|
Метемпсихоз
Жене
Люблю тебя в саду и в парке,
И поливающей цветы.
Тогда все ощущенья ярки,
Когда со мною рядом ты.
Мне хорошо, когда гуляем,
И просыпаемся когда.
Когда, шутя, слова роняем,
Не веря, что придёт беда...
* * *
Как умру — узнайте: сердце
На стихи я пережёг.
Ведь от них не отвертеться —
Я старался, но не смог.
Объяснить мечтал реальность
Суммой своеродных строк.
Иногда впадал в банальность —
Сколь велик такой порок?
Но нигде и ни на йоту
Я не покривил душой —
Веря в силу и свободу
Вертикали золотой.
Метемпсихоз
Тяжёлый том подходит к эпилогу.
Тебе не страшно? Столько умирал...
В последний раз отправишься в дорогу,
Когда, как дверь, откроется финал.
Я помню Атлантиду островную —
Цветение садов и корабли.
Я наблюдаю сложную, цветную,
Свою же жизнь в другом конце земли.
Египетские высятся громады.
Сановнику к обеду — жирный гусь.
...мне, кроме солнца, ничего не надо —
ведь глядя на него теряешь грусть.
Базары Вавилона многолики,
Кричит надрывно продавец воды,
Бурлящий мир, шальной, многоязыкий.
Я нищ — и не боюсь слепой беды.
Я долго по законам Византии —
Златой и вещей — просуществовал.
Картины воскрешая дорогие,
Мне кажется, я там преуспевал.
Войны Тридцатилетней полыханье
Оставило отметины в мозгу.
Удар — и на последнем издыханье
Произнести молитву не смогу.
...а по иезуитским коридорам
бродил довольно мрачный человек —
не справившийся с миссией, которой
был посвящён его короткий век.
...ещё открыт достаточно объёмный,
порою увлекательнейший том.
...духовно в современности бездомный,
я уповаю на небесный дом.
Под знаком отца
...его черты хранит судьба моя:
отец скончался много лет назад.
Но силу памяти давно изведал я:
Она — есть отрицанье забытья,
И я такому варианту рад.
...как папа, с нежной жадностью порой
со сковородки макароны ем...
Не в этом дело! В чём? Ответь! И твой
Привычный баритон звучит совсем
Отчётливо, спокойный и густой.
Я растревожен и, конечно, нем
В тугом силке иллюзии простой.
Ты, помню, на скамеечке сидел,
И разморило, а потом заснул.
Я двигался домой — довольно дел,
Чтоб не будить. А кто сейчас вздохнул?
...а летом мы бродили между дач
в Калуге, о насущном говоря...
...не знал тогда я норов неудач,
не тяготили дни календаря...
Обрёл ли ты покой на высоте,
Немыслимой для наших малых тел?
Духовные сады во красоте
В благоуханье истины узрел?
Твой знак сияет тихо надо мной.
И на пересечении дорог
Хочу тебя спросить — скажи, родной:
Есть от меня на этом свете прок?
Еретическая молитва Св. Андрея
Я устал. Не по силам мне этот груз.
Он значительней гор и морей.
Отпусти, отпусти меня лучше, Иисус
В стан таких же, как я, рыбарей.
Твоя правда сильна. И твой голос суров.
Только мне не даны ключи.
И я только тень, только тень твоих слов.
Прикажи: Не ходи. И — молчи.
Предпочтительней невод тянуть из глубин,
Терпкий рыбный запах вдыхать.
Слышать треск чешуи, видеть выпуклость спин.
И другого уже не искать.
Да, я видел твои чудеса и власть,
Но простая жизнь мне по нутру.
Я не пастырь. Твоя опаляет страсть.
Ты воскреснешь. А я умру.
Я был солью мира среди рыбарей,
Ты ж поставил меня у основ.
Отпусти, отпусти же меня из сетей,
Ибо мне не донесть твоих слов.
* * *
Ромейцы ныне недовольны —
Растут налоги, дорог хлеб,
Повсюду донимают войны,
Очередной указ нелеп.
Протопатрикий пьёт безбожно.
Помпезна церковь...Где же Бог?
И на душе опять тревожно,
И лавку разорит налог.
Бюрократической махине
Едва ли противостоишь.
