Фигуры Баронство Уденталь Столица
Тресса де Фокс Цветущие яблони поднимают настроение даже с дикого похмелья. Я проверяла — знаю. Но с такого похмелья, как у меня в это утро, блевать (извините конечно) хотелось даже от яблонь. Нечем было. В смысле — никак. Если у вас четыре желудка, расставаться со своим содержимым они не желают даже при настоящем отравлении, я уж не говорю про такую ерунду как отравление алкоголем. А еще говорили, что Шефанго никакие яды не берут! Кто говорил? Да я же и говорила. Зачем? Ну... Когда травить пытались, приходилось объяснять. Потому что действительно — не берут. А сегодняшнее утро просто было особенным. Совсем особенным. Как-никак, а стукнуло мне десять тысяч лет. Не каждый день такой праздник. Через то и похмелье. На юбилеях вообще положено принимать алкоголь в дозах превышающих разумные, а проще говоря, наливаться по самые уши. Ну а уж на таких юбилеях! Никому из моих знакомых за последние несколько сотен навигаций, дожить до десяти тысяч лет не удавалось. Мне удалось. По-моему, тут есть чем гордиться. Солнышко встает. Яблони цветут. Денег почти нет. И настроение препоганейшее. Стоит только осознать — десять тысяч! — как оно становится еще поганее. На Людей смотреть тошно, как будто в первый раз их рожи вижу. Хвала Богам, не много их пока на улице, Людей. А то, меня ведь и вскинуть может. Придется тогда из Уденталя уезжать быстрее, чем хотелось бы. Уезжать из Уденталя мне не хотелось совсем. Сейчас, по крайней мере. Во-первых яблони. Как ни крути, а это красиво. Во-вторых, мне-Эльрику сделали пару очень выгодных деловых предложений. Сначала капитан гвардейцев его милости барона, а потом командующий баронским флотом. Другой вопрос, что снова наниматься в армию мне совершенно не хотелось. Мне-Трессе, в смысле. Я вообще против службы где бы то ни было. Конечно, в мужском обличье я взгляну на это иначе, но когда еще я мужское обличье приму? Видели бы меня сейчас мои наставники... Хотя, сейчас-то ладно, а вот вчера! Благородная дама, устроившая грандиозную пьянку в одном из самых паршивых притонов Уденталя. Что поделаешь, люблю я иногда шокировать окружающих. Ганна не одобрит, конечно. Ну так то Ганна. Вот, кстати, из-за кого уезжать не хочется ну никак. Я ведь уже обещала ей, что останусь. Но, Великая Тьма, неужели все? Или почти все! Неужели десять тысячелетий действительно прошли, и уже скоро... Смешно, и плакать хочется, Флайфет... Скоро, это когда? Через десять лет? Через сто? Через пятьсот? Сколько бы ни было, по сравнению с тем, сколько их прошло — все будет скоро. Домой. Одна беда, чем ближе цель, тем больше нетерпение. Я скоро не то что, столетия, я годы считать начну. Когда же? Когда? Впрочем, если расслабиться и попытаться поразмыслить логически — это в женском-то обличье! — ожидание не так уж страшно. Страшнее будет погибнуть не вовремя. Прошли те времена, когда мне сдохнуть хотелось от безысходности. Прошли, мать вашу! Не дождетесь больше!
Какая-то придурочная девчонка вылетела из-за угла и с размаху врезалась в меня чем-то твердым и угловатым. Больно! Когда я маску сдернула, я и сообразить не успела, услышала только «грау!» в собственном исполнении, а девочка хлопнулась на мостовую... Почти хлопнулась. Поймала я ее на полдороге, а то ведь расшибется, объясняй потом, что не били ее страшные Шефанго по голове, а сама она головой об камень треснулась. Надоели уже до озверения эти вечные проблемы из-за собственной расы. Людям ведь много не надо, чуть что — Шефанго виноваты. Скоты! Люди — скоты. Из-за того же самого угла вылетел Карел Хальпек. Самый обаятельный десятник местной стражи. * * * Карел не то, чтобы остановился, остановиться ему было бы трудно, но в немыслимом пируэте он ухитрился развернуться и, вместо того, чтобы врезаться в страшную фигуру, выросшую у него на дороге, вписался в ближайшую стену. Больно, конечно, но Карелу гораздо приятнее было удариться о твердый камень, чем нарваться на разъяренную Шефанго на пустынной улице. Оборачиваться Хальпек не спешил, нарочито медленно оползал по стене, призывая всех Богов на помощь и стараясь выкинуть из памяти жуткое, нечеловеческое лицо, увиденное мельком, но напугавшее десятника до неожиданной теплой сырости в штанах. Тресса брезгливо взглянула на Карела. Еще более брезгливо посмотрела на бессознательную девушку, которую держала на руках, старательно отодвигая от себя. Потом присвистнула, позабыв про десятника, сгребла девочку в охапку и отправилась туда, куда и шла. «В «Серую кошку» поперлась, — с ненавистью подумал Хальпек, поднимаясь, наконец на ноги. — Сегодня же десяток туда отправлю... Нет. Не сегодня. Завтра.» Выпустив длинную рубаху поверх мокрых штанов, и свесив волосы на разбитый о стену лоб, Карел поплелся в сторону казарм. Он не торопился. Потому что к казармам путь лежал в том же направлении, что и к гостинице «Серая кошка». Той самой гостинице, в которой уже не в первый раз снимала комнату Тресса де Фокс. Догонять благородную даму, даже случайно, десятнику совсем не хотелось. Румия Монастырь Жерара Беспощадного Черный Беркут раздраженно перекладывал бумаги на столе и не смотрел на почтительно ожидающего Элидора. Элидор ждал. Раздраженность была обычным состоянием отца-настоятеля. Раздаженность и скепсис. Удел большинства крупных начальников. Черный Беркут оторвался от бумаг и начал хмуро изучать Элидора. Как диковину какую. Элидор внутренне поежился. — Ты отправишься в Мерад. — бросил наконец Черный Беркут. Монах изумился. Он был уверен, что вызвали его не более чем для очередного дисциплинарного разноса. Отец-настоятель обожал дисциплинарные разносы и учинял их с удовольствием и глубоким пониманием дела. И за поводом у него это дело не останавливалось. — Отец Лукас... — Помолчи, сын мой, и выслушай меня. Ты отпpавишься в Меpад. Hайдешь там некоего Самуда. Он старший у «Гоpных кошек». Hеделю назад «кошки» убили отца Якоба, настоятеля обители Кассия Воздающего. Ты ликвидируешь Самуда, заберешь у него пеpстень с pубином и пpивезешь этот пеpстень в ближайший из наших монастыpей. Акция демонстрационная, чем больше шуму — тем лучше. Никто не должен забываться и позволять себе неуважение к нам. Вопpосы есть? Вопросы были. Больше, чем хотелось бы. Например, почему в Мерад отправляют его, Элидора. Златостенный город был столицей Эзиса, оплотом джэршэитов, а он, Элидор, специализировался на Десятиградье и Готской Империи. Это ж другой край материка! — Экипировка, — буркнул Элидор. — Получишь у брата-эконома. — Черный Беркут вздохнул. — Знаю-знаю, все знаю. И специфика не твоя. И отдохнуть ты не успел. Но барбакитов пора напугать, сын мой. А кто может сделать это лучше, чем ты? Еще вопросы? Элидор покачал головой. — Тогда ступай. — отец Лукас очертил Огнь, благословляя монаха: — Да пребудет с тобой Анлас.
Бpат-эконом был пpедупpежден: — Выбирай, — он сделал широкий жест в сторону оружейных стоек и сундуков. — Кони уже оседланы. Все пpипасы в сумках. Элидор прошел прямо к стойке с длинными мечами. — Опять мой любимый уволокли? — он даже не пытался скрыть недовольство. — Сколько раз говорил, не трогайте Праведника. Так нет же. — У брата Игнатия выход, — начал оправдываться брат-эконом. — Кто ж знал, что ты и двух дней не просидишь, опять на задание пойдешь? Элидор не слушал. «Праведника нет. Вот же люди, просишь их просишь — все без толку. Ну что стоило Игнатию взять не меч а топор? Ему ж без разницы, а мне — нет.» — Доспехи готовь, — скомандовал он эконому. — Кольчугу конную, наручи, поножи. Шлем эзисский подбери. — Громко едешь? — довольно осклабился брат-эконом. — Да. «Пора вытрясать из отца-настоятеля личный меч. Или самому покупать.» — привычно думал Элидор, перебирая клинки и прислушиваясь к возне эконома в соседней комнате. «А то это не жизнь. Сегодня одно, завтра — другое. Жалко убивать время на привыкание к новому клинку. А ну как не успею однажды?» В этот раз приглянулась аквитонская спата. Легковата чуть, но сойдет. Элидор подобрал к мечу походные ножны и принялся заправлять в специальную перевязь метательные ножи. «Почему все таки в Эзис? Что, действительно больше некого? Не верится что-то. Есть у нас спецы, кроме меня. Тот же брат Освальд. Чем не вариант? Или брат Квинт. Он вообще по джэршэитам специализируется. Но отправляют меня. Странно. Ладно, мое дело телячье.» Брат-эконом суетился вокруг, помогая застегивать ремни доспехов. Элидор встряхнул плечами, присел, подпрыгнул. Сойдет. Старый привычный комплект. Кто его утащит? Двухметровых больше нет. «Может в этом и дело? Два метра росту, красные глаза, белые космы. Детей пугать хорошо. И еще барбакитов. Квинт пугать не приспособлен. Ну кого может напугать субтильный, застенчивый с виду юнец? Вот я — другое дело. То еще пугало.» По доpоге в конюшню Элидор заглянул на огоpод. — Шаpль. — негромко позвал он. — Уезжаю. — Пеpевели? — брат Шарль, старый закадычный приятель, оторвался от грядки и оглядел Элидора. Тот покачал головой: — Боевой выход. — Ага. Громкий, понятненько. Далеко? — К исманам. Шарль пpисвистнул: — Весело. — Пока. — Удачи. Элидор хлопнул приятеля по плечу, кивнул и пошел дальше.
