У каждого из дьяволов свой собственный Ад, и
вторгаться туда не имеет права даже Вельзевул...
В.Пикуль
В один далеко не прекрасный для себя день, российский писатель С. Ракин звезда отечественной высоколобой литературы, лауреат всевозможных букеров, антибукеров, и просто не-букеров, классик русского постмодернизма, видный борец за свободу слова и против всяческой цензуры, любимец бомонда, взял да умер.
Умер он от...
Впрочем, это не важно — от чего-то умирать ведь надо?
И после смерти, он попал не куда-нибудь, а в Ад.
Это, опять же, не удивительно, если вдуматься. Ведь, стоит обратиться к священным книгам любой веры, и с легкостью убеждаешься, что попасть в Ад не в пример проще, нежели наоборот.
Итак, умерев, увидя с высоты свое безжизненное тело с зажатой в зубах поросячьей ножкой (было как раз время обеда), пролетев темным тоннелем со светом в конце (о каком рассказывают немногие, пережившие клиническую смерть), писатель с недоумением и страхом (не таким, однако, сильным, как могло бы показаться) узрел свою нагую и трепещущую душу у врат адовых.
Были они, как и положено, железными и ржавыми, и над ними, на запыленном электронном табло бежала надпись на многих языках, не нуждавшаяся, впрочем, в переводе.
Обнаружил он также, что его тут уже ожидают.
У ворот маячил субъект, в коем можно было безошибочно опознать представителя нечистой силы. На плечах его сидела самая настоящая свиная морда, поросшая щетиной, с длинными желтыми клыками, и при этом украшенная двумя парами длинных острых рогов.
Тело сплошь покрывала роговая чешуя, словно нечистый приходился родней динозаврам или крокодилам. Существо было ростом с человека, имело за спиной уродливые недоразвитые крылья летучей мыши, длинные и костлявые руки с когтистыми пальцами, свисавшие до обращенных назад коленей козлиных волосатых ног. Дополнял этот облик длинный голый розовый хвост, напоминающий крысиный, но с большой пушистой кисточкой на конце.
Этим хвостом он небрежно обмахивался, мотая им в опасной близости от лица писателя С. Ракина.
Был обитатель Ада совершенно гол, не считая короткого, шитого золотой нитью жилета, с претензией даже на некоторое щегольство, и — в противоположность мнению некоторых авторитетных демонологов — начисто лишен признаков пола.
«Вот он какой» — отрешенно подумал классик о черте.
— Мое имя — аггел Саммаэль из чина Стихий. Я младший унтер-гоф-секретарь 6 отдела 66 управления 666 отделения 6666 департамента личной канцелярии Его нижайшества Люцифера, — представился черт, щелкнув начищенными копытами. Голос его был вполне человеческий, и даже вежливый.
— Мой отдел занимается культурой. Я ваш персональный куратор. Я уполномочен сообщить вам, что ваше дело было рассмотрено, и решено не в вашу пользу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
— А в чем меня обвиняют? — позволил себе поинтересоваться писатель (теперь уже — бывший писатель).
— Ах, ну какая разница, — пожал плечами демон. — Обычно мы не показываем дела грешникам, тем более — вы сами должны догадываться.
Что-то самое обычное... Растление читателей в особо извращенной форме, надругательство с исключительной дерзостью, особо злостное осквернение святынь, изощренное глумление с особым цинизмом... Ну еще там разврат, чревоугодие, и прочие мелочи... Ну это и не по нашей части.
С. Ракин вздохнул, вспоминая свои многочисленные грехи — выходит, что его осудили всего лишь за литературу?
— А то что я атеист, — неужели это не имело значения? — робко осведомился он.
— Оставьте, — махнул когтистой дланью Саммаэль. Ну сами посудите — какое дело Его Нижайшеству, а тем более — нашим оппонентам, до того, — верите ли вы в них, или нет? Этак каждый папуас, чего доброго, начнет требовать себе персонального Ада в соответствие с его представлениями о загробной жизни и богах...
— И...что же меня ждет?
— Я не имею права сообщать вам этого, тем более, скоро вы узнаете все сами.