И — позавидуешь машине,
Поскольку зря перегоришь.
Но виноградники ликуют,
И снова солнечна стезя.
Соблазнов много существует,
Но отрицать дары нельзя.
Не в церкви Бог, а в наших душах.
Иконы строгие глядят.
Матросы не видали суши
Уже который год подряд.
Волна в порту качает башни —
Столь грандиозны корабли.
И тихо канет день вчерашний
В копилку будущей земли.
Человек-котел
Человек-котёл. Кипит, бурлит.
Варево нам что же обещает?
В брюхе ли от голода урчит?
Или достаёт опять колит?
Иль мыслишка мозг мой прободает?
Человек-котёл, а опрокинь —
Не прожжёт ли данность содержимым?
Что читал про янь? Читал про инь?
Созерцаешь над собою синь.
Сколь доволен жизнью, как режимом?
Взвар тщеславьем густо посолил,
Честолюбьем поперчил отменно.
К Брейгелю в трактир идёшь, но сил
Столько растерял! Реальность — сцена?
Интерес к игре я утолил?
Человек-котёл. Объём велик.
Сколь же настоящее в почёте?
Вываренный в мерзости язык
Предстаёт довеском мерзкой плоти.
Ну и что ты наварил, старик?
* * *
Шарики воздушные,
Ветерку послушные,
Лёгкие, качаются,
Гроздьями касаются
Садика небесного,
Нам-то неизвестного...
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ ПАССАЖИРЫ
Железнодорожным пассажирам
Лентами пейзаж летящий сколь
Интересен? Воздух мнится жидким.
Коль зима, то снег похож на соль.
Коли осень, золото мерцает.
Железнодорожный пассажир
Коньяка янтарь предпочитает
Водке. А ребёнку — рыбий жир.
Мы из притчи Кафки!
Едем, едем.
Полустанки, станции летят.
А дорога нами бредет.
Бредим
Ею — но нельзя уже назад.
По мотивам «Достояния республики»
Фургоны бродячего цирка
Чуть-чуть оживляют пейзаж.
В пределах осеннего цикла
Что за развлеченье не дашь?
С восторгом гляди на атлета,
А клоун, коль хочешь, смешит.
Любого ли сердце антенна,
Что токами неба звучит?
Пускай, всю страну раскурочив.
Дерутся и эти и те.
Стрелок путешествий не против,
И верит скрипач красоте.
И едут, и едут, и едут...
Дорога всё дальше влечёт.
Как будто сей цирк и планету
От бреда когда-то спасёт.
* * *
Зачем музей слепому человеку?
Есть финансисты, пьяницы, врачи,
Есть дети, доверяющие снегу.
Зачем музей слепому человеку?
Не знаешь, так, бездушный, помолчи.
Что человек? Способность интегралы
Исчислить? Или радость и печаль
Его сложили? Написать хоралы
Немногие сумеют, и — не жаль.
Страдают все. Ведь люди мы! — не скалы.
Зачем музей? А ощущенья? Руки?
Острей мир восприемлет инвалид.
Он не увидит Лувра или Лукки.
Острей страдает. В основном молчит.
Душевные кому ж раскроет муки?
Над всеми нами музыка звучит.
По мотивам Достоевского
Как выглядишь ты, русский Фауст?
Седобород, поди, и стар.
Провинциальной жизни хаос,
Напоминающий кошмар.
И вдоль забора человечек
Идёт — всё тянется забор.
Страстями мозг наш изувечен,
Но страсти вряд ли приговор.
Провинция для Мозглякова,
Нам подавай же Петербург.
А он помпезен, право слово,
И до страданий и разлук
И дела нет ему, такому,
Где всё дворцы,etc.
А по какому же талону
Пускают в рай?
Виват игра!
Игра...в Карлсбадене, а может
В Рулетенбурге — тема тем.
Коль человек — так лучше Моцарт.
На свете множество систем.
Одну из них мы представляем
Собою — каждый человек.
Пёс вылетает с диким лаем
Из подворотни.
Ну а век
Теперь какой? Игра и дело.
Жизнь в красных красках. Воспалён
Что ль бедный мозг? Я — это тело?