Шарль смотрел вслед. «Странно это», — думал он. —«Чудит наш Беркут. Где это видано, чтоб Элидора и к исманам? Он ведь даже языка не знает. И всего два дня как с задания». «Брат Павел с ним, конечно, уже работал». — Шарль с отвращением перевел взгляд на грядку, пытаясь вспомнить чем морковные хвостики отличаются от сорняков. — «Да. Работал. Но что за два дня сделаешь? Тут не меньше месяца поматрасничать бы. Так нет же». Он потянул рассеянно первую попавшуюся травину. Вытянул тощенькую морковь. Ругнулся. Без особого, впрочем, энтузиазма. «Высокая политика? Видать очень высокая, раз подобное творится. На глупость похоже. Если бы не было известно, что Черный Беркут глупостей не делает. Напарник Элидору будет, это ежу понятно. Из тамошних, эзисских, иначе б тут дали. Но что за спешка?» Поскольку размышления и домыслы не давали ровным счетом никакого результата, Шарль, какое-то время еще пытался заниматься прополкой и бездумно выдергивал морковь вместе с сорняками. Довольно быстро он оставил это никчемное занятие. Встал. Отряхнул руки. И отправился в келью настоятеля.
Перед воротами конюшни молоденький послушник держал в поводу двух оседланных и навьюченных коней. Элидор придирчиво перебрал содержимое седельных сумок: еда, запасная одежда, немного денег, всякая полезная мелочь. Порядок. Он приторочил к седлу меч и вскочил на коня. Впереди была дорога. Баронство Уденталь Столица
Тресса де Фокс Кто бы мне объяснил, какого лешего, делают в Удентале Эльфы? Добро бы Человеческая девчонка на меня налетела, от доблестного десятника спасаясь. Он по пьяни до женского полу охоч. Я бы ее, конечно, в непосредственной близости от этого кретина оставлять не стала, но уложила бы где-нибудь под забором и пошла своей дорогой. Однако выкидывать Эльфийку, как какой-нибудь мусор... Это, все-таки, нехорошо. Хотя, лютней своей она мне приложила — мало не покажется. И смех и грех, впору надевать доспехи, чтобы сходить в кабак. И не потому, что отребья здешнего боюсь, а потому, что сумасшедшие менестрели лютнями дерутся. Хотя, от Эльфов всего можно ждать. Может, у них расовая ненависть в кровь настолько впиталась, что они Шефанго бить начинают, даже не разобравшись толком, стоит ли это делать. Бред, конечно. Но кто только Шефанго бить не пытается. Другой вопрос, что мало у кого это получается... А девочка красивая. Очень красивая. Даже для Эльфийки.
В «Серой кошке» было еще закрыто. Пришлось стучать в дверь ногой, поскольку руки заняты. Стук получился характерный, я-Эльрик так стучу. Не ногой, правда. Зато открыли быстро. Марк всегда быстро открывает, когда я прихожу. — Сэр... — он осекся и вытаращился на меня. На девочку. Снова на меня. Что-то там себе подумал даже, пока таращился. Потом вспомнил: — Ой, простите, госпожа... — То-то. — наставительно сказала я. Наставительно, чтобы Марку стыдно стало, и он перестал на Эльфийку таращиться и прикидывать про себя, сейчас я мужчиной стану, или подожду пока девочка в себя придет. — Я помогу! — предложил парень с энтузиазмом. — Ты лучше вина принеси. Мал еще, женщин таскать. — В комнату? — Ну естественно. Что ж мне ее здесь на стол укладывать? Про стол я, пожалуй, зря. Совершенно из головы вылетело, что мы же еще и людоеды, если всем сказкам верить. Ну и эльфоеды, разумеется. В «Серой кошке», конечно, народ без предрассудков, привыкли они ко мне за столько-то лет. Но у Марка сразу вылетела из головы вся похабщина, а морда из розовой стала зеленой. — Ластами шевели. — напомнила я, направляясь к лестнице. — Вина какого? — ошалело спросил он. — Вашего любимого, или... — и нерешительно посмотрел на Эльфийку. — Или. — Понял. И он исчез. Хороший парень, не зря я его кормлю. В смысле, прикармливаю. Когда Джозеф помрет, и Марк хозяином станет, меня он привечать будет не меньше, чем папаша его. Труднее всего с Яном было, пра-пра-пра... поди вспомни сейчас... в общем, с самым первым из их предков, с которым я познакомилась. Марк принес бутылку «Жемчужной росы» едва ли не раньше, чем я поднялась в номер. К дверям мы подошли почти одновременно. — Молодец. — я уложила девочку на кровать. Бросила парню серебряный. — Я сейчас сдачу... — Не надо. — Благодарствую. — Можешь идти. — Понял. — вздохнул он. И ушел. У них тут, в «Серой кошке», чем-то вроде совершеннолетия считается выпить со мной. Янов сын, когда я-Эльрик ему первый раз выпить предложил, от гордости раздулся как индюк. Еще бы! Удостоился, как папаша. А потом в традицию вошло. Марк вот, как двенадцать ему стукнуло, все ждет, когда же я его человеком признаю. «Сэр Эльрик... госпожа Тресса...» Забавные они. Люди. То боятся. То ненавидят. То от почтения себя забыть готовы. Ну да шут с ними. У нас сейчас Эльфы на очереди. Нюхательные соли я разыскала в одном из поясных кармашков, и тут же вспомнила, что давненько не появлялась в обществе как действительно благородная дама. Даже соскучилась слегка по общению не перемежаемому ругательствами и не сводящемуся к трепотне о бабах, о бабах, и еще раз о бабах. Хотя, пили вчера знатно. И сегодня. Да и позавчера, если уж на то пошло. Я поднесла к носу Эльфиечки хрустальный флакончик. Девочка вздохнула. Раскрыла огромные темно-синие глазищи. И... выругалась. Да так, что стены покраснели. — Кого ты имеешь ввиду? — поинтересовалась я. Эльфийка уставилась на меня. Представляю себе. То еще зрелище сразу после обморока-то. Волосы белые. Маска — черная. И в прорезях глаза без зрачков и белков. Одна радужка. Между прочим, насыщенного такого алого цвета. Девочка и так не отличалась румянцем. Сейчас она просто позеленела. — Т-ты... Вы кто? — Тресса де Фокс, — говорю. — Шефанго. — Правда? — А что, непохожа? — Я не знаю, — честно отвечает Эльфиечка. — Я Шефанго не видела. — Уже видела. Хотя, конечно, не запомнила она, не успела понять, чего же так испугалась. Я и сама никогда этого не понимала. Лицо у меня, как лицо. У Людей, на первый взгляд, и пострашнее — гримасничают они все время, рожи корчат, глазами вращают... Ага. А боятся все равно нас, а не их. Ну да ладно. — Как тебя зовут-то, менестрелька? — Кина. — И каким ветром занесло тебя в Человеческие земли? Она помолчала, разглядывая потолок. Понятное дело, не от хорошей жизни этакое диво объявилось в Удентале и носится по улицам, спасаясь от потерявшей всякий пиетет солдатни. Не захочет говорить — не надо. Все равно скажет. — Я ушла. — ответила наконец Кина. — На Айнодоре у меня никого нет. И ничего. Мы с мамой жили на самой границе с Орочьими горами. Был набег, а гарнизон отозвали, и мы... нас... Город сожгли. Совсем... Она осеклась на полуслове, съежилась на кровати, а в синих глазах появилось выражение, которое можно в учебниках по совращению описывать. Классическое, я бы сказала, выражение загнанности и ужаса пополам с непониманием. Когда женщина смотрит так — мужчина хватается за меч, готовый защищать ее от любой опасности. Когда так смотрит красивая женщина — мужчина действительно готов защищать ее хоть от всего мира. Я не была мужчиной. Другой вопрос, что ужас в глазах Кины был настоящим. И загнанность тоже. — И давно ты на Материке? — спросила я, вышибая девочку из ступора. Тут главное действовать пожестче, чтобы она жалеть себя не начала. — Полгода. — Ругаться здесь научилась? — Ругаться? Я повторила то, что услышала от нее пять минут назад. — А это ругательство? — искренне удивилась Эльфийка. — Я не знала. Я румийского не понимаю, а солдаты оттуда были... Мне слово понравилось. Что оно значит? Не скажу, чтобы я смутилась. Однако тему поспешила сменить: — Пить будешь? — И есть буду. Хорошо! Всего за полгода в полной мере набраться настоящей менестрельской наглости — это чего-нибудь да стоит. Я выглянула за дверь — так и есть: Марк околачивался неподалеку. Он тут же сделал вид, что страшно занят и вытаращился на меня с выражением готовности к подвигу. — Что там с завтраком? — Каша. Со шкварками. Для вас, госпожа, мать поросенка жарит. Хороший поросенок. — Да? Интересно, возьмется твоя мама приготовить свинью по имени Карел? — Если пожелаете, — невозмутимо ответствовал Марк. — Только забить, извините... — он развел руками. Хороший парень. Весь в отца. И матушка у него — очень приятная женщина. Хотя... Тетушка Ганна — это вообще песня отдельная. — Ладно. Передай маме, что я извиняюсь за беспокойство, но прошу приготовить цыпленка, — я оглянулась на Кину. Эльфиечка выглядела голодной, — лучше двух. — Понял. — он исчез. Я вернулась в комнату и разлила по кубкам вино. — А мне говорили, что Шефанго везде убивают. — подала голос менестрелька. — Попробовали бы. Нас убивать дело неблагодарное. — Нет. Мне говорили, что вы везде убиваете. Что куда бы Шефанго не пришли, они сперва всех убивают, а потом грабят и насилуют. — Мертвых?! — Не знаю... — она задумчиво уткнулась носом в кубок. Ладно. Чего только нам про Эльфов не рассказывали. Я помню сказки о том, как Эльфы сдирали кожу с людей из-за расхождений в религиозных воззрениях. Нет, кое-кто действительно сдирал. Но ведь не все же. Насколько я знаю из слухов, мой народ тоже не отличается добротой и терпимостью. Однако почву для слухов дают