Так, кажется, я заболела. Голова кружится. И почему-то очень холодные, просто ледяные, кончики пальцев на руках и ногах. Мерзкое ощущение. Но самое неприятное — головокружение, внезапное, тошнотворное. Вот стою босиком в ванной, а вокруг медленно вращаются раковина, зеркало, полочка с шампунями, прозрачная шторка и кафель, кафель… Кружатся, крутятся, удивительным образом оставаясь на месте. А ведь мне на работу надо. Кровь из носу… Нет, вот только крови мне не хватало! Покачнувшись, я ухватилась за скользкую керамику, постояла, пытаясь прийти в себя. Потом пальцем прикоснулась к запотевшему зеркалу. Точка, точка, два крючочка… Рожица вышла кривой и унылой. Дрожащей ладонью я размазала изображение, и из влажного пятна глянула моя собственная бледная мордочка. Да, вид удручающий. Но если продолжать и дальше киснуть, ни к чему хорошему это не приведет. Две таблетки аспирина и контрастный душ! Холодная, потом горячая, почти обжигающая вода. Потом опять ледяная. Не жалеть себя, не ныть, не стонать! Теперь горячая, прохладная и теплая. Растереться полотенцем и — кофе. Такая встряска организма должна помочь. Голова перестала кружиться, и ноги уже, вроде бы, не подгибаются. Полотенце скользнуло от шеи к груди, по животу и бедрам. Кожа приятно горела, страх прошел. Вполне можно обойтись без аспирина. Я опять заглянула в туманную поверхность зеркала и, продолжая вытираться, заметила что-то странное — неизвестно откуда появившийся на ключице бугорок. Бледный, зеленоватый, размером с крупную фасоль. На раскрасневшейся от контрастного душа коже он был отчетливо виден. Черт побери, да это же какая-то дрянь типа фурункула! И в тот же момент от движения полотенца кожа натянулась, и бугорок лопнул. Прорвался, словно обычный гнойный прыщик, только очень большой, выплюнул наружу какой-то комок и каплю мутной жидкости. Меня передернуло, по телу пробежала волна отвращения, и снова появилось чувство зыбкости, словно вижу нехороший сон, и эта гадость — нереальна. — Твою мать! — бормотала я, роняя полотенце под ноги. — Этого только не хватало! Вот какая дрянь… Вновь задрожавшей рукой открыла шкафчик, отыскала йод и, смочив в нем кусочек ваты, осторожно прикоснулась к вскрывшемуся гнойнику. Надавила посильнее, прижгла, чувствуя тупую пульсирующую боль. Теперь ржавое пятно около плеча выглядело паршиво, но не так пугающе, как в тот момент, когда я заметила эту зеленую мерзость… И вообще, чего это я так разнервничалась? Это всего лишь воспалился комариный укус или просто незаметно оцарапалась и занесла инфекцию. Вот и образовался нарыв. А потом я его ещё и горячей водой распарила. Ненавижу выглядеть глупой паникершей, но ничего с собой сделать не могу. Только стараюсь побыстрее надавать себе по мозгам и прийти в норму. Так… Пришла? Пора собираться на работу, хватит изображать из себя нервную барышню. Придется сегодня надеть кофту с высоким воротником, чтобы скрыть пятно от йода. И просто необходим кофе! Немедленно — горячий крепкий сладкий кофе! А волосы сушить уже после. Я завернулась в махровый халат и быстренько отправилась на кухню. Если сейчас примусь вытирать крошечный комок плотной зеленоватой слизи, который остался на краю раковины, меня стошнит прямо на месте. Вначале выпью кофе, а потом уже ваткой со спиртом ликвидирую эту мерзость. Но, конечно же, я забыла. Позвонила Светка, вся в истерике оттого, что шеф требует отчет не завтра, а сегодня. Потом оторвалась пуговица на любимой юбке, потом… Короче говоря, о маленьком утреннем кошмаре я не вспоминала до самого вечера, пока не вернулась домой. *** Но зато теперь я знаю, как сходят с ума. Вполне конкретный момент — зайти в собственную ванную и увидеть в раковине нечто, больше всего похожее на каракатицу, какими их изображают в мультфильмах. Зыбкое студенистое тельце извивалось, присосавшись к крану. Почувствовав мой взгляд, ЭТО отчетливо вздрогнуло, засуетилось и принялось трансформироваться. Вначале в нечто наподобие горбатого тюленя, а потом почему-то в склизкого, неприятного зеленоватого оттенка медвежонка. Круглая мордочка, ушки, бесцветные глазки. Я не упала в обморок, потому что вообще не умею в них падать. Я таращилась на тварь и прикидывала, примут ли