|
ПО МОТИВАМ ЧЕХОВА
Таракан размером с карандаш,
Пол щеляст. Чиновничьи утехи —
Пьянство в одиночку. И пейзаж
За окном, что исключит успехи
Напрочь — нехорош. Церковный звон.
Где-то дача, вечер густ на диво.
- Пал Петрович что ли? — Ясно он!
Сёмга, сельди, сыр, всё столь красиво.
Иванов сразиться предложил
В преферанс. Для нас поют цикады,
Иль звенят. А спор не вдохновил.
- Нет, Евгений, утверждать не надо
Так категорично... — Хороша
Чёрная смородина — созрела,
- Где, Андрей Ильич, скажи душа
Спрятана — в виду имею тело?
Стар архиерей. И он устал.
Всенощная силы отбирает,
Ныне отбирает. Город мал.
Где-то электричество мигает.
У дьячка был пёс...а звали как?
Пьют опять судейские в трактире.
Для чего сознанье душит мрак,
Не давая посмотреть пошире?
Огонёк в аптеке. Но едва ль
К ней придёт — к аптекарше — любовник.
Не придёт, естественно. А жаль.
И доходов не принёс ей вторник.
А студент по берегу идёт,
Тихий всплеск порадует немного.
Вам смешно! Массивный небосвод
Вряд ли скажет, сколь верна дорога.
Снова дача. Маленький роман
Меж кузеном и кузиной. Что же?
Утренний, конечно, бел туман,
С молоком по цвету сильно схожий.
Вся ль Россия? Колокольный звон.
А подросток дома застрелился.
Жалко всех. Но светел небосклон,
И в глазах у многих отразился.
* * *
Войлок сизо-серых облаков
Чуть раздвинут, синева сияет.
Золото церковных куполов
Массой света сини отвечает.
Видишь у парабриков листва
Смугло отливает старой бронзой.
И вода в Москве-реке жива,
Пусть глядится небо силой грозной.
Снова войлок облачный слоист,
Купола потухли. Ветер тянет
Нитки яви — крепок, мускулист,
А потом вообще промозглым станет.
КОЕ-ЧТО О КОНЦЕ СВЕТА
Лето было или всё же нет?
Образы порой диктует бред.
Лезет на кафедру лобастый
Пустозвон и педант —
На кафедру докторскую променявший талант,
Лезет с мерзкой гримасой.
И кричит — Я рассчитал всё!
В садах расчётов произрастает истина!
Я утверждаю — скоро свет затмится траурной полосой!
И лоснится лысина.
Другие — доктора и профессора —
Зашумели — Как? Не верим! Быть этакого не может!
А оратор с кафедры возопил — Ура!
Светопреставление чувствую кожей.
СМИ, до сенсаций жадные
Завыли, запричитали. И настали денёчки жаркие.
А поэт лежал на диване под бетоном депрессии
Дома.
Чётко знал — не нуждается мир окрестный в поэзии,
Вспоминал, что не набрать стихов для следующего тома.
По улицам тем временем шагали рядами стройными
Попы в облачениях, миллионеры с корзинами денег,
Интеллигенты — их участь всегда и всем быть недовольными,
Домохозяйки — эти от нечего делать.
Инженеры, давно забывшие, что такое зарплата,
Партийные лидеры — горлопанистые ребята,
Редакторы, оперные певицы, шоумены,
На машинах ехали бизнесмены,
Собиравшиеся скупить сокровища Ойкумены.
Все протестовали против открытия
Лобастого мудреца.
Не хотели, чтоб свет исчезал, кричали.
Звучали разные голоса.
Композиторы музыку сочиняли,
Бравурность которой опровергала возможность траурной полосы.
На башнях, на кирхах, на многих запястьях сверкали
Как-то по-новому, весьма зловеще часы.
Но по утрам на сосудах травы выступали
Капельки зрелой росы.
А днём транспаранты люди несли, плакаты и флаги.
Не работали церкви, рестораны, магазины, конторы, банки.
Торговля по боку, не купишь элементерного:мыла, чернил, бумаги.
Ни помолиться, ни поменять валюту, ни скушать супа из жирной наваги.
Площади и проспекты патрулировали важные танки.