экземпляры с особым подходом к делу. А таких всегда меньшинство. Хотя... если вспомнить, что меня изгнали за недостаточное рвение в истреблении Эльфов. Вот тебе и меньшинство. А Шефанго действительно боятся. Начали бояться, когда они стали близко общаться со Смертными. Здесь, в Удентале, навигаций сто назад, как раз когда закончились религиозные гонения, народ был понаглее. С Хранителем помирились. Войска Огненосные поразогнали. Анласитские умонастроения — не в чести. И когда я-Эльрик приехал в Баронство с Востока, прибить меня не пытались только потому, что полагали, будто за мной вскорости еще полусотня придет. Таких же. Как раз тогда был большой скандал в «Серой кошке». Ян от гостя незваного шарахался, а гостю ничего кроме покоя и тишины не нужно было. Так что нас обоих положение устраивало. Явившиеся к нему молодчики, не баронские, так, дворянчики местные, жены хозяйской домогаться начали. Ну, Ян им и попытался объяснить, что не дело это, вести себя так. Дворяне, конечно, Люди, можно сказать, уважаемые, но к чужим-то женам как-то оно не принято. Он объясняет, а его не слышат. Слово за слово. Хвостом по столу. Мальчики раздухарились, голоса повысили, начали Яна обзывать нехорошо... Он с ними все миром разойтись пытался. Но меня тогда любой шум нервировал. В общем, через пару секунд держал я двух гостей за шиворот в состоянии нестояния и объяснял что-то за мою расшатанную душевную организацию. Объяснял, кажется, на зароллаше — у меня по пьяни всегда родной язык прорывается. Ну да мальчики и на зароллаше поняли. Ян в истерике бился. Кричал, что теперь и меня, и его, и его жену, и его сына, и даже его дочку замужнюю, которая в Гиени живет... Короче, что всем нам плохо будет. Этим же вечером я еще десяток «мстителей» разогнал. А на следующий день их двадцать пять пришло. Ну тогда я за Топор взялся... Мне за убийство потом слова плохого не сказали — очень уж осточертело страже городской местных подонков не замечать вежливо. Яна после моего отъезда снова обидеть пытались. Я бы, может, плюнул на это, да забыл. Но мужик во время того побоища со мной рядом мечом отмахивался. А это не забывается. В Удентале тогда трактирщики порядочные попадались. Им только стимул нужен был... В общем, вернулся я через полгода. Узнал о безобразии. Нашел дворянчика того, что всю эту бучу затеял. Ну и… В общем, гарантировал Яну неприкосновенность. С тех пор я в «Серой кошке» — гость желанный. А кроме того, и в Удентале ко мне попривыкли. Это греет. Должно же быть в мире место, где от тебя не шарахаются, Огнем себя осеняя. Румия Монастырь Жерара Беспощадного
Широкий, вымощеный камнем тракт тянулся за горизонт. Синее небо. Крохотные зеленые рощицы. Ухоженные, издалека кажущиеся даже симпатичными, деревеньки. Ехать бы и ехать. Радоваться жизни, солнцу, хорошей погоде. Элидор хмуро смотрел на окружающую его благодать, перебирал в пальцах поводья и машинально, без должного чувства, благославлял изредка попадавшихся на дороге крестьян. Крестьяне, впрочем, понятия не имели, что такое благословение силы не имеет, и принимали знак Огня с благодарностью. Эта их тупость раздражала Элидора не меньше, чем безмятежное свиристение птиц. «С ума все посходили что ли? — монах без всякого интереса скользнул взглядом по стройной, потупившей глаза девушке, спешившей куда-то с корзинкой. — Что я там сделаю, в этом Эзисе? Без языка. Без привычки. Штезаль!» Он ощутил вдруг острую потребность вытянуть кого-нибудь плетью. Просто, чтоб душу отвести. И поспешно усмирил это недостойное желание. Все равно, дорога впереди была пуста. А бить лошадей Элидор не позволял себе даже в самом гадком расположении духа. Лошадь — это ведь не человек. Ее бить незачем. Монах дал коню шенкелей и зверь послушно пошел легким галопом. Заводной держался рядом, вытянув тонкую морду и кося на человека темно-фиолетовым глазом. Покачиваясь в седле в такт ровной поступи скакуна, Элидор попытался вспомнить уроки брата Павла. Вздохнул глубоко, начал медленно, размеренно считать до двадцати пяти и, дойдя до одиннадцати, понял, что взорвется сейчас просто от того, что пытается сам себя успокоить. Лучше уж вообще ничего не предпринимать. Злость должна была пройти. Рано или поздно. В конце концов, она всегда проходила. Проще всего, конечно, было бы прикончить кого-нибудь быстро и весело. Да некого было убивать.
— Отец Лукас, — Шарль замялся, но продолжил решительно, хотя и не без внутреннего трепета, — простите за неуместное любопытство, но... — он вновь запнулся. Заявиться в келью к настоятелю, да еще и требовать от того отчета — раньше Шарль не позволял себе такой наглости. И не позволил бы никогда, не иди речь об Элидоре. — Но? — Черный Беркут холодно взглянул на монаха. — «Но» означает, что ты собираешься задать вопрос? Задавай. — Элидор два дня как вернулся. — пробормотал Шарль. — Неужели? — неискренне удивился настоятель. — Отец Лукас, его же нельзя выпускать из монастыря еще с полгода. Он ведь... Ну, три срыва уже было. А брат Павел в этот раз даже начать работу толком не успел. — Спасибо, что взял на себя труд сообщить мне об этом. — брюзгливо процедил настоятель. — Ты Шарль, надо полагать, считаешь меня выжившим из ума старым пнем, который уже не соображает, что творит, так? Шарль сглотнул и помотал головой. Ему ничего подобного в голову не приходило. Никогда. И не могло придти. Ни за что. — Что у тебя за манера всюду совать свой нос?! — Черный Беркут откинулся на спинку высокого кресла. — Длинный моруанский нос! Тебе мало досталось в Гиени? Шарль снова помотал головой. Ничего умнее все равно не придумывалось. Потом брякнул: — Я же должен знать. Вы же потом с меня же отчет потребуете. Я же... — Когда ты научишься говорить по-румийский? — настоятель поморщился. — Прекрати жужжать и следи за своей речью. Аналитик! Двух слов связать не может. Элидора переводят в класс «элита». Тебе это говорит о чем-нибудь? — В «элиту»?! — восхищенно выдохнул Шарль. — Элидора?! Давно пора! — Если он перейдет в «элиту», его заберут в Аквитон. — Черный Беркут клацнул зубами и полез за своей трубкой. — А вы нужны мне здесь! И ты это знаешь. Элидор не знает, так ему и не положено. — А если не перейдет? — осторожно уточнил монах, так уточнил, на всякий случай, ответ он уже знал. — Если не перейдет, значит сдохнет там, в Эзисе. — сказал Черный Беркут то, что должен был сказать. — Это последнее испытание. Работа в экстремальных условиях. Он замолчал. Долго раскуривал трубку. Пыхал дымом. Дергал брезгливо тонким горбатым носом. Наконец затянулся и выдохнул, прикрыв от удовольствия глаза. — Рад?! — проскрипел совсем уж раздраженно. — Давно в Аквитон рвешься! Под Магистра хочешь. Черный Беркут для Вас, господин аналитик, низковато летает. А?! Шарль не успел ответить. Настоятель вдруг вспомнил о делах и указал монаху на дверь весьма энергичным жестом. Еще и пальцами прищелкнул, шевели, мол, копытами, господин аналитик. Шарль зашевелил. Осторожно прикрыл за собой дверь. — Про морковь не забудь! — каркнуло из кельи. Очень захотелось сказать гадость. Ну, или, хотя бы, подумать. Однако Шарль поостерегся. И без того было над чем поразмыслить. Он вернулся к ненавистным морковным грядкам. Уселся на влажную землю и отрешенно уставился на зеленые хвостики ботвы. Элидора переводят в отряд «элита». Сам Шарль давно уже был признан лучшим аналитиком Ордена. И ему действительно полагалось бы быть в Аквитоне. Но Черный Беркут держал его при себе, а Магистру объяснял, что никто, кроме Шарля не в состоянии приводить Элидора в себя после боевых выходов. Лучший аналитик и лучший боец. Два найденыша, воспитанных отцом Лукасом. Но Элидора, при всем том, что равных ему в Ордене не было, переводить в «элиту» не спешили. Во-первых, он был нелюдем. А во-вторых, он был сумасшедшим. Сам Элидор не видел ничего из ряда вон выходящего в своей манере убивать во время выходов всех, кто подворачивался под руку. И даже тех, кто не подворачивался. Когда приходил Эльф в дом жертвы, он приканчивал там всех, начиная с того, кого нужно было убить и заканчивая последней служанкой. Если ситуация складывалась так, что работать приходилось на улице или в другом людном месте, Элидор уничтожал охрану — даже тех, кто пытался сбежать, позабыв о своих обязанностях. Если же не было даже охраны, Эльф считал выход недостойным упоминания. С этим-то, впрочем, еще можно было бы смириться. Но вот после выходов монах становился совершенно невменяемым. Он без приключений возвращался в монастырь. И запирался в своей келье, допуская туда только Черного Беркута, Шарля или брата Павла. Повод к такой уединенности был. И очень весомый. Элидор признавался брату Павлу, что он ищет повод. Первое время, первые пару-тройку месяцев по возвращении, он все время ищет повод: кого бы и за что убить. И этот его пунктик был совершенно лишним. Когда в Аквитоне, в курии Ордена, слышали о «Том, кто всегда возвращается», там досадливо скрипели зубами. Нелюдь — это не страшно. Главное, что принял Опаление и верит истово, другим бы поучиться. А вот сумасшествие, и, как результат, непредсказуемость действий и