочно.
Оттого всё зыбко и непрочно.
Смерть есть свет! А вдруг — слепая тьма?
Скоро будет снег. Зима настанет.
Образ сна она тебе подарит.
Сон — брат смерти. Что за закрома!
Сон богат. Роскошные картины
Не заткёт ветвленье паутины.
Паутина — лучики пути.
А паук — всего типаж соблазна.
Если жить желаешь вне сарказма,
Посложнее по земле идти.
Час порою днём занудным длится.
День порой свечёй сгореть стремится.
А потом — тяжёлые пласты
Прошлого — протянешь руку — детство.
Но туда вернуться нету средства,
Выучил уже за годы ты.
В гамаке на даче нежной ночью
Звёздные богатства я воочью
Наблюдал — мерцание садов,
Византийский рай горит над нами,
Вавилон звучит, сквозит огнями
Нам непредставимых городов.
Вырастанье — убыванье веры
В чудо, будут взрослые химеры
Изводить сознание твоё.
Книги стали малоинтересны.
Мох покрыл всё то, что так чудесно
Украшало тихое житьё.
Вот и ищешь запонку. А служба
Ныне — и любовь тебе и дружба.
Пресный сыр. Горчит извечно хлеб.
Пашня дня возделана. А толку?
На себя хотел примерить тогу! —
Как в былых мечтах своих нелеп!
Шёл среди героев со щитами,
В городах бывал, где с облаками
Цветом часто спорили дома,
Так же храмы. Или жизнь шагренью
Знаменитой сжалась? Или тенью
Стала жизнь, конкретная весьма?
Были смерти близких, и ночами
Видел их во сне — я снова с вами —
Папа, дядя, бабушка? Уже
Умер я? — Не торопи событья! —
Отвечали. Пробужденье нити
Разрывало тонкие в душе.
И стихи слагались понемногу.
Верную ли выбрал я дорогу
Много лет назад, не знаю сам.
Фиолетов снег воспоминаний.
Усмиренье собственных желаний —
Первый шаг в красивый райский сад.
Стих крупнозернист, а нет — мозолист.
Лист его приемлет. Иль морочит
Мне сознанье стих, не прояснив
Ничего в устройстве мирозданья?
За окном — осеннее мерцанье,
А в мозгу — реальность перспектив.
Запонка. Она пропала. Что же!
Это, знаешь, на тебя похоже —
Потерять предмет в своём дому.
Разные предметы окружают.
В сумму их сознанья погружают
Люди, жизнь презрев, и потому
Всё окрест чрезмерно матерьяльно.
Я не говорю, что всё банально.
Свет ласкает путаный узор
Старого буфета, он — коричнев.
Или же предметы, обезличив
Человека, раздражают взор?
Взор, когда ты сам отметил сорок
Многое терзает. Ради корок
Хлеба — а не хлеба даже — друг
Друга поедают часто люди.
На столе стоит вино в сосуде.
Всё ль в себя вместил житейский круг?
Всё-всё-всё: предметы и объекты
Постиженья, здания, проспекты.
Микрокосм похож на макрокосм.
( Эпизоды памяти — фрагменты
выставки — мелькающие ленты,
я кормил батоном милых коз.)
Или, одурев от рассуждений,
Понимаешь — в лестнице ступеней
Больше, чем видал на даче ос?
Ты, задевши стол, его ругаешь.
Не ответит. Это точно знаешь,
И едва ли ждёшь метаморфоз.
Иль вещам вообще присуща кротость?
Нам известны их объёмы, плотность,
Вес — а где душа таится в них?
Собственную душу не представить,
Что там философствовать, лукавить,
О предметах рассуждать земных!
Что ещё? — когда ориентиры
Потеряли силу — звуки лиры
Раздражают тоже. Или жир
Будней не согнать уже? Беспечность
Помогает. Ибо бесконечность
Устрашит конечномерный мир.
Где же эта запонка-голуба?
С вешалки, смеётся, вижу шуба
Над тщетой усилий, пустотой
Действий, что в чертёж всеобщий лягут.
Просто жить — какую же отвагу
Должен ты иметь — простой герой.
ТАНЕЦ
Повела плечами, изогнулась,
Звякнули браслеты на руках,
В танец, как в накидку завернулась,
Разжигая огоньки в глазах.
Руки в ритме истовом мелькали,
Бёдра полыхали, как костёр.
Все, забыв про пиршество, желали
Танцовщицу, страстью масля взор.
Воздух пропитало вожделенье.
Волосы струятся и текут.
Стана изощрённое вращенье
Вызывает восхищенье тут.
Потрясала мастерством высоким.
Саломея, танец завершив,
Взглядом обвела, весьма жестоким
Зал, не ждавший чёрных перспектив.
* * *
С шапкой снега афишная тумба
Как огромная кружка пивная.
Где пестрела роскошная клумба,
Там сугробы синеют, сверкая.
Зимний путь серебристо искрится.
А кусты во дворе — медвежата.
Им в берлогах заснеженных спится
Хорошо, раз реальность богата.
* * *
Сад упирался головою в дождь,
Но голову потом согнул, тишая,
Тая в себе мистическую дрожь,
И каплями таинственно блистая.
Я листьев и ветвей не узнаю,
Как постаревших родственников мог бы
Я не узнать. А может — жизнь свою,
Когда б она от слёз совсем промокла.
ВОСПОМИНАНИЕ
Дачный дом был ниже груш и яблонь,
И намного ниже детских грёз.
Летней ночью крепостью был явлен,
Уступая в тайнах миру звёзд.
Их ростки заимствовали формы
У глубин, чей своеродный ритм
Представлял, опровергая нормы
Византию, Вавилон и Рим.
С гамака, подвешенного прочно
На крюках меж балок — океан
Открывался, заливая то что
Был я сам, засунувший в карман
Руку, праздно двигавший другою.
Ни одна звезда не снизошла
До моих фантазий золотою
Искрою, коснувшейся чела.
 Скачать произведение
|
Работы автора: Василек и водяной Индекс опоры Сгореть стихами для других все работы
|