Нет! Я — любой — хоть я, хоть он
Лишб только видимость, а сути
Мы не узнаем никогда.
Черна сейчас, черна до жути
Летейско-невская вода.
Интервью с богом
Ты хочешь взять у меня интервью?
Спросил Бог.
...поле цветущих маков.
Что удивляет тебя больше всего?
На свою
Жизнь посмотрел — рановато ещё итог
Подводить, маловато знаков.
Что люди тратят здоровье, зарабатывая деньги,
А потом тратят деньги, поправляя его.
Что два юнца могут забить старика.
Ты забываешь, что существуют день и
Ночь, а по сути — свет, и более ничего.
И я от удивления как будто лишился вдруг языка.
Люди забывают, что ранить другого
Легко, а рана залечивается годами,
Что два человека могут смотреть на одно,
А видеть его по-разному. И что Слово
Двигало жизнь веками. Насколько вы поняли сами,
Что уменье терпеть не позволит упасть на дно?
Слова Бога — космос, вода и звёзды,
И мы — одушевлённые существа.
Спасибо, бормотал я, спасибо,
Понимая, что никогда не поздно
Всё изменить, и найти правильные слова,
Чтобы выразить любовь к Богу и миру,
Данному столь красиво.
Вот так
Вернулись с прогулки. Жена разогрела ужин.
Поели, выпили чаю.
Муж покашлял, был немного простужен.
К телевизору сели, День двигался к краю.
Жена постелила постель, о чём-то поговорили.
На пенсии так тихо они
Дни проводили, забывая, что похоронили
Сына недавно, накапливая зачем — дни.
По мотивам Лескова
Архиерей пьёт чай с вареньем.
( стихи мой разъедают мозг
той кислотой, что и спасеньем
уже не грежу.) Город. Мост
скрипит, качаясь, деревянный.
Куда, возок, стремишься ты?
Раз много яви окаянной,
Должно быть много красоты.
Вот через поле ржи куда-то
Идут изографы, идут.
Страна на странников богата,
Известен каждому ль маршрут?
Страна каликами богата.
Кричит на паперти юрод.
А мысль — она всегда крылата.
Разнообразие дорог.
Монастыри и богомолье.
Литература. Дёготь-труд.
У многих — бледное безволье,
От денег это, их причуд.
Но святость в воздухе разлита,
И святость укрепляет речь —
Хоть вязнем в наворотах быта,
Не чувствуя духовных рек.
Меж Мендельсоном и Шопеном
Меж маршем Мендельсона мы
И той второй сонатой страшной
Детей растим и строим башни.
Снег всюду навалил холмы.
Под Мендельсона — что за сласть!
И ленты красные мелькают —
Нам отчебучить нечто!Власть
Веселья люди понимают.
А под Шопена траур во
Глазах мелькает быстрой лентой.
Вот похороны в милой, летней
Стране — и страха торжество.
Дом в провинции
(стихотворение в прозе)
Какой-нибудь дом в провинции. Переулок, естественно,
узок, а церковь — старая, мрачноватая, в закаморах —
высока. Асфальт переулка разбит и выщерблен.
На стене дома — двухэтажного, жёлтого — возможна доска в память местного краеведа.Колонка на углу, и когда соседка набирает воду, ведро блестит в солнечных лучах. Во дворе сушится бельё. Старая скамейка, вросшая в землю. Лопухи, огромные, как слоновьи уши.
Не обожгись — тут много крапивы. Крашеная красным лестница на второй этаж сильно скрипит. В одной
из комнат — круглый стол, фикус в углу; ковёр с итальянкой, собирающей виноград, висит на стене. Комод пузат. Из окна видна церковь. В этой квартире жили старики. А может быть и не жили. Может быть мне
только кажется, что я тут бывал...
Руда руд
Есть словосочетания, какие
Вдруг высверком внезапным поразят.
О, я не утверждаю — золотые,
И не такие, чтоб дышал в них ад.
Допустим — схема смеха, или скажем
Тень шёпота — вдруг бабочка вспорхнёт.
Насколько наслаждаешься пейзажем
Словесности? Насколько мозг даёт.
Но вот что не даёт покоя мозгу —
Рудою руд он бредит целый день.
И всё же мозг, увы, подобен воску
В тяжёлых пальцах мысли. Или дел.