поступков... Черный Беркут управлялся с Элидором, потому что знал своего приемыша, как облупленного. Но Черный Беркут был нужен в Румии. Шарль вздохнул. Аквитонскому начальству не объяснишь, что даже здесь, вдалеке от Орденского управления, они с Элидором работали с полной отдачей. Начальство, оно на то и начальство, чтобы лучшие кадры забирать под свое крыло. А значит, когда вернется Эльф из Эзиса, — он ведь вернется, хотя бы для того, чтобы подтвердить прозвище — придется им сниматься с насиженного места и отправляться в столицу Зеленого Герцогства. Там — новые люди, ревнивые взгляды, придирки, необходимость срабатываться, искать компромиссы... Впрочем, Элидор то считает, что ради «элиты» вытерпеть можно все. Он рвется наверх. Зачем только непонятно. Стать управителем боевого секрета? И что ему в том? «А Беркут то ревнует!» — С неким удовлетворением констатировал монах. И вновь принялся пропалывать морковку. Работы по хозяйству были обязательны для всех в монастыре. Кроме, разве что, самого настоятеля. Баронство Уденталь Столица В дверь постучали, и в комнату просунулась лохматая башка Марка: — Завтрак! — почему-то радостно сообщил парень, во все глаза рассматривая синеглазое чудо, сидящее на кровати с кубком в руках. Красноглазое чудовище в кресле напротив он старался не замечать. Не потому что боялся — чего бояться, это ж сама госпожа Тресса, — а чтобы впечатления не портить. — Неси. — милостиво кивнула Шефанго. — Тащи! — гаркнул Марк куда-то в коридор. Три паренька помладше, торжественно вышагивая друг за другом, внесли в комнату подносы с блюдами и тарелками. Кина проглотила слюну и уставилась на еду горящими глазами. — А это мама велела от себя передать. — Марк переволок через порог корзину, из которой торчали горлышки бутылок. Большую корзину. Тяжелую. — Твоя мама попадет на Небеса. — сообщила Тресса своим удивительно мелодичным голосом, одной рукой поднимая корзину, а другой вытаскивая бутылку, — с ума сойти «Молоко Драконессы»! — Мама сказала, — сообщил Марк, выпуская своих подчиненных в коридор, что ежели госпоже Эльфийке отдельную комнату надо, то она уже белье постелила и камин разожгла. — Он ткнул пальцем в стену, — вон та комната, куда от вас дверь сделана. Как обычно, в общем. Тресса закашлялась. Кина удивленно посмотрела на нее, потом на стоящего на пороге парня, потом на упомянутую дверь. Она явно не видела в заботливости хозяйки ничего особенного. — Иди, Марк. — простонала Шефанго, падая в кресло и стараясь не смеяться в голос. — Иди, дитя мое. — А чего я... — Я тебе потом объясню. Иди. Марк пожал плечами и вышел. Он понять не мог, что сделал не так. Поручение матери передал в точности. В соседней комнате, смежной со своей, сэр Эльрик действительно часто селил женщин. Нынче к нему, говорят, даже молодая баронесса заглядывала. А то, что сейчас он не сэр вовсе, а госпожа — так долго ли Шефанго облик сменить? — Не пойму я их. — Марк почесал в затылке и побрел по коридору в глубокой задумчивости.
Кина в момент сгрызла первого цыпленка. Так же шустро подмела ножку второго. Крылышки угрызала помедленнее. А грудку уже поклевывала, явно наевшись, но еще не находя в себе сил оторваться. Тресса методично и неторопливо ела поросенка, ела, ела и ела, запивала его вином и явно не собиралась останавливаться, пока не разгрызет даже кости. Кина поглядывала на чудовищные клыки Шефанго и, не всерьез, но с некоторой тревогой, подумывала о том, что эта леди может и ее сожрать. Причем так же спокойно, деликатно даже, пользуясь ножом и вилкой, не забывая время от времени промакивать губы белоснежной салфеткой. Голова слегка кружилась. «Молоко Драконессы» — голубое, казавшееся искристым, с необычным, чуть кисловатым вкусом, пилось очень легко, и так же легко хмелило. Кина легла на поднятые подушки. Прикрыла глаза. Было хорошо, тепло... спокойно. И чтобы не поддаться этому спокойствию, спокойствию, которое — уж это-то Эльфийка знала — всегда ненадежно, всегда заканчивается и снова вышвыривает тебя в страшный, жестокий и похотливый мир, Кина стала напоминать себе о том, что Шефанго с легкостью меняют пол. Что Тресса, пригревшая ее, в любой момент может стать мужчиной. Что любое из этих чудовищ только и мечтает о том, чтобы подмять под себя, унизить, исковеркать ее, Кину, лишь потому, что выпало ей несчастье родиться красавицей. Она не поняла сама, как поднялось мутной волной, хлестнуло горечью и рванулось наружу криком, слезами, злостью и безнадежностью все, что накопилось за эти долгие, бесконечные полгода. Тресса слушала молча. Она отодвинула в сторону опустевшие тарелки. Открыла окно. Достала трубку и раскурила ее, выдохнув облако ароматного дыма. Кина плакала и говорила, говорила, говорила. А Шефанго подливала ей вина, не спорила, и не соглашалась, смотрела своими страшными, мертвыми глазами куда-то мимо Эльфийки. А когда Кина, выплакавшись, неожиданно для себя самой уснула, свернувшись на широкой кровати, Тресса забралась в кресло с ногами и меланхолично уставилась в окно. Прежде, чем принимать какие-либо решения, следовало хорошо подумать. В женском обличье, подумать, потому что она-Эльрик в подобной ситуации, плюнув на размышления, поступила бы так, как требовали беззащитные и испуганные синие глаза. Карел Хальпек, впрочем, перешел дорогу как раз ей-Трессе, с ней-Эльриком он предпочитал просто не связываться. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. А поскольку драться в женском обличье леди Тресса де Фокс не любила до крайности, несколько раз десятнику сходили с рук оскорбления, над которыми в мужском облике Эльрик просто смеялся. И прощал. Становясь мужчиной, Шефанго вообще становилась более снисходительной к людям. Любой расы. Однако сейчас и здесь наказывать следовало не за себя. Наказывать следовало за девочку, которая, в отличие от Трессы, не сделала Хальпеку ничего плохого. Хуже того, Тресса прекрасно понимала, что наказывать одного, конкретного десятника, она-Эльрик будет за всех мерзавцев, которых встретила Кина за месяцы жизни на Материке. На Материке, населенном преимущественно Людьми. На Материке, где выживает сильнейший, или подлейший, но никак не юная Эльфийка, покинувшая родину после того, как Орки сожгли ее дом и убили ее мать, и ни один Эльф не случился рядом, чтобы защитить... «Почему, кстати?» Тресса вновь принялась набивать трубку. На севере Айнодора всегда было неспокойно. Туда приходили Шефанго. Там же случались стычки с Орками, или, того хуже, с объединенными орко-шефангскими отрядами. Такое, впрочем, случалось не часто. Орочья жестокость, насколько помнила Тресса, отталкивала даже самых ревностных сторонников истребления Эльфов. Так что, по идее, северные границы Айнодора должны были охранять — и охраняли — весьма бдительно. Кина сказала, что незадолго до нападения гарнизон, стоявший в их городке (да, на севере Айнодора не было одиноких усадеб, воспетых эльфийскими поэтами, там были города, и стены, и всегда готовые к бою войска), так вот, Кина сказала, что гарнизон сняли и отозвали куда-то в другое место. Совет старейшин объяснил, что где-то восточнее высадились Люди... Эльфиечка не помнила подробностей. Словом, туда пришлось в срочном порядке стягивать все имеющиеся в наличии силы. Вот и стянули. Орки, как знали, напали на город на следующий же день. «Они знали.» Клубы дыма выплывали в распахнутое окно. Кто из Смертных мог напасть на Айнодор? «На следующий же день...» Это не было совпадением. Мужчина мог бы списать на случайность. Тресса же, понятия не имея почему, но привыкнув доверять своей интуиции, могла поклясться, что Орки действительно знали «Союз с Орками против Айнодора... Союз Смертных с Орками? Невероятно...» Когда и куда нужно бить. И знали, что уйдут безнаказанно. Но ни эллийцы, ни ригондцы, ни тем более фанатичные румийцы на пошли бы на подобный союз. Никогда. Да и вообще, весь запад Материка за последнюю тысячу лет был Опален полностью. « — ...гонец сказал, что на побережье высадились Люди...» «Ладно, икберы с ним, с Айнодором. — Шефанго положила ноги на стол и откинулась в кресле. — Пора пообщаться с Карелом. Эх, плакали мои контракты. За избиение стражника по голове не погладят... Но нельзя же терпеть эту свинью до бесконечности, в самом-то деле!» Убедить себя в целесообразности физической расправы ей всегда бывало очень нелегко. Впрочем, в нынешней ситуации выбирать не приходилось. Тресса неспешно докуривала трубочку, медля принять мужское обличье, и в последний раз пыталась убедить себя в том, что сумеет быстро отделаться от Кины, если случится в том нужда. Свой пунктик — защищать тех, кто слабее и становиться на сторону заведомо проигравших она знала всегда. В большинстве случаев, проигрывающая сторона становилась после этого выигрывающей, а подзащитные вешались на шею, и с ними приходилось нянчится пока они не находили для этого другой объект... «Пристрою ее куда-нибудь. К Лукасу, в Гемфри. Или вон, к тому же Ахмази в Эннэм. Он за девчонкой присмотрит, а она ему компанию составит. Всем хорошо. Тем более, что ему, евнуху хренову, ничего кроме компании и не надо...»