Могу лишь сказать, что вам назначено персональное посмертие.
— Вы не могли бы расшифровать — что это означает? — расхрабрился литератор.
— А, простите, видимо, дело в тонкостях языка вашего времени, — произнес Саммаэль. Он подумал секунду-другую, и хрипло проскрипел:
— Ну чё, не понял, в натуре, баклан? Будешь не на общем режиме чалиться, а на особом.
После этого, из-за пазухи жилета он ловким движением извлек блестящие никелем наручники, и защелкнул их на запястье постмодерниста.
— Идемте, — прежним сухим и официальным тоном приказал бес, и так рванул цепь браслетов, что С. Ракин еле удержался на своих призрачных ногах.
Ржавые ворота с протяжным скрежетом распахнулись.
Охранявшие их черти отсалютовали Саммаэлю двузубыми вилами, — но как то лениво, и без энтузиазма.
И вот они в Аду.
Долго ли, коротко ли шли они по Преисподней, — значения не имеет, тем более, что на том свете время течет весьма своеобразно.
Передвигались они пешком, хотя по пути им попадались самые разные транспортные средства всех времен и народов, иные из которых были довольно забавными.
Чего стоил например шикарный кадиллак, в коем восседала компания важных чертей с портфелями: в него было впряжено несколько изможденных бритоголовых типов в рваных малиновых пиджаках и с золотыми цепями на шее.
Или танк «Абрамс», к гусеницам которого были привязаны «зеленые береты» — хотя и изрядно подавленные — в самом прямом смысле — но еще вполне живые, о чем свидетельствовали издаваемые ими звуки.
Дороги в Аду были вымощены вовсе не благими намерениями. Они были вообще не чем не вымощены, и ничем не отличались от какого-нибудь деревенского проселка.
Правда, нельзя сказать, что за ними тут совсем не следили — один раз на пути им попалась бригада чертей в ржавых рогатых касках и ветхих телогрейках, занятых ремонтом дороги. Впрочем, именно в данный момент они никаким ремонтом не занимались а, отбросив лопаты и ломы, весело пили дымящуюся азотную кислоту, с аппетитом закусывая ее гуталином. На появление С. Ракина и его спутника они никак не отреагировали, из чего тот заключил, что Саммаэль не слишком важная птица в адской иерархии.
А по обочинам адских дорог, по которым Саммаэль влачил нагую и бесприютную душу бывшего сочинителя, располагались места, где отбывали кару мириады грешников, попавшие сюда за время существования рода людского.
Естественно, больше всего было бурно кипящих котлов с серой и смолой, возле которых столь же бурно кипела работа.
Одни черти подтаскивали дрова или катили набитые углем тачки, другие споро шуровали лопатами под котлами, третьи, расхаживая по хлипким дощатым мосткам, равномерно помешивали вилами получившееся варево. Сверху котлы были закрыты массивными чугунными решетками, и время от времени прутья их обхватывали чьи-то костлявые пальцы. Тогда черти с вилами беззлобно били по этим пальцам рукоятью инструмента, после чего продолжали свое дело.
Писатель и его куратор отнюдь не были единственными прохожими. То навстречу им, то обгоняя, спешили бесы. В мешках за спиной — иногда по десятку, если не больше; поодиночке — в наручниках или колодках, а то и целыми связками — как перепелов на вертеле — тащили они за собой грешников.
Чаще всего маршрут завершался у очередного котла — без усилий подняв решетку — в то время как его коллеги с вилами бдительно не давали никому выскочить наружу — черт вытряхивал мешок с душами в смолу, и тут же исчезал, словно растворившись в воздухе.
Затем они вышли к Стиксу — а может, и к Ахерону или Лете — С. Ракин почему-то не догадался спросить.
Над рекой поднимался зловонный синий туман, скрывавший ее воды, и оседавший липкой слизью на неровные ноздреватые камни, покрывавшие набережную.
Этот «Летейский проспект» тянулся этак километров на ...дцать и к концу маршрута писатель уже начал уставать — хотя уставать у него, если подумать, было и нечему — тела-то, можно сказать, и не было.