А поэт всё лежал на диване,
Видел строчки — они мерцали в тумане
Метафизическом,
Пока город заходился в экстазе мистическом,
До какого не было дела поэту,
Убеждённому, что никогда не исчезнет солнечный свет,
И не желающему мириться с тем, что лета более нет.
* * *
Расходясь с похорон, говорят
О таких пустяках, что нелепым
Предстаёт погребальный обряд,
Разорвавший житейские скрепы.
Или прячут тоску и испуг?
За спиною кресты остаются.
А учитель, товарищ и друг
Не вернётся, как все не вернутся.
Приглушённо звучат голоса,
За оградой мелькают машины.
А сознанье страшат небеса,
И пугают большие глубины.
Потому говорят о семье,
О делах, о грибах, о соседях.
Потому позволяют себе
Раствориться в случайной беседе.
Ибо мучает плотский итог —
Красный ящик и чёрная яма.
И ложится осенний листок
На ступеньку высокого храма.
ОБСЕРВАТОРИЯ
Ночь — обсерватория для многих
Нежных и мечтательных двуногих.
Тема ночи радостна поэтам,
Чьё бессонье вспыхнет новым светом
Строчек, совершенных и певучих.
(Ибо ночь — хранилище созвучий.)
ковш легко качается над бездной —
бесконечной, чёрной и помпезной.
Фонари тихонько отвечают
Ангелу, который ковш качает.
Самолёт летит, простор меняя,
Огоньками пёстрыми мигая.
Хвост павлиний — цветовой орнамент.
Запредельность ночи сердце манит.
(Библию сравнил с хвостом павлиньим
некогда Эриугена мудрый.)
Небеса отсвечивают синим,
рядом видишь отблеск изумрудный.
Ночь! Её круги и полукруги,
Лёгкие, пронзительные дуги!
Скрипки и прозрачные овалы!
И опалы звёзд, созвездий скалы.
Сложные мистические знаки
Точно начертали Зодиаки.
Стекловидна звёздная водица —
Кто такой сумеет насладиться?
Ну а что небесный злак питает,
Тот, что в наши души прорастает?
Вечер сыпал горсти звёздной пыли.
Рыбками огни проспектов плыли.
Месяц золотит сейчас пространство,
Щедро раздаёт садам богатство.
По церквям старинным свет струится.
Улицы листает, как страницы.
Свет медовый нежно тронет скверы,
И кварталов небольшие шхеры.
Вон пруды — одной цепочки звенья.
Музыки — всем парком исполненье.
Серебром сквозит оркестрик струнный.
Вот блеснул пассаж особо трудный.
Как обсерватория богата!
Не спеша, картины постигай ты,
Чтоб душа очистилась и пела,
Чтобы счастьем бытия взрослела.
* * *
Зачем ты куришь натощак?
Ведь всё, как говорят ништяк:
Жив, относительно здоров,
И для стихов хватает слов,
Обут, одет, etc.
Ещё не кончена игра.
Я не играю, я всерьёз,
И оттого тоска до слёз.
КОНТРАСТ
Дауна с лицом одутловатым
Мать ведёт гулять. Осенний день.
Облака слоисто-сероваты —
Застят свет, распространяя тень.
Мать страдает. Или же привыкла?
Сыну карамельку развернёт.
Памятник терпению воздвигла
В сердце, где надежда не живёт.
Бедный мальчик не воспринимает
Бытие, где радости и мрак.
Лёгкий ветер тополя качает,
И открыт для посещенья парк.
Рыжий пудель тявкает потешно,
Весело за мячиком бежит.
Даун, существующий безгрешно,
Не узнает жизненных обид.
Он с улыбкой смотрит на реальность,
Губы корчит — не удался звук.
...и проглядывает инфернальность
сквозь картину материнских мук.
...тяжело тебе? Исправен мозг!
Не гневи Создателя, несчастный!
Ты ведь и таким родиться мог
В этой жизни, яростной и страстной!
Вот тогда бы по-другому жил —
Не томили б вечные вопросы,
Не писал бы, и совсем не пил,
На отчаянье не тратил сил,
И не мучил бы себя, философ.
ЛУННЫЙ КОТ
Где-то бродит потихоньку
Лунный кот.