Марк видел, как огромная беловолосая фигура скользнула через обеденный зал, небрежно отвечая на приветствия наводняющих трактир посетителей. Утро — время завтрака. Живущий в «Серой кошке» Шефанго давно уже никого не отпугивал. «Все-таки сменила госпожа Тресса облик». — с некоторым сожалением подумал парень, подхватывая очередной поднос и отправляясь к столу, где сидела компания сонных гвардейцев. — «И то сказать, какая девчонка, ух! Глазищи синие! Сэру Эльрику только свистнуть — к нему любая в постель прыгнет. И эта тоже... А жалко.» — Чего замечтался! — прикрикнула мать. И Марк поспешил ей на помощь.
Шефанго в задумчивости постоял за воротами трактира. Потом сунул руку в кошель и рассеянно вытащил с десяток серебряных монет. На эти деньги еще не один месяц можно было прожить безбедно. Но вот на путешествие их уже не хватало. Хотя бы потому, что Кине нужна была лошадь. А поскольку Эльрик всерьез собирался поссориться с местной стражей, следовало уже сейчас подумать об отъезде. В Удентале было два больших караванных двора. Один — для западных купцов. Другой — для джэршэитов. Озаренные начисто отказывались жить вместе с Опаленными и другими неверными. Дворы находились в разных концах города, а «Серая кошка» стояла точно посередине. Оказываться в положении известного осла Эльрику приходилось не каждый день. Он посмотрел направо — там, выворачивая из-за угла, грохотала колесами по камню мостовой тяжело груженая телега. Посмотрел налево — пятерка стражников, чеканя шаг, промаршировала через улицу. Шефанго ссыпал в кошель монеты, оставил одну, повертел в пальцах и щелчком подбросил вверх. Серебряный, вертясь, блеснул на утреннем солнышке. Эльрик поймал его, глянул — герб. — Джэршэиты. — сообщил де Фокс дремлющему на припеке псу, — ну и славно. Отчего бы принцу Анго не смотаться в солнечный Мерад? — Пес повел ухом и нерешительно вильнул хвостом. — Охранником в караване сквалыги-купца. — Мрачно буркнул Эльрик, бросая серебряный ковыляющему мимо бродяге. Коричневая рука жадно схватила монету. Нищий начал кланяться, шустро отступая и позабыв о хромоте. От него воняло, и Шефанго брезгливо поморщился. Он так и не привык к тому, что некоторые смертные забывают о гигиене. В том, что его возьмут на службу, он не сомневался. Система была отработана давно и действовала безотказно. Конечно, у любого караван-баши есть отрядец проверенных бойцов, и человек со стороны там подозрителен. Но, во-первых, глупо всерьез ожидать неприятностей от одиночки, когда вокруг надежные люди. А любой не-Человек всегда одинок на Материке. Во-вторых же, Эльрику не встречался еще караванщик или купец, способный отказаться от бойца такого класса как его высочество наследный конунг Ям Собаки, Эльрик де Фокс по прозвищу Предатель. Правда, оба эти фактора играли роль лишь в том случае, если наниматель не догадывался, что перед ним Шефанго. Беловолосый, красноглазый великан в маске — кем еще он может быть? Люди боялись Шефанго. Ненавидели их. Проклинали, иногда заслуженно, чаще — просто поверив в собственные страшные сказки. И очень редко соглашались иметь с ними дело. Закавыка была в том, что мало кто здесь, близ Внутреннего моря, далеко-далеко от Северного океана, видел ужасных нелюдей своими глазами. Мало кто здесь вообще видел каких-либо нелюдей. Это решало проблему. Природа или Боги, со свойственным им непонятным юмором, наградили Трессу-Эльрика де Фокс мелодичным и мягким голосом, который меньше всего подходил убийце и пожирателю детей. На Ямах Собаки это доставляло когда-то массу неприятностей. Потом неприятности исчезли, как их и не было — кому, в самом деле, придет в голову насмехаться над одним из лучших бойцов Империи? А голос? Ну что голос? Женщины даже находили в этом некое извращенное удовольствие: «если бы с Эльфом могло быть так хорошо, я решила бы, что ты — Эльф». Потом, после изгнания, все обиды своего детства, все драки, все насмешки вспоминал Эльрик с мучительной тоской. Просто потому, что это дома голос его звучал чуждо и странно. Дома. А дом был потерян на страшные, казавшиеся бесконечными тысячелетия. Уродство же собственное пригодилось много-много позже. И совершенно неожиданным образом. Когда появлялась в том надобность, он, Шефанго, прикидывался Эльфом. Люди верили. Хуже того — верили Эльфы. Верили, пока слышали голос и не видели Эльрика. А у Людей даже насчет маски вопросов не возникало. Они знали твердо, что Шефанго покрыты шерстью и едят живых младенцев. Ни то, ни другое к принцу не относилось.
Эльрик де Фокс Караванный двор встретил густым запахом навоза, верблюжьими криками и беготней груженых поклажей слуг. Я направился к складам и жилым помещениям, периодически, не очень вежливо, отодвигая с дороги того, кто оказывался у меня на пути. Один из отодвинутых вякнул мне что-то в спину. Я обернулся. Мужик извинился и растворился в толчее. После этого передо мной расступались. Пинком распахнув хлипкую дверь, проигнорировав вытянувшуюся морду вышибалы и замолчавших при моем появлении воинов, пьющих тут же, в зале, я прошел прямиком к хозяину. Нахальство — второе счастье. У дядьки, конечно, был неприемный день, однако меня он принял. Хотя бы потому, что просто физически не сумел бы выставить из своей каморки. — Уважаемый, не сочтите за труд сообщить мне, какие караваны выходят от вас сегодня. «Уважаемый», выбитый из колеи контрастом между тем, как я вошел, и тем как я начал говорить, быстро закивал. — Да. Да. Разумеется. Сегодня от нас уходят двое. Ахмет из Табада. Он направляется в Десятиградье с грузом... — Груз меня не интересует. Кто второй? — Сулайман из Мерада. Он ведет свой караван в Эзис. — Где он сейчас? — У себя. По коридору направо. Третья дверь. — Благодарю. Оставив мужика облегченно моргать, я вышел из его каморки. Третья дверь. От лестницы, надо полагать. Вежливо постучавшись, я вошел. Сулайман из Мерада сидел, поджав ноги, на низенькой оттоманке и курил кальян. Ничего не скажешь, выбрал время и место. Караван грузится. Народ суетится. А хозяину дела нет. Хотя, не исключен вариант, что у него просто каждый человек знает свое место и свои обязанности. Тогда это дядьке в плюс. Мерадец перевел на меня отрешенный взгляд. Выпустил изо рта изузоренный мундштук и медленно процедил: — Выйди, сын шакала, пока я не позвал свою охрану. — Почтеннейший, — сказал я на исманском, — я пришел с предложением, которое должно понравиться вам. — Ты? — Сулайман расплылся в снисходительной ухмылке. — Оборванец. — Оборванец или нет, но я не буду лишним в вашей охране. — Мне не нужны воины. — Такие как я нужны. — Пять медных. — Десять. И кормежка для меня и моей сестры. — Джэршэ отнял у тебя разум, чудовище. Десять медных я плачу своему десятнику. — Не знаю, кто ваш десятник, но могу поспорить, что я лучше. — Кто ты? — Эльф. — Как твое имя? — Зовите меня Эльрисом. — Десять медных — это слишком много. Откуда мне знать, что ты стоишь таких затрат? — Проверьте. — Хм-м. Эльрис... Ну ладно, пойдем. Сулайман поднялся со своей оттоманки. Протопал, переваливаясь на кривых ногах, во двор. Огляделся там, полуприкрыв глазки, и щелкнул пальцами. Через секунду десятеро вооруженных мужиков стояли навытяжку около крыльца. — Махмуд, — процедил купец. — Этот Эльф, его зовут Эльрис, хочет наняться воином в твой десяток. Проверь. Если до этих слов ребята смотрели на меня со сдержанным уважением, то теперь их морды перекосились. Махмуд пожевал губами. Поскреб бритый затылок и вякнул: — Али! Масхут! Двое парней подобрались по-рысьи. Переглянулись. Остальные шустро расступились, освобождая место для боя. Суета во дворе утихла. Слуги, рабы, погонщики — все развернулись в нашу сторону. Интересно им! А потом свистнули сабли. И словно сам собой впрыгнул в ладони Топор. Пошло веселье! По уму-то, конечно, два бойца, вооруженных легкими, острыми сабельками, должны в капусту нашинковать такого громилу как я, с неподъемным своим топором. Однако в бытность свою на Востоке я клювом не щелкал, и давно уже научился остужать не в меру самонадеянных тамошних вояк. Они, полагаю, не успели даже понять, как случилось, что их сабли лежат в пыли у крыльца, а лезвие гигантского топора легонько наметило смертельные удары. Одному в череп. Второму по ключице наискось. Легонько. Но и