Творчество: Владимир Перемолотов

Тень воина

    Глава 1

    Кто-то там стоял!

    Наверняка!

    Правда, темно было, хоть глаз коли, но Комар чем угодно мог поклясться и положить на отсечение любую — на выбор палача — часть любимого тела — стоял там кто-то!

    Спроси его кто, что он там такое углядел — не сказал бы, но чутье на опасность, которое еще никогда не подводило, не давало сделать оставшиеся до стола с ковчежцем несколько шагов.

    Может быть, запах человека почувствовал, а может тепло — не понять, но уверен был, что сунься он двумя шагами дальше — и плохо ему будет... Так плохо, что...

    Разбойник представил, что случится, если он все же сделает эти шаги, остановился, и почувствовал, что душа наполняется липким страхом. Мысль шмыгнула во вчерашний день, когда только собирались сюда в непрошеные гости.

    Если б лес вокруг, или дорога, пусть даже та, что мимо кладбища...Холодок скользнул по спине вверх и задержался в голове дурной мыслью.

    Так ведь где та дорога...

    Оно и понятно. Откуда ж ей тут взяться, дороге-то, посреди княжеских хором?

    Разбойник переступил с ноги на ногу, передернул плечами, сбрасывая с себя гадостное чувство близкой опасности, сжал кулаки, набираясь мужества. Три шага. Всего три! Раз, два, три... Только мысль вильнула как рыба и ушла в сторону. Осколки других, недодуманных мыслей, побежали как круги по воде.

    Лом этот еще... Он вспомнил про лом, и зубы сжались до боли в скулах, и ногти впились в ладони.

    Зачем? Зачем?? Зачем???

    Все вокруг было не так! Не так и некстати! Приметы ясно говорили... И петух, и малиновый куст, что дорогой встретили, и туча, на медведя похожая... Все говорило, что не за свое дело взялись, ох не за свое...

    Он вздохнул, ладонью размазал пот по лицу. Говори, не говори, думай, не думай а вот ты тут и все! Дело надо делать, а не отказываться.

    Только как тут откажешься, если столько денег обещано? Не врет же, наверное, атаман. С такими деньгами и из леса можно выйти, корчму открыть или вовсе постоялый двор. Да что там двор! Все можно будет! Все! Золото! Жемчуг!

    Он моргнул, и взгляд его уперся в темноту.

     Вот он, ведь, ковчежец-то, рядом. Только четыре шага вперед, даже нет. Два. Два больших шага вперед, в нишу, сделать, да руку протянуть...

    Он представил, как делает эти шаги, и спину словно морозом осыпало. Страшно.. Гибель... Боль....

    Позади осторожно ворохнулся Ерпил, прошептал в затылок.

     — Что?

    Стараясь не потерять еле видный в полутьме стол, едва шевеля губами, Комар ответил:

     — Есть тут кто-то...

     — Где есть?

     — Впереди.

     Он и еще что-нибудь добавил бы, было что, но губы страхом запечатало. Слушают же гады! Каждое слово подслушивают! Ерпил не стал сомневаться и переспрашивать — слава Богам знали друг друга не первый год. Он осторожно втянул в себя воздух. Комар, глядя на него, тоже глубоко вдохнул. Так и есть, не подвело чутье! В воздухе отчетливой горечью вился дымок горелого масла.

    Мысли побежали, словно подстегнутые кони. Пахло горелым маслом, а вот огня не было. Значит, он горит где-то, невидимый.. А невидимого огня не бывает... А раз невидимого огня не бывает, то наверняка это огонь самый обыкновенный, только кто-то его скрыл... А раз так, то сидит где-то рядом этот неведомый «кто-то» и наверняка руку на мече держит. А когда это хорошим кончалось, если кто в темноте, с мечом прятался?

     Сзади неслышно подошел атаман.

     — Что встали?

     — Маслом горелым пахнет, — шепнул Комар.

     — Неприятностями... — подтвердил Ерпил.

    Атаман не устрашился, хмыкнул сомнительно. Ерпил подумал, что тот из-за безумной своей храбрости, сам сейчас сделает эти страшные шаги и дернул его за рукав..

     — Кто-то есть там. С огнем сидит.

    Плохо он об атамане думал. Чтоб самому вперед идти у него и в мыслях не было. Вожак раздвинул их и подтолкнул Ерпила вперед.

     — Ну и что с того, что с огнем? Если и есть кто, так тот спит. Я им сам этой вот рукой в вино сонного зелья подсыпал.