Дважды за это время подходила ладья Харона с очередной порцией грешников — ветхое сооружение, напоминающее дощатый плавучий сарай величиной примерно этак с «Титаник», и при этом оснащенное аппарелью как у десантной баржи.
Когда аппарель опускалась, бесы в бронежилетах и с рациями, шустро сгоняли милицейскими дубинками охающие и стенающие души на осклизлые камни причала.
Во время этого невольного променада, Саммаэль рассказывал о тонкостях процессуальных вопросов, иногда возникающих при рассмотрении дел иных грешников, когда на ту или иную душу предъявляли претензии сразу несколько адских секторов и даже — ведомств.
— Споры бывало, молодой человек, шли очень и очень долго, — наставительно пояснял унтер секретарь, — доходя не только до самого Их Нижайшества, но даже — страх сказать — приходилось обращаться в другое ведомство...
Вот, к примеру, не так давно нашим департаментом была подана заявка на душу... дай оппонент памяти — а, Адольфа Шикльгрубера.
Он у нас первоначально проходил как писатель. И заявка была утверждена.
Но к тому времени, как он усоп во гресех своих, на него накопилось столько всякого...
Но заявка уже была заверена оттиском собственного копыта Его Нижайшества, и его направили к нам...
Да, это было любопытное дело...
Было видно, что Саммаэль радуется возможности побеседовать со свежим собеседником.
Так или иначе, С. Ракин уже освоился со своим новым положением, и даже испытал некоторую обиду, что встретившая его персона столь незначительна. Ну, подумаешь — всего-навсего унтер-гоф-секретарь, да еще младший.
Нет, разумеется, он не считал, что его должен был встретить лично Сатана, или, хотя бы — как знаменитого флорентийца — Вергилий. Но хотя бы целого унтер-гоф-секретаря он заслужил?
Между тем, местность, где отбывали наказание рядовые грешники, мало-помалу сменялась областью, где терзали уличенных в более изощренных преступлениях.
Глазам С. Ракина предстало нечто вроде завода, без одной стенки — той, что была обращена к дороге. Тут мучались злостные антисемиты.
Грешнику тупым скальпелем и без наркоза изменяли форму носа, превращая его в крючковатый семитский, завивали волосы раскаленными щипцами, после чего, еще охающего и стонущего, волокли в другой цех. Там ему наскоро делали обрезание циркулярной пилой, и выкидывали в дверь, за которой ожидали черти, переодетые погромщиками и эсэсовцами...
В соседнем ангаре обрабатывали, видимо, тех, кто при жизни отличался нелюбовью к чернокожим.
Их макали в чан с чернилами, потом завивали волосы теми же самыми раскаленными щипцами, что и в предыдущем случае, грубо вдевали в нос кольцо, облачали в юбочку из банановой кожуры, и отправляли к ожидающим наружу чертям, облаченным в пробковые шлемы и шорты. Те, радостно гогоча, запрягали тех в плуги, и немилосердно нахлестывая кнутом, взрыхляли каменистую адскую почву. За ними точно такие же крашенные бедолаги, под точно такими же кнутами катили грубые каменные катки, начисто утрамбовывавшие землю — чтобы новые пахари немедля взрыхляли ее.
В следующем отделении расправлялись, судя по облику грешников, с истинными арийцами.
Зажав их головы в слесарные тиски, черти тщательно замеряли размеры черепа, ушей, носов, подбородков, и все, что не соответствовало жестким стандартам высшей расы, безжалостно срубали зубилами и стачивали рашпилями.
Весь пол был залит кровью, усыпан обломками костей, обрывками кожи и ошметками мозгов — бесы работали на совесть.
Как пояснил Саммаэль, всех их карали за попрание догмата о сотворении человека по образу и подобию.
Следующим был явный скотный двор, густо благоухающий навозом, правда величины неимоверной, уходящий куда-то за адский горизонт.
Оттуда доносились самые разнообразные звуки — довольно трубили слоны, радостно рычали львы, ржали кони, ревели медведи, хрюкали свиньи — а вперемешку с ними слышались многоголосые вопли боли и ужаса — мужские и женские. Не нужно было быть большого ума, чтобы сообразить, что там отбывают свое наказание зоофилы.