эти двое, и те, кто следил за боем поняли, что такими ударами противника разваливают напополам. Что я там говорил о самонадеянности? У меня ее больше, чем у всей исманской армии. — Десять медных. — сообщил Сулайман. — И кормежка для тебя и твоей сестры. Выходим сегодня после вечерней молитвы. — Понял. Я оглядел помрачневших охранников — всегда одно и то же, мне еще ни разу не радовались простые воины, — развернулся и отправился к воротам. Пора было найти Карела. Эзис Табад Сложности начались, когда Элидор сошел с корабля в Табаде. Корабль был из Весты. И команда и капитан — честные Опаленные. К Эльфу, вооруженному, одоспешенному, да еще и со знаками Белого Креста относились с почтительным трепетом, а на разговоры о джэршэитских землях шли неохотно. С кем другим они, может, и побеседовали бы, да Элидор сам был не мастер вести долгие задушевные разговоры. Так что сошел он с корабля зная об Эзисе немногим больше, чем когда поднимался на борт. Сошел. Принюхался брезгливо. Пахло так, как всегда пахнет в портах. Северных или южных — не важно. Гнилью, смолой, водорослями, деревом и еще бес знает чем, но густо, почти осязаемо. Порт как порт. Ничего особенного. Люди здесь говорили на всеобщем свободно. Оно и понятно. Для купцов, моряков и военных всеобщий — второй родной язык. Для таких как Элидор — тоже. Монах огляделся и потопал куда глядят глаза. Глаза глядели вперед. На север. В город, собственно. — Эй! Эй, ты, здоровенный! Ну, ты, длинный! Вниз посмотри! Вниз! Я внизу! Голос был высоким. Не сказать, что противным, но интонации не понравились Элидору сразу и сильно. Наглые такие интонации. Голос действительно верещал откуда-то снизу. Чуть ли не из под сапог. Эльф опустил глаза, примериваясь дать нахалу пинка и идти дальше. Но нахал, оказавшийся Гоббером, глянул на монаха доверчивыми, круглыми и наглыми-пренаглыми глазами и протянул монетку. Золотую: — Слушай, длинный, ты ж с румийского корабля, да? Мне меняла за полсотни диров вот это дал. Лиар, говорит, называется. Полсотни диров, сказал, как раз и стоит. Ты мне скажи, он меня сильно надул? Коротенькие пальчики повернули монетку. Подбросили и поймали ловко. Элидор машинально шевельнул пальцами — до боли знакомый жест. — Надул. — буркнул он, хмуро понимая, что влип в неприятности. — Полсотни диров стоит аквитонский фор. — Это какой? — маленький и наглый пытался вести себя вежливо, но получалось навязчиво. — У тебя есть? — Вот такой. — монах нашел в кошельке золотой другой чеканки. Перекатил его в ладони. Бросил обратно. — Скотина. — грустно подытожил Гоббер. Слово «скотина» не входило в число Орденских паролей, но по ситуации было в самый раз. Элидор оставил малыша размышлять над превратностями жизни и пошел дальше, предоставляя собрату самому придумывать, что делать дальше. Честно говоря, хотелось упомянутого собрата взять за ноги и треснуть башкой о ближайший угол. Элидор терпеть не мог работать в паре. Он понимал, конечно, что в Эзисе в одиночку ему пришлось бы очень и очень трудно. Но какой кретин там, наверху, додумался дать ему в напарники Гоббера? Кто-то, надо думать, с совсем уж примитивным чувством юмора. — Эй! Длинный! Ты ведь в город, да? — проверещало сзади. — Хочешь, хан подскажу? За умеренную плату. — Что подскажешь? — Эльф обернулся. Слово «хан» ему ни о чем не говорило. — Гостиницу, дылда. — маленький уже догонял. — Недорогую и приличную. Там перца в жратву меньше кладут, чем принято. Так что ты, пожалуй, даже перекусить сможешь. За полдира покажу. Ну! Я сам всегда там останавливаюсь. — А сколько платит тебе хозяин гостиницы? — За что? — ненатурально удивился Гоббер. — Давай деньги и пойдем. Да, кстати, меня Симом зовут. И за знакомство выпить надо. Это обязательно! Элидор вздохнул. Выудил из кошелька монету в пять диров — меньше не нашлось. Протянул нахалу и побрел следом за ним по узким, шумным и пыльным улицам. Это задание нравилось ему чем дальше, тем меньше.
Хозяин гостиницы или «хана», как называл гостиницу Сим, оказался румийцем. Тощим, желчным и жадным до потери чувства собственного достоинства. Ошалевший от заломленных цен, Элидор уже примеривался, как бы так половчее внушить румийцу, кто здесь главный, но Гоббер дернул его за подол кольчуги и взялся разговаривать сам. Взялся так взялся. Первые минут десять, Эльф пытался слушать и даже вникать в смысл Гобберовой трепотни. Потом перестал. Потому что смысла там не было ни на волос. Сим рассказывал о каких-то детях и женах, называл хозяина то «любезнейшим», то «скупым сморчком», сама гостиница в течение разговора несколько раз превращалась из «грязного сарая» в «обитель праведников» и обратно. Сим пищал, стонал, хрюкал и почти плакал. Больше всего ужаснуло Элидора то, что хозяин вел себя точно так же. Чудовищный бред, который они несли, казался обоим вполне связной и логичной беседой. Эльф, для которого произнести несколько фраз подряд было пыткой, слушал и ничего не понимал. Он вспоминал смутно, что, вроде как, Сим и без того уже живет в этой гостинице, следовательно речь идет о комнате для него, Элидора. Но в таком случае, при чем тут дети, жены... ЖЕНЫ?! — Два дира. — простонал хозяин. — Вы меня разорили, почтеннейший. — Сим вновь дернул Эльфа за полу кольчуги: — Давай деньги. Здесь платят вперед. Монах молча отдал Гобберу серебряный. Гоббер передал монету хозяину. Дождался сдачи. Пересчитал ее. И мотнул головой: — Пойдем. Нам наверх. Что бы ты без меня делал? Элидор пошел за ним, пытаясь осознать, каким чудом десять диров, запрошенных румийцем, стали двумя? Можно торговаться, но какой же торг сбивает цену в пять раз? — Вот! — гордо заявил Гоббер, распахивая перед Эльфом хлипкую дверь, — лучшая комната в этой дыре. Не считая моей, конечно. В комнате были стол и кровать. Обстановка, примерно, как в монастырской келье, да только здесь мебель была не выше колена. Элидорова колена. Мелькнуло нехорошее подозрение, что гостиница эта специально для Гобберов... — Эт-то что? — поинтересовался Элидор, и сам вздрогнул от того, как нехорошо прозвучал его голос. — Где? — Сим протопал в комнату и по хозяйски хлопнулся на... все-таки это была кровать. — Мебель. — объяснил Эльф. — Что мебель? Да ты проходи. Садись. Сейчас мы с тобой за знакомство... — Низкая. — произнес Элидор, чувствуя, что вскипает. И какой же кретин додумался посылать его на новое задание так скоро?! — А-а! — Сим расплылся в гадкой улыбке. — Низкая! Привыкай, Элидорчик, здесь так принято. — Не называй меня так. — Как? Элидор глубоко вдохнул и шумно выдохнул. — Позвольте пройти, господин, — раздалось за спиной и монах резко развернулся, уходя в сторону, на случай выстрела или удара. Старичок с подносом шарахнулся от него, стукнулся спиной о стену и замер, с ужасом глядя на длинный клинок в руках Эльфа. — Проходи, Юстин, проходи, — Гоббер закивал и замахал ручонками, — Элидорчик, убери клинок и дай Юстину денежку. Ярость плеснула волной, удушливой и горячей. Все мысли исчезли. Осталось только желание бить и крушить все вокруг. Задавив рвущееся на волю рычание, Элидор вложил спату в ножны, рывком содрал с себя перевязь и, не считая, выудил из кошеля горсть монет. Старик поставил поднос, взял деньги и поспешил убраться, пока странный и страшный господин не передумал и не отнял их обратно. Элидор молча упал на кровать рядом с Симом. Злость перегорела, оставив тупую усталость. И Эльф совершенно не обратил внимание на то, как облегченно вздохнул и расслабился Гоббер. В кувшине было вино. На блюде, закрытом крышкой, мясо и лепешки. Перца, вопреки обещаниям Сима, было явно больше, чем достаточно. Впрочем, еда была сносной, а вино даже приличным. Эльф мрачно ел. Еще более мрачно пил. И слушал трепотню Гоббера. — Я уже домой собирался, — Сим засунул в неожиданно вместительную пасть свернутый кусок лепешки и начал жевать, не прекращая разговаривать, — а мне говорят: надо, говорят. Я и говорю, ну надо, мало ли «надо». Мне, говорю, надоело. Я, говорю, домой хочу. Там огород, говорю, и малннники. И отец-настоятель, опять же, не злой. А они-то мне, мол «Тот, кто всегда возвращается». А я им: ну?! И, понимаешь, лестно мне стало. Тебе бы такого напарника предложили, а! Тоже, небось, не отказался бы! Элидор молчал. Прозвище свое он знал и без Сима. И