    Комар закивал. Зелье атаману Мазе дал колдун, что сулил за этот ковчежец немерянные деньги. Зелье и еще два горшочка, что, как говорил колдун, из любой беды выручат... Горшочки те сейчас были у атамана за пазухой. Только какая вера колдуну? Он-то там где-то, а ты тут... А впереди темно и прячется кто-то...

    Ох, грехи наши тяжкие...

    Атаманова рука уперлась в затылок.

     — Давай!

    Не посмев ослушаться, Ерпил сделал несколько шагов вперед и протянул руку к ковчежцу. Комар, устыдившись страха, шагнул, было за ним, но атаман остановил его, положив руку на плечо.

    Решетка упала неожиданно мягко, почти бесшумно. Ерпил дернулся назад, но она уже отделила его от всех остальных.

     — А-а-а! — взвыл он в голос не столько от боли, сколько от ужаса. — А-а-а-а!

    Крик пронзил тишину словно копье — снежный сугроб. Ерпил развернулся и ещё раз, уже грудью ударился о железо, но то только презрительно звякнуло — мол куда уж тебе, худосочному... Железа князь не пожалел — прутья были толщиной в руку и крепкие — ни ржавчины тебе ни окалины. Поперек их соединяли два бруса, даже, пожалуй, потолще. В мгновение вспотевшими ладонями разбойник ухватился за решетку.

     — Помогите!

     — Заткнись! — бросил Мазя. — Молчи, урод.

    Ерпил поперхнулся готовым сорваться с губ позорным криком.

     — Счастья своего не понимаешь. Раз туда попал, так тебе двойная доля будет. Ковчежец доставай.

    Атаман сказал это спокойно, словно и не случилось ничего и каждый из разбойников вдруг понял, что он и эту случайность предусмотрел, и что прямо сейчас, на глазах у всех, он вытащит неудачника из клетки, как бывало, вытаскивал из других неприятностей. Желая как можно быстрее выбраться из ловушки, и не смея ослушаться, Ерпил в два шага добрался до стола и схватил шкатулку. Внутри что-то брякнуло. Его руки дрогнули, и он чуть не выронил ковчежец.

     — Раззява, — покровительственно пророкотал атаман. — Я те уроню... Тащи ее сюда.

    Вот в его голосе не было ни страха, ни ожидания неприятностей. Спокойный такой голос, внушающий уверенность в будущем, словно предвидел он все, что было и все, что будет. Ерпил подошел к решетке.

     — Давай.

    Атаман протянул руку сквозь прутья. Ерпил на шаг отступил, прижал находку к груди.

     — А я? Я как же?

    Мазя посмотрел на него тяжело и под этим взглядом разбойник, словно лишившись разума, протянул атаману ковчежец. Атаман раскрыл его, усмехнулся. Внутри было именно то, за чем они шли сюда, все, как говорил колдун.

    Он сунул шкатулку за пазуху и достал оттуда один из колдовских горшочков. Раскрыв глаза Комар смотрел на него, ожидая колдовства, что размечет решетки, но атаман распорядился по-своему. Подержав горшочек, он вернул его назад, за пазуху.

    «Не захотел, видно, на такую малость колдовство тратить.» — подумал Комар, переживая дурную радость от того, что это Ерпил стоит там, а не он. — «Ну конечно... Таких как Ерпил много, а колдовство — одно...»

    Ерпил тоже понял, что это значит, и в страхе попытался протиснуться сквозь прутья, но ничего у него не вышло. Решетка только чуть скрипнула, там, где рукоять ножа, висевшего на поясе, задела за поперечину.

     — За что я тебя люблю, дурака, так это за доверчивость.

    Разбойник стиснул зубы. Черниговский князь — не Журавлевский Круторог, лютовать понапрасну не будет, но и особенной любовью к разбойниками он тоже не отличался. Убьет или искалечит. Что ж... Видно Судьба...

    Страх пробежал по лицу, превращаясь в тупую покорность.

    Атаман усмехнулся.

     — И за преданность, конечно.

    Сгрудившиеся позади разбойники слушали разговор, гадали, как поступит атаман, правда голос никто не поднимал. Мазя посмотрел на них обернувшись, ухмыльнулся отечески.

     — Ну, что встали? Лом сюда давайте....Вызволять будем нашего товарища, что себя не жалея, геройски в западню попал.

    Все разом облегченно заулыбались. Вот оно, оказывается как! Кто-то передал атаману лом, теперь понятно, зачем захваченный с собой, а Мазя сунул его между железными прутьями, и ухнул. Железо хрустнуло, на пол, словно спелые жёлуди с дуба, посыпались заклепки и тут, как будто именно этого они и ждали, стена слева от ниши раздвинулась, и оттуда с железным звоном выпрыгнули люди.