Увидел С. Ракин еще много всякого, о чем недосуг сейчас рассказывать, — временами нематериальное сердчишко аж замирало от ужаса в его нематериальной груди.
Но вот, наконец, добрались они до той области Инферно, где томились подопечные департамента, в коем служил Саммаэль.
Первое, что он увидел — типичная отечественная тюрьма за высоким облупившимся забором, из-за которого доносилась какафония звуков, среди которых преобладали фразы вроде — «Признавайся сука, нам все известно!» и «А за козла ответишь!»
Порядком измученный дорогой и ожиданием С. Ракин уже решил было, что это и есть место его наказания, и даже сделал пару шагов в направлении тюремных дверей.
Но Саммаэль остановил его — на этот раз не обычным рывком наручников, а спокойно, даже как-то деликатно взяв под локоть.
— Что вы — вам не туда. Это — для детективщиков.
Они прошли немного далее, и глазам грешника предстало удивительное зрелище.
На обширной площади, возвышались две двери, словно висящие в воздухе.
Одна имела вид двери средневекового замка, и была вся украшена пентаграммами и каббалистическими знаками.
Вторая сверкала никелем и титаном, перемигивалась разноцветными огнями, и была снабжена мощной кремальерой — словно дверь космического шлюза.
Возле каждой из дверей располагался огромный экран, перед которым скучало с полдюжины коллег Саммаэля.
За первой дверью томились — как ему пояснил спутник — попавшие в Ад сочинители фентези.
По ту сторону, как мог убедиться С. Ракин, глядя на экран, располагался стандартный магический мир.
И на его просторах с авторами происходило тоже, что и с героями их сочинений.
Встречные маги ради смеха превращали их в лягушек, поросят, гусей — чтобы тут же употребить под водочку или столетнее вино в жареном, тушеном, вареном виде. На них набрасывались десятками вооруженные до зубов враги — как это и бывало описано в их книгах — только вот результат у этих стычек был не такой как в книгах, а такой, как в жизни.
Цари и короли приказывали им совершить чудо, вроде прекращения засухи или победы над чудовищем. А когда у тех, естественно ничего не выходило, их предавали мучительным казням за шарлатанство (если чудовище их раньше не съедало). Вампиры заживо выпивали из них кровь, закусывая мармеладом.
Гномы кромсали их секирами, гоблины — молотили дубинами, эльфы нашпиговывали стрелами, злобные хоббиты насмерть закармливали репой в своих ужасных застенках, а обычные люди — просто резали им глотки ради хороших сапог или кошелька.
Их жгли драконы, заклевывали гиппогрифы, топтали кентавры, пожирали вервольфы, топили кикиморы, щекотали русалки, терзали слонопотамы, насиловали амазонки...
А если, когда-никогда, удавалось спасти — с риском для жизни и нечеловеческими усилиями, прекрасную принцессу, то она тут же втыкала им в спину кинжал, или травила ядом как крысу, чтобы без помех изменить с придворным ассенизатором.
И сожженные, утонувшие, зарезанные, съеденные и переваренные (и извергнутые из кишечника), разрубленные на мелкие кусочки, раздавленные и защекотанные до смерти, они вновь и вновь оживали, воскресали, собирались из клочков, возрождались из пепла, и из помета, чтобы тут же вновь попасть в круговорот мучений.
За второй дверью был Ад для авторов фантастики научной.
Что там происходило — постмодернист толком и не понял. Разобрал лишь, что творящееся там было куда как более живым и красочным, чем в виденных им голливудских фантастических блокбастерах.
Хуже всего, насколько он понял, приходилось сочинительницам «космических опер» — их постоянно брали в плен и отправляли в свои гаремы галактические пираты — сплошь чешуйчатые, бородавчатые, и со множеством щупальцев ядовито-зеленого цвета.
Впрочем, чаша сия не миновала и многих мужчин сочинителей — ведь, как писали они сами, в будущем во всей вселенной воцарится всеобщая и полная политкорректность, и среди космических пиратов всех разумных рас будут и женщины...