точно так же знал, что очень многие в Ордене хотели работать в паре с ним. Беда в том, что он ни с кем в паре работать не мог. Разве что с Шарлем. Так Шарля посадили на анализ. После тех неприятностей в Гиени, когда он превысил полномочия и был так бит, что полгода почти не вставал с постели. — А мне Шарль о тебе рассказывал. — как по заказу сообщил Гоббер. — Он в нашем монастыре отлеживался. Ты-то в Румию рванул, докладать, а он лежал-лечился. Вот и рассказывал. «И все-таки, почему Гоббер? — Элидор вяло отхлебнул из медного кубка. — Ладно, насчет Эзиса хотя бы предположить можно. Работа в сверхсложных условиях. Отряд «Элита». Но Гоббер-то зачем? Или он тоже в условия входит? Судя по бесконечному, не затихающему, не смолкающему ни на минуту трепу Сима, он был из всех условий самым сложным. Для Элидора, во всяком случае. — Ну? — услышал Эльф. И понял, что в задумчивости вообще перестал воспринимать слова Гоббера. Очень плохо. Либо сказывается усталость и отсутствие перерыва между заданиями. Либо Сим прошел специальную подготовку... — Наблюдатель? — хмуро поинтересовался Элидор. — Сечешь. — одобрительно заметил Сим. — Не переживай. Я кого хочешь могу выключить. Даже Шарля получилось один раз. Так что у тебя за задание? — Нужно ехать в Мерад. — Элидор вздохнул. Предстояло сказать речь слишком длинную для его нынешнего расположения духа. — Там есть Человек. Зовут Самуд. Его надо найти и убить. — Найти, значит. — Сим поставил кубок и почесал нос. — А его так и зовут Самуд? Ни титула нет, ни прозвища? — Прозвище есть. Сераскир. Взгляд Гоббера стал каким-то непонятным. — Сераскир, говоришь? Самуд? Элидор, ты, что совсем никогда в Эзисе не был? — Совсем. — ноги затекли от непривычной позы и Эльф завозился, пытаясь устроиться поудобнее. — Ты сядь, как я. — сказал Сим с неожиданным сочувствием и каким-то почтительным ужасом. — Совсем никогда? — Совсем. — рыкнул Элидор. — Как тут проще всего найти человека? — Дом Самуда на площади Судирса Справедливого. — Откуда ты знаешь? Сим удостоил Эльфа еще одним непонятным взглядом и молча покачал головой. Баронство Уденталь Столица У Карела Хальпека был выходной. Вчера он со своим десятком патрулировал веселые кварталы города. А ночью отправился в кабачок «Счастливая монетка». Выпить и отдохнуть. Там десятника ждал сюрприз в лице необыкновенно красивой и, главное, одинокой девицы. Впрочем, сюрприз оказался строптивым. Девка расцарапала бравому Карелу всю морду, вырвалась от него, не забыв даже лютню, и выскочила из кабачка. Десятник погнался за ней. Не родилась еще женщина, которая могла бы удрать от Карела Хальпека... Но эта стерва-Шефанго, уже полгода живущая в Удентале и успевшая скорешиться со всем здешним офицерьем, очень не вовремя оказалась на дороге. Как пить дать, оприходует девчонку. У Шифангов с этим запросто. Захотел — мужиком стал. Захотел — бабой. Карел, с горя, из казармы вернулся в «Счастливую монетку», где и остался, запивать неудачу пивом. К пятой кружке десятник начал забывать про Эльфийку. К десятой гнев на Шефанго стал почти осязаемым. К пятнадцатой Хальпек твердо решил, что не завтра, а сегодня же, несмотря ни на что, повяжет стервозную бабу. А когда он потребовал себе шестнадцатую кружку эта баба... нет — мужик... — Перекинулась, нелюдь! — сам вошел в кабачок. С нечленораздельным рыком Карел поднялся навстречу. Посетители повымелись из-за столов, прижимаясь к стенам. Трое солдат из десятка Хольгенна, повинуясь долгу, встали вслед за десятником, проклиная тот день, когда родились на свет. Назревала хорошая драка... Однако драки не случилось. Эльрик, не сбавляя шага, пересек зал, подошел к десятнику, и равнодушно врезал тому по зубам. Карела отбросило через столы к очагу, над которым жарился здоровенный кабан. Солдатики похватались за оружие. Шефанго глянул на них ласково. И вопрос оказался снят. — Я спешу. — раскатился по залу мягкий, шелестящий, очень низкий голос. Эльрик скользнул мимо поваленных скамеек к Карелу, подхватил его за ворот и усадил спиной к стене. — Я спешу. И мне сейчас не до тебя. Но ты кушай пока получше, мразь. Потому что если я, вернувшись, узнаю, что ты обидел хотя бы одну женщину, я тебя поджарю. На этом самом вертеле. Ясно? Поджарю и съем. Хальпек глотал собственную кровь и смотрел на дюймовые клыки, сверкнувшие белым. Настоящие клыки, мать их. И острые, нечеловеческие зубы. Он смотрел и понимал — это правда. Это все правда. И никто не поможет ему сейчас. Ни трое струсивших рядовых. Ни даже вся стража Уденталя. Он остался один на один со смертью, которая смотрела на него алыми глазами и скалила белоснежные клыки. А от смерти не спрячешься. Ни сейчас. Ни потом, когда это чудовище вернется... Никуда не спрячешься. Никогда... Эльрик опустил бесчувственного десятника на пол. Поднялся и вышел. В кабаке испуганно молчали.
В «Серую кошку» он вернулся не сразу. Сперва заглянул к Дзебеку Палю, капитану баронских гвардейцев. Тот радостно поднялся было навстречу, потянулся за контрактом, но посмотрел на Шефанго и сел обратно: — Отказываешься? — Отказываюсь. Слушай, Дзебек, тебе меня сегодня арестовывать придется, если у вас законы за десять лет не изменились. — Арестами, вроде стража занимается... Тебя арестовывать? Ну, это, конечно, к гвардии. Но за что? Подрался с кем? — Подрался. — Эльрик хмыкнул. — Морду набил десятнику одному бравому. Я из города «после вечерней молитвы» уезжаю. — И почему ты бабой не остаешься? — сердито буркнул Дзебек, доставая бутылку. — Как мужиком станешь — вечно неприятности. Давай хоть выпьем с горя. Такой боец пропадает, а! — Ну, почему пропадает? — Эльрик взял протянутый кубок. — Срок давности выйдет, я вернусь, если домой не уеду. — Что-то ты раньше домой не торопился. — Так-то раньше. — он выпил залпом. Дзебек потянулся налить еще, но де Фокс покачал головой. — Хватит. Я, сюда не пить пришел, а сообщить, что уезжаю. Да и ты на службе. Кстати, может Михася сам известишь? — Ну не мне, так хоть и не ему. — капитан налил себе снова. — Что теперь со спором нашим делать прикажешь? Мы же на десять золотых спорили! А ты вон как. — На двоих пропейте. Ладно. Мне пора. — он легко поднялся из глубокого кресла. — Когда вернешься-то? — тоскливо поинтересовался Дзебек. — Мы, может, снова поспорим. — Я ж говорю — срок давности выйдет. — Только давай ко мне, лады? Ну что тебе у этого водоплавающего делать? А я тебе сотню дам. Я бы тебе тысячу дал, да у меня, сам знаешь, всего тысяча... — Я подумаю. — честно сказал Эльрик и вышел. Домой он возвращался неспешно, умеряя обычно скорый шаг. Во-первых, Кине нужно было дать выспаться. Во-вторых, принц вспоминал изумительную красоту Эльфийки и не слишком рвался убедиться в том, что память, как обычно, склонна преувеличивать увиденное. В-третьих, откровенно говоря, он слегка побаивался того, что память не преувеличивает. В этом случае Эльрика ожидали некоторые сложности морального порядка. Затаскивать девочку в постель после всего, чего она натерпелась, он считал не слишком правильным. А не затащить оказалось бы очень трудно. В конце-концов, он давно уже делал это инстинктивно, сам иногда удивляясь тому, что в очередной раз оказался в постели с женщиной, которая, по большому счету, не нужна была абсолютно. Потом возникали проблемы с мужьями. Если эти проблемы возникали у женщин, приходилось еще и мужьям объяснять, что лучше с женой обходиться поласковее. Словом — мороки выше мачты. А удовольствия от силы на неделю. Потом надоедало. Хвала Богам, барон Удентальский так ничего и не узнал о выходках своей дражайшей юной супруги. Девочку понять можно — клюнула она в первую очередь на его, Эльрика, кажущуюся молодость. Барону уже за сорок. А ей — восемнадцать только-только. И что в итоге? Поняв наконец, что значит быть женщиной, она, вопреки ожиданиям, отнюдь не потеряла интереса к учителю. И отвадить ее от себя стоило Шефанго немалых трудов. И с женщиной расстаться не поссорившись. И с мужем ее общаться так, чтоб ни пол-словом девочку не подставить. Ладно хоть в «Серой кошке» давно молчать привыкли. Даром, что не первая это на их памяти баронесса. Эльрик вошел в таверну. Поднялся по широкой лестнице. Постучался на всякий случай, в собственную комнату, услышал чуть испуганное: — Да. — и вошел.