вызов психиатра на дом, если пациент пока ещё не буйный. На всякий случай я ухватила полотенце и загородилась им, как щитом. Потом я заметила, что эта скотина растворяет в себе моё мыло. Выглядело это неприятно, но почему-то меня взбесил именно сам факт посягательства на кусок «Дава» с запахом ночных цветов. От него остался тонкий лепесток, который гадский медведь подгреб себе под бок, немного поерзал, и мыла не стало. Взамен тварь начала покрываться чем-то наподобие меха, но на полноценную шубу «Дава» не хватило, шерсть выглядела так, словно её обладатель переболел множественным стригущим лишаем. Разозлившись и одновременно смирившись с собственным безумием, я уже более спокойно воспринимала происходящее. — Так пойдет? — не раскрывая рта, спросил медвежонок. Собственно, и рта у него не было, только глаза и крошечный, похожий на бородавку нос. — Пойдет, — кивнула я, обматывая голову полотенцем. — Ну что, поговорим? — пробубнила тварь, поджимая лапы, чтобы поудобнее усесться в раковине. — А надо? — А ты думаешь, ради чего я все это затеял, ради собственного удовольствия? У меня и шансов-то почти не было, запросто мог бы плюхнуться на пол и через полчаса сдох бы. — Чем ты говоришь? — решилась я поинтересоваться у собственной галлюцинации. Хотя смысла в вопросе не было — на то он и глюк, чтобы вытворять, что угодно. — Хороший вопрос, — вздохнул медведь, и я увидела, как под бородавочным носом прорезается треугольный рот. Рот задвигался, но артикуляция не совпадала со словами, как в плохо дублированном фильме. — Вообще-то, говоришь только ты. А я посылаю тебе в мозг импульсы. — Телепатируешь? — почему-то обрадовалась я. Моё безумие становилось явно небанальным и даже в чем-то интересным. — Ишь ты… — Будем считать так. Только давай договоримся сразу, ты меня руками не хватай, слишком много воды, слишком мало других веществ, чтобы приобрести нормальную устойчивую форму. — Да я вообще тебя хватать не собиралась, — с отвращением призналась я, соображая, что будет, если я попытаюсь высушить галлюцинацию феном. Раз она из воды, то… — Прекрати! — возмутился медведь, запоздало разинув пасть. — Что за подлые мысли! Обещала же поговорить. — Ну ладно, слушаю тебя, — вздохнула я, усаживаясь на край ванны. — Излагай. — Вначале пообещай, что прекратишь ставить себе психиатрический диагноз, — засопела тварь. — Просто не думай о том, что рехнулась, мне это мешает. Я кивнула и стащила с головы полотенце. Интересно, зачем я его вообще нацепила? — Далее. Я — не инопланетянин, выбрось эту глупость из головы! — Вообще-то, её пока там и нет, — с некоторым смущением призналась я, потому что до такого логичного варианта сама почему-то действительно не дошла. — И не доходи, — тварь жадно слизнула упавшую ей на морду каплю из крана. — Сообщаю — я всего лишь часть тебя. Я брезгливо покосилась на похожее на свиной холодец тельце, просвечивающее сквозь белесую шерстку. Ну, если часть меня так выглядит… — И у тебя, вернее, у нас с тобой, неприятности. Большие. Именно ради этого мне и пришлось выйти наружу. Как я уже говорил, шансов было мало. Но изнутри импульсы не воспринимаются, хоть изорись. Так что выбора не было. Тварь сообщила мне это таким тоном, словно удачно совершила выход в открытый космос без скафандра. — Именно так, — подтвердил противный медведь. — Слепил оболочку покомпактнее и выскочил. Извини, что напугал. — Из прыща выскочил? — уточнила я. — Вообще-то, это был шлюз, — хмыкнула гадость. — Мы некоторые отходы таким образом удаляем. Особо опасные. — Кто это «мы»? — напряглась я. — Вас много? — Достаточно, — проворчал медведь и взмахнул довольно хилой лапой. — Слушай, у тебя мыло ещё есть? Или шампунь, если не жалко. Хотя мыло — лучше. Как-то я себя неуверенно чувствую в полужидком состоянии. — Сначала объясни, кто ты и чего тебе от меня надо, — ультимативным тоном отрезала я, на всякий случай отодвигаясь подальше. Не хотелось бы входить в контакт с этим пожирателем мыла. Кажется, в его состав входят какие-то жиры. У меня тоже жиры есть. Немного, но всё-таки… — Хорошо, только не дергайся. В общем, я — клетка твоего организма. — Яйцеклетка? — почему-то выпалила я первую пришедшую в голову ассоциацию. — Дура! — ухмыльнулся