     — Дождались! — в голос выругался Мазя. Он прыгнул в сторону. Времени, чтобы выхватить меч у него не было, и он отразил первый удар ломом. Те, кто сидел в засаде, вознаградили себя за долгое молчание яростным воем. Комната сразу стала тесной, наполнилась звоном, криками. Добавил своего и Ерпил, что с воплем протискивался в щель. С боков к нему уже бежали двое, и он вертел головой, соображая, успеет уйти целым, или нет. Мазя прыгнул к левому, а Комар, ухватился за ворот и потащил товарища на себя, помогая продавиться между прутьями. Страх сделал его скользким. Зацепившись за обломок железа, он беззвучно — треск рвавшейся материи заглушило молодецкое уханье атамана и грохот сталкивающегося друг с другом железа — протискивался на свободу.

    Мазя взмахнул ломом, и княжеские дружинники, не желая попасть под удар, попятились. С гордостью за атамана Комар подумал, что такого удара ни один доспех не выдержит. Лом, словно замороженная колдовством струя воды летал слева направо. Вот он, атаман, рядом, а поди возьми его...

     — Назад! — заорал Мазя, перекрикивая звон и уханье. — Назад, уходим.

    Позади скрипнули двери, но разбойник даже не обернулся. Слава Светлым Богам за спиной были только свои. Комар отшвырнул в спасительную темноту Ерпила и встал позади атамана, стараясь не попасть под всесокрушающее железо. Тот почувствовал его и скомандовал.

     — К двери!

    Из-за атамановой спины Комар в последний раз оглядел комнату. Да-а-а-а-а. Было тут что беречь! Теперь, когда тут горели факелы, стали видны и сундуки с добром и шемахандские ковры по стенам и посуда на столе. Нет, не зря дружинники ярятся!

    Атаман дважды взмахнул рукой, и что-то бросил в темноту по обеим сторонам от себя. В полутьме сухо треснуло, и комната заполнилась дымом. Оттуда, из дыма, послышались проклятья, и Комар, к немалому своему облегчению, понял, что и тут колдун не обманул, что колдовство у него оказалось зрелым, правильным.

    Опережая остолбеневших дружинников, разбойники дружно бросились к двери.

    А и правда, что тут делать? Делать тут больше было нечего.

    Можно, конечно, было подраться, показать храбрость, но кому ее тут было показывать, храбрость-то? Дурням, что не смогли устеречь то, что им приказано было стеречь пуще глаза? Или самим себе? А зачем? В своей удали никто из разбойников не сомневался, да и дружинники, пожалуй, в храбрости ночных гостей тоже. Это ведь у разбойников хватило смелости прийти ночью в княжий терем и украсть не абы что, а именно то, что заказывали, а не у дружинников, тем более что как раз дружинников-то княжьих разбойники в своем логове что-то не видели...

    Нет, по всему выходило, не нужна была драка разбойникам.

    А вот княжим дружинникам она была бы кстати — нужно же было показать князю, что не просто так упустили сокровище, а после битвы, где врагов было столько, что и не перечесть и что не проспали они сокровище, а защищали его до последнего и только после неравной схватки, усеяв всю горницу трупами...

    Атаман бросил лом прямо в дым и, не глядя, попал или нет, побежал к двери. За его спиной вскипели азартные крики, ругань, кто-то упал, покатился по полу. Комару даже показалось, что кто-то из дружинников, повредившись умом от горя, рассмеялся, но и ему и атаману уже было все равно.

    Товарищей видно не было. Ноги их гремели впереди, а кроме топота ног, слава Богам, оттуда ничего не слышалось. Не хватило, видно, ума у здешнего воеводы правильно людей расставить. Дурак, видать воевода-то. Дурак. Увалень... Другого имени такому и не подберешь... Раз своего ума нет, то чужим всю жизнь не пропользуешься.

    После горницы, освещенной факелом, в переходе было темно, но бежалось без страха — впереди этим путем уже пробежали товарищи, а спину прикрывал сам атаман.

    Слева сквозь непроглядную тьму вспыхнула тонкая, с мечевое лезвие полоска.

    Дверь.. Вроде та самая.

    Комар плечом поддал ее и следом за створкой влетел в темноту, наполненную сдерживаем дыханием. Атаман заскочил следом, едва не сбив с ног.

     — Ну!

    Комар опомнился, навалился на дверь и захлопнул ее за атамановой спиной. Не тратя лишних движений, Мазя ударом кулака выбил притолоку и подпер ею дверь. Быстрым взглядом он обежал комнату. Можно было бы и тут пошуровать — богато, все же жил князь Черниговский, на все комнаты у него добра хватало, но не до этого сейчас было. Ноги бы унести с тем, что в руки попало.