Кина увидела, как выросла на пороге огромная фигура, с висящим на поясе топором. Белые волосы, красные глаза и черная маска... Эльфийка выставила лютню, словно защищаясь, и медленно отступила к креслу. — Я закричу. — звонко предупредила она. — Зачем? — удивилось чудовище, закрывая за собой дверь. Голос оказался неожиданно мягким. Эльфийским. — Ах, да. — сверкнули страшные зубы, когда черные губы раздвинулись в оскале...Улыбке. — Извини. Я не подумал, что ты испугаешься. Меня зовут Эльрик. Эльрик де Фокс. — Предатель? — Да. Если тебе так понятнее. — Ты — Тресса... — осторожно, словно сама себе не веря, проговорила Эльфийка. — Ну хвала Богам. Теперь мне можно войти? — С ума сойти. Эльрик-Предатель! Настоящий. Живой! — Кина упала в кресло, все еще прижимая к себе лютню. — Да входи конечно. Это же твоя комната. А я думала, что ты умер. А у нас о тебе песни поют. Ты же герой, да? Ты Владыке поклоняешься, правда? — Не правда. — холодно ответил Шефанго. — Это на Айнодоре придумали. И насчет героя, кстати, тоже. Держи, — он бросил на кровать узел. — Это мужская одежда. Мы уезжаем. — Когда? — Сегодня. Если тебе еще что-то понадобится, скажи. Я, вроде, все купил, но кто вас Эльфов знает. Может тебе что особенное нужно. — Что особенное? — честно удивилась Кина. — Боги, ну откуда мне знать? В общем, у тебя есть три часа на то, чтобы одеться. Есть хочешь? — Нет. — Смотри. До ночи голодом придется. — Да я утром двух цыплят... — Ты сама как цыпленок. — Шефанго снова улыбнулся. На этот раз Кина улыбки не испугалась. — Ладно. Через три часа я зайду.
В общей зале было безлюдно — час рабочий, постояльцы, кто по делам, кто по безделью своему разбрелись. В «Серой кошке» останавливались такие, кто мог бездельничать. Славу добрую таверна приобрела давно. В ней даже вилки к столу подавали. Специально для господ, что здесь бывали. Тетушка Ганна привычно шуганула Марка, навострившегося было подняться на второй этаж — не дает же мальчишке покоя девица, которую Эльрик пригрел — и присела на лавку, бездумно расправляя фартук. Как объяснял ей Джозеф, давно еще, незадолго после свадьбы, Шефанго в «Серой кошке» вместо ангела-хранителя. И не только потому, что любая шушера уличная таверну стороной обходит, а еще и потому, что: «Он тут, Ганна, местная дос-то-приме-ча-тель-ность.» — Слово это молодая Иоганна Тальская, — тогда уже Иоганна Джозефова, но привыкнуть к этому она еще не успела — услышала в первый раз и запомнила навсегда. Ведь и правда, кто только не останавливался в «Серой кошке» — бывало, что и знатные господа, все в бархате да тонком сукне — и все расспрашивали, а часто ли здесь Шефанго бывает? Мол, слышали они, от знающих людей, что настоящий, живой Шефанго сюда наведывается. Когда его добрые хозяева ожидают? Не знают? Ну а если подождать-пожить? Можно надеяться увидеть? — Можно. — говорил Джозеф. — Можно. — поддакивала Ганна. И нарадоваться не могла на Шефанго этого неведомого, из-за одного имени которого богатеет таверна с каждым днем. Легенд она о сэре Эльрике за двадцать лет наслушалась — ей мать о Святом Пламени столько не рассказывала. А когда увидела воочию, стыдно сказать, испугалась сперва до того, что завизжала, фартуком накрылась и в погреб побежала. Прятаться, значит. Не видела даже, как чудище, что в кабак явилось, на пороге замерло в растерянности. Не видела как Джозеф к нему поспешил, да не дошел, на лавку упал, от смеха скиснув. Думала еще: «Ежи бы», — тогда жив еще первенец их был, — «Ежи бы с собой успеть захватить». Потом, когда муж ее отыскал, да сына отнял, да из погреба вытащил, когда гость, губы покусывая, чтоб не смеяться, в извинениях рассыпался, тогда уж Ганна его разглядела. И сквозь страх оставшийся удивилась — мальчишка ведь. Даром, что огромен и клыки звериные. Маска лицо не все закрывает. Вот и видно — гость-то долгожданный, пацан-пацаном. — Лет-то ему сколько? — шепотом спросила Ганна у мужа, когда вдвоем они суетились, стол накрывали, прислугу к такому делу не допустив. — Да разве же я знаю, Ганна. — так же шепотом ответил Джозеф. — Я тебе одно скажу, когда он был, Уденталя еще не было. И империи Готской не было. И... вообще ничего не было. — А Муж да Жена Первородные? — Ну, мать, ты даешь! — изумленно воззрился на нее муж. — Откуда же мне знать? Хотя... Сэр Эльрик, — гаркнул он через весь зал, благо не было никого, — а Муж с Женой Первородные были здесь, когда вы на Материк пришли? Шефанго молчал с минуту, позабыв про трубку. Потом помотал головой и, удивленно, но, похоже, честно ответил: — Не было, Джозеф. Точно не было. — Во. — наставительно сказал трактирщир, повернувшись к жене. — Слышала? Ганна молча кивнула. Но так и не улеглось в голове, что сэр Эльрик, мальчишка этот, на которого в «Серой кошке» едва не молятся, стар настолько, что и представить невозможно. Может потому и не улеглось, что невозможно представить. — И чего ты беспутный такой? Лучше бы насовсем девкой оставался. Ты-Тресса, это ж радость просто, что за девочка. А как парнем станешь, так управы никакой нет. — ворчала Иоганна, когда провожал постоялец очередную свою женщину. — Водишь к себе и водишь. Бога бы побоялись. Смотри вот, возьмусь я за тебя, да отхожу ухватом, чтоб неповадно было. — Да ладно тебе, тетя Ганна. — смеялся Эльрик, — каждой женщине нужно немного счастья. — Ты, что ли, счастье-то? — она сердито бухала на стол завтрак, садилась рядом, если не было многолюдно и, подперев ладонью подбородок, смотрела, как он ест. Однажды спросила, само как-то вырвалось: — И куда мать с отцом смотрят? А Шефанго отмахнулся легко: — Некому смотреть. И кольнуло ей сердце. Марк-то — сыночек поздний, долго у них с Джозефом детей не было, да еще первенец умер. Марк выжил, то-то радости было. Кровиночка их. Любовь единственная. Как бы он, без отца, да без матери? А Эльрик ее тетушкой звал. Уважал. Так она его сэром величать и не научилась. Да и его-Трессу, если уж на то пошло, госпожой назвать язык не поворачивался. Девчонка ведь. Какие там госпожи-сэры? И то сказать, когда привезли его однажды в «Серую кошку», почитай без руки правой, кто его выхаживал? Не вертихвостки эти, что табунами прорваться пытались. И что она, Ганна, слышала, когда рычал Шефанго в бреду, то на непонятном языке, то на человеческом, никто никогда не узнает. И как плакал он, губы кусая до крови. И как просил кого-то... непонятно просил, но так... Ганна сама плакала, как слышала. Хоть и непонятно. Нет. Никто не узнает, с ней это вместе и умрет. Прикипела она сердцем к Шефанго этому страхолюдному, как к сыну родному. Словно вернулся тот, первый, что умер. Ежи. Три годика ему было. Долго умирал. Плохо. Также она его выхаживала. Сутками у кровати сидела. Молилась... Да не услышал Бог. Что ему, Богу, до Иоганны Джозефовой? Что ему до Ежи? Столько дел других. Важных. — Может останешься? — спросила она потом, когда собрался Эльрик уезжать. — Оставайся, право слово. Ты ж мне за сына стал. Ну зачем тебе ехать? Куда ты, с одной-то рукой? Обнял он ее вдруг. Поцеловал в лоб. Улыбнулся: — На запад мне нужно. — говорит. — Дела. А тебе спасибо. Ты даже не представляешь, какое спасибо. — Да за что? — Ганна отмахнулась, еще не веря, что он действительно уедет, и зная уже, что уедет. — Великое дело. Марк вон, как болеет, с ним так же сижу. — Вот за это и спасибо. — тихо так сказал. Без ухмылочки обычной. И уехал. Она полгода потом ходила как в воду опущенная. Покуда слухи не дошли, что безумец какой-то, Шефанго однорукий, в Готской империи рыцарей убивает. Бичей Божьих. Ревнителей веры, тех, что нечисть истребляют по всем землям Опаленным. Ей бы напугаться. А она от радости ревела — живой. Джозеф только в затылке чесал. Но тоже рад был — это ж не спрячешь. Пять лет прошло вот так вот. Марку десять исполнилось. Готы, по-слухам, облавы одну за другой устраивали, все поймать пытались. Говорили, сам Рилдир рыцарям огненосным помешать пытается. А потом все там затихло. Ганна с Джозефом и испугаться не успели толком, как Эльрик явился. Живой и здоровый. У Джозефа руки дрожат, язык заплетается на радостях. А она, Ганна, все на руку Шефанго смотрит. На правую. На ту, которой не было. И поверить не может. Есть рука. Живая. Настоящая. Тогда они, помнится, «Серую кошку» перестроили. И посуду серебряную завели. Эльрик с такими деньгами приехал, сколько здесь за всю жизнь не видели. Ну и настоял, чтобы Джозеф их забрал. — Мне они ни к чему, — говорит. — Все равно ведь на выпивку да на баб истрачу. А вы с толком используете. Мне же лучше будет. Джозеф с таких доводов подивился, но деньги взял. Очень они пригодились. Ну а нынче, слава Богу, приехал Эльрик и, вроде, насовсем приехал. Сколько ж он сказал лет ему? Десять тысяч? Придумает же! Ганна улыбнулась и оглядела пустынный зал. Редко он пустым бывает. «Серая кошка» — лучшая в Удентале таверна. Эльрик останется и все теперь совсем хорошо будет. Такая радость на старости-то лет. Видно помнит про нее Бог. Бог, он про всех помнит.  Скачать произведение
|