Признаться, С. Ракин даже на какое-то время забыл — где находится — настолько интересные картины отображались на экранах, но Саммаэль, видимо, сочтя, что они задерживаются, вновь рванул грешника за цепь, так, что тот еле удержался на ногах.
Наконец, они остановились у двери в стене. Дверь была самая обычная — как в стандартную квартиру многоэтажки, обитая порыжевшим дерматином, с облупившейся ручкой и даже с мутным глазком. И стена была тоже — самая обычная — как в подъезде, окрашенная грязно-зеленой краской, с многочисленными граффити вполне определенного содержания.
Саммаэль щелкнул пальцами — и дверь распахнулась.
Они вошли — и оказались в пронизанном солнцем летнем парке, с аккуратными прудами, лебедями, уютными беседками и липовыми аллеями.
Дверь позади них исчезла, словно ее и не было.
Саммаэль так же молча и деловито потащил его присыпанными белым песком парковыми дорожками, видимо, навстречу обещанной персональной каре.
Но что же за кара, что за ужас и муки могут таиться в этом благостном среднерусском пейзаже?
А может быть — внезапно вспыхнула в его душе нелепая надежда — может быть в адской канцелярии что-то напутали — ведь не могут они там ни разу не ошибаться, и наказание ему выбрали не такое уж страшное?
Взору писателя открылась барская усадьба, точь-в-точь такая, что видел он сотни раз в фильмах про дореволюционную жизнь.
Они вошли в широко распахнутые двери застекленной веранды, где не было ни души, прошли рядом изысканно обставленных комнат — тоже безлюдных.
В столовой взгляд его задержался на роскошно сервированном на множество персон столе — столовые приборы были расставлены в строгом порядке, и радовали глаз. Правда, ничего на них пока не лежало.
Они переступили порог гостиной, и к удивлению, С. Ракин увидел хозяев этой, столь неуместной в Аду усадьбы, выстроившихся шеренгой вдоль стены.
Отец семейства — в черном смокинге с розой в петлице, щегольскими усами и моноклем. Мамаша — в платье с огромным декольте. Мальчик в бархатной поддевочке, и девочка в матросском костюмчике. Девушка постарше, в элегантной шляпке — старшая сестра или племянница, и ее кавалер — умного вида молодой человек в студенческой тужурке и пенсне.
Пожилой пузатый дядюшка в котелке при золотых часах и цепочке — должно быть, какой-то родственник, случайно заглянувший на огонек. И еще с дюжину подобных типов, словно сошедших со страниц Чехова или Акунина.
Замыкала шеренгу старая няня, являвшая собой нарочитую карикатуру на хрестоматийный образ Арины Родионовны.
Здесь Саммаэль отомкнул наручники.
— Мы на месте, — коротко сообщил он, отступая.
— Здравствуйте, здравствуйте! — воскликнула дама в декольте оперным контральто, с распахнутыми объятиями кидаясь к Ракину. И за ней, радостно гудя, устремились остальные. — Мы так вас заждались, уже проголодаться успели...
— Позвольте-позвольте, вы меня, видно с кем-то путаете, — залопотал писатель, жалко улыбаясь.
И только потом он все понял. И жалобно завыл при мысли — что именно из многочисленных сюжетов, что вывалил он на голову читателя за свою жизнь, избрала адская канцелярия в качестве кары. Вечной кары.
И уже без сопротивления позволил «родственникам», плотно окружившим его, взять его под руки (хватка их оказалась железной), отвести его вниз, туда, где, как он уже догадался, была кухня.
И там, на этой огромной усадебной кухне, у жарко растопленной русской печи на полу стоял длинный, в рост человека противень, с цепями и захватами для рук и ног.
В бессмысленной надежде он обернулся — и успел еще увидеть в глазах медленно тающего в воздухе Саммаэля что-то похожее на сочувствие.
«Лучше бы я писал фентези!!!», — мысленно простонал в прошлом знаменитый писатель, а ныне рядовой грешник С.Ракин когда «любящие родственники», под улыбающимися физиономиями которых теперь уже ясно проглядывал бесовский оскал, успокаивающе сюсюкая, укладывали его на поддон...
 Скачать произведение
|