гаденыш. — Тогда бы я о себе не говорил в мужском роде. Да и размером не вышел, мелкий слишком. Ты хоть немного разбираешься в строении собственного тела и том, что в нем происходит. — В общих чертах, — сердито ответила я. — Я же не медик, в конце концов! — Тогда просто прими за аксиому то, что ты для нас то же самое, что планета для биологических организмов. Живем мы внутри тебя. Тихо-мирно живем. — Хорошо, приняла, — кивнула я. А что такого? Внутри меня живут разумные клетки, много-много клеточек, больших и маленьких, дружно живут, мне не мешают. Чего этот-то приперся, казачок засланный? А медведь, явно слыша мои мысли, разливался соловьем: — И у нас, как и у вас, есть иерархия. Человек, слон, муравей, тля какая-нибудь… Только у нас по-другому называются. — А у вас и язык есть? — я не к месту хихикнула. — Это не язык, — обиделась тварь. — Это импульсы. Передача информации. Но если я начну тебе сейчас лекции читать, то придется потратить уйму времени. А его-то у нас и нет. — Хорошо, — согласилась я. — Со временем и у меня туговато. И ещё я есть хочу. — Я тоже, — насупилась противная клетка. — Ну дай кусочек мыла, жадина! Я ничего плохого делать тебе не собираюсь. Наоборот — заинтересован в том, чтобы ты была жива и здорова. Я уж было потянулась к шкафчику, где держала запас моющих средств, но отдернула руку. — А что, есть повод считать, что я могу быть того… не жива и не здорова? — Есть, — отрезала тварь. — Если коротко, то у тебя есть все шансы отправиться на кладбище. Причем, довольно скоро. А нас такая ситуация, сама понимаешь, не устраивает. — Та-ак… — протянула я. — А теперь — яснее и подробнее. — Да куда уж яснее. Так же, как и у вас, у нас действия отдельных особей могут вызвать глобальную катастрофу. Ты в курсе, что в организме каждого человека есть раковые клетки? — Что-то такое я читала. Но ведь далеко не у всех возникают опухоли. Эти клетки как бы спят. — Нет, не спят. Просто не делятся, не размножаются! — с какой-то досадой буркнул медведь и покосился на шкафчик. — К примеру, их десяток, и это не страшно. Но если одна из них вдруг решит, что ей закон не писан, и начнет делиться… Тогда кранты. В лучшем случае — химиотерапия, которая угробит и их, и ещё пару миллиардов других, безвредных. В худшем — летальный исход для всех. Мне стало, мягко говоря, не по себе. Опять возникло ощущение, что я сплю и во сне слушаю бредовые россказни несуразной субстанции. Утром надо будет обязательно записать этот сюрреалистический сюжет. — Не отвлекайся! — раздраженно одернула меня клетка. — В общем, не уследили мы. А хотелось бы, знаешь ли, прожить отпущенный природой срок. Я помотала головой. Интересно, что этому чучелу от меня нужно? Хочет, чтобы я принесла им соболезнования? Или испытала облегчение — оттого, что отправлюсь на тот свет не одна, а в более обширной компании? Или побежала к врачу и потребовала немедленного обследования и операции? — Логично мыслишь, молодец, — наконец-то одобрил мои рассуждения медведь. За время разговора его уши несколько увеличились, и теперь он стал больше похож на Чебурашку. — Но только операция не поможет. В общем, сейчас пока ещё ничего не обнаружат, решат, что у тебя канцерофобия. А когда обнаружат, будет поздно. — Всё равно не понимаю, — вздохнула я. — Тогда для чего ты мне все это выложил, чтобы я заранее купила белые тапочки или с крыши сиганула? Спрашивала я все это, скорее, для того, чтобы понять смысл происходящего. Если, конечно, оно действительно происходит, а не бредится. Согласитесь, беседовать в ванной с собственной галлюцинацией — не слишком разумное занятие. — Моё дело — предупредить! — гаркнула тварь. — И попробовать вместе найти решение. Но для этого мне нужно иметь более прочную оболочку, иначе я не могу сосредоточиться, потому что все время думаю о том, что вот-вот окажусь в канализации. Я молча швырнула в раковину кусок мыла и отправилась на кухню. Пусть делает, что хочет. Была надежда на то, что когда я, доев свои законные сосиски, вернусь в санузел, проклятый глюк исчезнет. Но нет — он оставался там. Правда, умудрился сползти в ванну и истребить губку, спонжик и джутовую рукавичку для растирания тела. Зато теперь он приобрел