Руда земная, те пласты тугие,
Слоящиеся смыслом естества!
(Как жаль, что отцветают золотые,
когда-то столь глубокие слова!)
Руда былого спрятана в сознанье,
Пласты иные ныне не поднять.
Руда же руд — небесное молчанье,
Небесное, жизнь давшее мерцанье —
Нам ту руду едва ли увидать.
Старое зеркало
В огромной раме гладкое, как блеск,
Который от него исходит мерно.
Прихожую не представляешь без —
Уже — его присутствия, наверно.
О, сколько же оно впитало нас!
И сколько похоронено былого
В его стекле, в которое сейчас
Гляжу я — с ощущеньем шарового
Разрыва где-то в сердце иль в мозгу.
Но зеркало ведь излучать не может
Чужие судьбы...как я не могу
Понять, как сочинял сонаты Моцарт.
Сошла кусками амальгама, свет
В провалы черноты уходит резко.
И то, что нам прошедшее известно
Не означает — будущего нет.
Одиссей
(стихотворение в прозе)
Теперь, когда мышцы потеряли упругость, взгляд — зоркость, но мозг не утратил хитроумия — оглядывая свой боевой и водный путь, он понимает, насколько богатой была его жизнь. Схождение в Аид, где
цвели нежные асфодели, а души мерцали драгоценной
рудой, и хлев Цирцеи, где тела его друзей
сжимались, превращаясь в хрюкающих свиней;
чудовище, всасывающее в себя корабли, и другое —
шестиглавое, с острыми мечами зубов; огромный
циклоп, вонючая его пещера с острыми камнями,
вращающийся единственный глаз; Навсикая,
нашедшая странника на берегу — измождённого,
просолённого, опутанного водорослями...
Одиссей понимает, что был счастлив, но не может
знать, что его судьба уже не принадлежит ему,
став темой величайшей поэмы.
Стигматы
Он не водил толпу к святым мощам,
Но пищею духовной насыщал...
Дж.Драйден (пер. Ю. Хазанова)
Брат садовник днями рад возиться
Со смородиной, крыжовником и зеленью.
Ночью рад бы весь в молитве раствориться,
Ибо грезит он духовной зрелостью.
Утром рано-рано пробужденье —
Удивленье сильное от неизвестной боли.
И откуда же её вторженье?
Я ли не усерден в исполненье роли?
Руки все в крови,в крови — и чёрной! — бок,
Неужели рвенье этих ран исток?
Мало что известно про стигматы —
На легенды разные история богата.
Брат-ключарь бежит по коридору,
Машет он руками и кричит
(хоть не полагается по чину!
Но подвержен всяческому вздору)
- Настоятель! Редкую картину
Нам явил Господь — поймём причину?
- Тише, — настоятель говорит.
В келье у садовника. — Болит?
В келье братьев множество, и брат
Простигмированный —
Новой явью что ль ассимилированный? —
На дерюге, кровью перепачканной лежит.
Пробовали раны смазывать —
Кровь струится.
Весть о чуде мигом разлетится,
Никому не надо и рассказывать.
Из машины дорогущей вылезает дама
Экстатичная,
И она богата и упряма,
Энергичная.
К настоятелю с деньгами всё-таки прорвётся,
На стигматы хочет поглядеть — поднадоело солнце.
Доктора — светилы! — проходили чередою,
Каждый цокал языком, качая головою,
Вновь и вновь садовника осмотром беспокоя.
Бизнесмены были с важными делами.
Жертвовали суммы преизрядные,
Ах они, неладные!
Расширялся монастырь, стал знаменит,
И к нему гостиницу пристроили,
В ней отличный быт.
Посетители всё движутся
Всё по знакомой траектории.
И киношники кино желают снять —
Стоит запрещать?
Брат садовник — он худел, синел, страдал,
И не ел и быстро вес терял,
Утомлён был чередою алчущих гостей
(со смородиною лучше бы возился,
со смородиной любимою своей!)
- Потерпи немного брат! — А я давно смирился.
Всё идут.
Быть знаменитым — труд.
Деньги в монастырь текут.
 Скачать произведение
|
Работы автора: Василек и водяной Индекс опоры Сгореть стихами для других все работы
|