Интересен он ребёнку,
Вот-вот-вот.
Кто же видел? Шубка блещет!
Иль никто?
Лунный круг земные вещи
(но зато
их меняет) зыбким светом
тут зальёт.
Всё равно — зимой и летом
Бродит кот.
Крыши, их коньки мерцают,
Вот зигзаг,
Что коту не помешает —
Нет, никак.
Слуховые окна тоже —
Чёрный мак!
Жить фантазией негоже.
Это так.
Кот! Погладить я желаю
Жёлтый мех.
Почему? Не понимаю.
Просто смех.
Заглянуть в глаза твои бы —
Ведь они,
Как овеществлённый выбор.
Мучат дни.
Кот, молчание приемля,
Любит ночь,
Небеса, и вместе землю.
Кот помочь
Жить не может, вероятно.
Нету сна.
Лунный свет, белеют пятна.
Спит луна.
ТАЛЛИННСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Мне грустно, Таллинн, без тебя —
Без черепицы старых кровель,
Без кирхи, что увижу в профиль,
Боясь зайти — ведь грешен я.
Без переулочков твоих,
Где настоящее теряешь.
По сумме зданий городских
Средневековье изучаешь.
Я в Кадриорге видел пруд —
И в нём как сон мерцали карпы.
И мой средь зелени маршрут
Легко без плана рос, без карты.
Мне, верно, больше не попасть
К сереющему сталью морю,
Где ангел крест вознёс — как власть,
Опровергающую горе.
Со смотровой площадке мне
Уже не видеть нижний город.
И память юности в цене,
Когда ты сам уже не молод.
БОЛЬ
Болят глаза, и целый мир
До гранул жёсткой боли сужен —
Мой череп ею перегружен.
А за окном царит жасмин.
Я на него хочу глядеть!
Он во дворе — и двор заполнен,
А может боль — большая сеть,
В какую я сегодня пойман?
На яблоки глазные я
Давлю — их выпуклость тугая
Вдруг вспыхивает,
Изменяя
На миг характер бытия.
Потом я комнату свою —
Паркет, играющий янтарно, —
В пределах прежних узнаю.
Уют звучит легко и славно.
Но снова жидкое стекло
Мой бедный мозг переполняет.
Глазные мускулы свело,
И чай спитой не помогает.
Чуть шевельнёшься — и огонь
Густого светлого накала
Плеснёт в виски — прижму ладонь,
И вот уже полегче стало.
Не подчиняясь боли, стих
О жизни собственной слагаю.
И пусть в глазах струится Стикс,
Трудом страданье побеждаю.
КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ
Был сквозь глаза его продёрнут
Неопалимой купиной
Свет сокровенно-золотой.
Был круг реальности разомкнут.
На скорой помощи везли,
Потом палате колдовали —
В нём что-то резали, узлы
Непостижимые вязали.
И вдруг склонившихся врачей
Увидел сбоку.
И осознал душой своей
Случившегося подоплёку.
По коридору повлекла
Его мистическая сила.
Он понял — будущность светла,
Она не чёрная могила.
Потом — обратный путь. И вот
Он в тело юркнул будто в норку.
И жизнью прерванный полёт
Врачами принят был за норму.
* * *
Кто чем в действительности дышит,
У каждого свой личный сад:
Поэты истинные пишут,
А бездари руководят.
* * *
Ирония истории сильна,
Поскольку мы уроки не усвоим,
Нам повторяет прописи она —
И каждый понимать, как хочет волен.
* * *
Золотой осенний сад.
Иль разграблена казна?
В этом я не виноват,
Отчего ж томит вина?
Золотые ткани мне
Интереснее плодов.
Вспыхнут иногда во сне
Ветки и гирлянды слов.
Сад мне яблоки дарил,
Облетает ныне он.
Я посланье получил
Из неведомых времён.
Золотой осенний сад,
Тишины стеклянной звон.
Скоро прели аромат
Обоймёт со всех сторон.
Веток резкие черты,
Воздух синевой глубок.
И в саду сидящий — ты —
Слышишь сумму мудрых строк.
 Скачать произведение
|
Работы автора: Василек и водяной Индекс опоры Сгореть стихами для других все работы
|