внешность ангорского кролика с несоразмерно длинными ушами и зубами. — Какого черта? — вздрогнув, разозлилась я. — Ты считаешь, что повышенная лохматость тебя украшает? — Я думал, тебе нравятся пушистые зверушки, — удивился кролик, шевеля зубами. — Такими зверушками только детей пугать. И вообще, ты решил прописаться у меня в ванной? Мыться мне тоже прикажешь в твоем присутствии? — Я могу устроиться в другом месте, — тут же согласилась лохматая тварь. — И тоже сожрешь там все, до чего дотянешься? — Оболочку я почти достроил, — угодливо затряс он ушами. — Ещё немного белков и жиров, и всё. Обещаю! Лучше бы он при этом не разевал пасть. «Хорошо, что у меня нет домашних животных» — думала я, хватая мохнатого уродца поперек живота и перетаскивая его на кухню. Там я выдала ему остаток сосисок и полпачки сливочного масла и вернулась в ванную, чтобы как следует вымыть руки после прикосновения к аморфному тельцу. — А скажи-ка, братец… — я замерла в кухонных дверях, забыв, что хотела спросить, потому что на табуретке у окна восседал мужчина моей мечты. Брюнетистый мачо с порочным взглядом. Только размером мачо был с годовалого ребенка, и его ножонки болтались, не доставая до пола. Приступ хохота скрутил меня так, что я еле добралась до второй табуретки. — Что, тоже не пойдет? — задумчиво пробормотал мелкий мужчинка. Ответить я не могла, только помотала головой, истерически повизгивая. — Странная ты, — укоризненно бормоча, мачо на моих глазах стал расплываться и превратился опять в медведя. Но уже куда более похожего на игрушку. Шерстка теперь была золотистой, а глаза и нос — черными. — Думал, с человеком тебе проще разговаривать. Ты учти, что эти трансформации отнимают массу энергии. — Как тебя зовут? — отсмеявшись и вытерев слезы, спросила я. — Никак, — отрезал он. — Нет у нас имен. — Тогда я буду звать тебя Мишкой. — Зови, как хочешь. Ты ведешь себя безответственно, и вообще… Ты хоть подумала о том, что будет со мной потом? Или судьба несчастной клетки тебя не волнует? — Волнует. Как раз хотела спросить: что с тобой будет, Мишка, когда я помру или если жива останусь? — Честно? Понятия не имею. Можешь считать меня камикадзе. Моя дальнейшая судьба покрыта мраком, скорее всего, недолго протяну. У меня была единственная миссия — донести до тебя информацию. Но я вижу, что ты отнеслась к ней совершенно безалаберно. — А что, по-твоему, я должна делать? Ломать руки, биться головой об стену, стенать и плакать? Если ты сам сказал, что никто мне помочь не сможет… Вот заболею, тогда будут лечить, травить химией, облучать, резать. А заранее депрессировать как-то не получается. — Никто не говорит о депрессии, — Мишка замахал лапами и едва не свалился с табуретки. — Но нужно что-то делать. К сожалению, теперь у меня нет никакой связи с нашими. И что там, — он кивнул на меня, — происходит, я понятия не имею. И вернуться не получится. Я задумалась. Вариантов возвращения выбравшейся из моего организма клетки обратно было несколько. Но после обсуждения мы их все отвергли. В желудке Мишка будет просто переварен, в крови — атакован лейкоцитами и убит, под кожей или в мышечной ткани вызовет воспаление и будет опять выброшен наружу. Поэтому решение проблемы мы решили отложить. К этому времени я заметила, что стала относиться к Мишке более лояльно. Может быть, из-за обретения им приемлемого вида, или того, что он получил имя — не знаю. Но полночи мы просидели на кухне, совещаясь и разрабатывая тактику борьбы за спасение моего организма от смертельной заразы. К двум часам мне стало казаться, что решение найдено — мне нужно упиться вусмерть, и за время алкогольной интоксикации собратья Мишки успеют изловить захмелевшего диверсанта. Но мой визави отверг идею, пытаясь втолковать мне теоретические аспекты биохимии, из которых я поняла только, что пьянство — зло. Потом Мишка предложил мне ампутировать руки и ноги. Почему-то ему казалось, что у меня должна приключиться какая-то специфическая саркома, поражающая конечности. Эту идею я отмела напрочь. Во-первых, где я найду больного на голову хирурга, который согласиться на такую операцию? А во-вторых, не факт, что таки не помру от другого вида опухоли. Тогда, кроме экономии на размере гроба, выгоды мне никакой не будет. В конце концов, я даже начала утешать приунывшего медведя тем, что любая жизнь конечна, и я, в принципе могла уже двадцать раз попасть под машину или быть убитой сосулькой с крыши или маньяком в подъезде. Потом я легла спать и просмотрела полный набор мерзких кошмаров, включая себя в виде длинной рогатой гусеницы, путешествующей по собственному кишечнику в компании с суицидально настроенным индивидуумом, кричавшим: «Жизнь мне не мила!» и пытавшимся утопиться в желудочном соке. *** Наутро я поняла, что выхода нет никакого. Или я живу, как раньше, пытаясь не думать о смертельной болезни, или впадаю в черную меланхолию — и тогда мне дорога либо к сектантам, либо занимать очередь в хоспис. Никогда не думала, что мысль о собственной близкой смерти бывает столь многовариантна. Мишка до утра мрачно просидел на подоконнике, рассматривая наш двор, и встретил меня язвительной критикой открывающегося из окна пейзажа. Дескать, у них все куда красивше. Я всегда подозревала, что внутри меня сокрыта чудная гармония, но за двор все же слегка обиделась. Так как наступила суббота, и на работу идти было не нужно, я занялась собой. Сделала маникюр, педикюр, покрасила волосы и выщипала брови. Совершая все эти действия, я подспудно надеялась, что проклятая, замыслившая меня угробить раковая клетка каким-то образом попадет в отходы, и я избавлюсь от угрозы. Но даже я понимала, что все это ерунда. Она — во мне. Отыскать и выковырять такую мелкую штуку совершенно невозможно. Потом я сварила овсяную кашу и, повязав на шею Мишке голубой бантик, пересадила его на диван. Задумчиво глядя на него, я ткнула пальцем в толстый животик и спросила: — А как ты устроен там, внутри? Я в том смысле, что не понимаю, как одна крошечная клетка может управляться с таким крупненьким тельцем. И тут внезапно медведь заюлил. Бормотал что-то о белковых мышцах и импульсах. Потом скис и признался: — Я уже не такой маленький, как вчера. — В смысле?! — Я инициировал процесс деления, — прошептал негодник. — Так ты теперь не один? — удивилась я. — В личностном плане — один. Пока. Просто нужно время… — А вообще, — вдруг осенило меня, — ты сам-то какая клетка?! Ну, то, что не яйцеклетка, это мы уже выяснили. Но хотелось бы знать поточнее. Глаза Мишки забегали. Врать он умел не то, чтобы плохо, но под градом вопросов довольно быстро терялся и начинал путаться. Так что спустя четверть часа я знала правду. — Сволочь! — с чувством сказала я. — Вот пойду и положу тебя под асфальтовый каток, будешь знать! Врун, наглец и эгоист! Глядя на поникшего мерзавца, я закипала все сильнее. — Ты сочинил всю эту историю… — Если бы я сказал правду, ты бы меня сразу уничтожила!!! — взвыл он. — Думаешь легко быть изгоем, потенциальным убийцем и жупелом?! — Ах, ты и такие слова знаешь?! — окончательно вышла я из себя. — Сидел бы себе тихо, а если в одном месте свербит, то начал бы размножаться. Сейчас многие формы рака излечимы, особенно на ранних стадиях! Нет, ты предпочел выпендриться и запугать меня до полусмерти! Или ты, альтруист хренов, решил, что я проникнусь благодарностью за то, что ты мне наболтал?! И буду счастлива узнать, что ты просто вешал мне лапшу на уши?! — Пойми, у меня не было шансов, практически ни одного, — ныл медведь, забившись в угол дивана. — Я был обречен на гибель. Несостоявшийся суицид… Как если бы ты сиганула с десятого этажа и случайно упала в бассейн. — Вместо суицида будет убийство! — твердо заявила я, хватая слабо трепыхающегося Мишку за бант и прикидывая, где у нас поблизости ремонтируют дороги. Идея с катком нравилась мне все больше. Подлая, коварная тварь! Убивать и только убивать! Эпилог В общем, если у кого-нибудь из ваших знакомых живет дома лохматый зверь по имени Мишка, который питается сосисками и иногда ворует из ванной обмылки, обожает, когда ему чешут пузо и ненавидит любое упоминание об асфальтовых катках… Ах да, порода зверя совершенно неважна, в последний раз он был толстым рыжим котом, а перед этим — помесью японского хина и болонки. Так вот, повторяю, если вы знаете такую особу, то никому и никогда не рассказывайте, что именно она записала весь этот бред.  Скачать произведение
|