     — Никто не отстал?

     — Все тут атаман! — преданными глазами глядя на Мазю, отозвался Ерпил. — Все как один!

    Все кто непрошеными гостями пришел к князю, собрались тут, чтобы уйти восвояси.

    Не тратя времени на разговоры, Комар выглянул в окно. Во дворе, слава Богам, темно и пусто. Шум, что творила погоня еще не успел никого разбудить и путь за стену был свободен. Он вспомнил сырой запах леса, к которому уже привык и коротко вздохнул. Вожак услышал, повернулся к нему.

     — Что на дворе?

     — Тихо, — не оглядываясь ответил он. — Чего ждем?

    Атаман отодвинул его, выглянул сам.

    Двор заливала темнота, а на небе тусклым пятном еле пробивался сквозь тучи лунный свет. Он падал на стену, через которую еще нужно было перебраться, на квадратные башни, в которых то ли спали, то ли дремали дружинники, на крыши сараев. В этой темноте были свои опасности, но совсем не те, что остались за спиной.

    Уходить всегда легче, если нет погони, но даже если она и есть, а дело сделано, то все одно жизнь кажется проще. Мазя улыбнулся, потрогал ковчежец за пазухой. А с таким гостинцем за пазухой так и вообще взлететь хочется.

    Только радоваться было рано. Пока они сделали только пол дела — взяли то, за чем пришли. Оставалось сделать вторую половину — унести то, что взяли. Дверь содрогнулась от ударивших в неё тел.

     — Тут они! — азартно заорали из-за двери. — Ломай!

    Один за другим разбойники соскальзывали вниз по припасенной загодя веревке. Комар, последним задержавшийся у окна, услышал, как дверь затрещала, но затрещала не сдаваясь, а сопротивляясь ломившимся в нее. От этого треска в душе как-то легче стало. Уж в таких-то звуках он хорошо разбирался.

    Не смотря на свое прозвище, хитник спускался с быстротой и расчетливостью паука. Обжигая ладони он летел вниз, прислушиваясь, стоит ли дверь. Для него это было не просто важно, это было важно жизненно. Наверняка первый, кто ворвется, сразу кинется резать веревку.

    Дверь стояла! Хорошие двери были в княжеском тереме! Но всему хорошему в этой жизни, к сожалению, приходит конец. На счастье Комара случилось это, когда он уже стоял на земле...

    Пять ударов дверь выдержала, а потом все же рухнула, разбудив тех, кто еще умудрялся спать в княжеском тереме.

    Шум волной прокатился по всему терему, возвращая спящим блуждающую где-то душу и докатился до женской половины.

    Девушка вскинулась. Темнота в родном доме не была враждебной, но шум... Несколько мгновений она прислушивалась, ожидая что даст ночь в следующий миг — то ли гомон слуг, то ли повторение грохота и крики «Горим! Пожар!», но вместо этого за стеной прозвучали шаги. Она сжала нож, но голос, что прозвучал из-за двери, оказался родным.

     — Ирина? Что у тебя? Все в порядке?

    Ступни почувствовали теплую шерсть на полу. Пробежав по пологу из медвежьей шкуры девушка откинула засов, распахнула дверь. Темноты за ней уже не было. Из залитого светом факелов перехода в комнату шагнул мужчина. Вместе с ним в комнаты залетел запах сгоревшей смолы. За его спиной мрачно взблескивали мечи дружинников. Перехватив несколько любопытных взглядов, девушка отступила назад, в полутьму.

     — Отец? Что случилось?

    Князь Черный быстро обежал взглядом комнату, задержавшись на смятой постели и закрытых ставнями окнах и успокаивающе покачал рукой.

     — Ничего страшного.

    Факел в его руке раздвинул темноту, и девушка увидела улыбку на лице отца.

     — Опять к нам гости пожаловали...

    Она поняла и улыбнулась в ответ.

     — Хитники? За талисманом?

    Факел раздвинул темноту до самых дальних углов. Девушка взглянула в зеркало и мимоходом поправила цепочку на шее.

     — Не все ж к тебе сватам ездить, — усмехнулся князь. — Хитники. Я на всякий случай четверых перед твоей дверью поставлю. Так что ты не беспокойся. Спи дальше.

    Он погладил ее по голове и повернулся, чтобы уйти, но она поймала его за рукав.

     — А что ты с этими сделаешь, когда поймаешь?

     — А что я с прошлыми сделал?

     — Забыл? Они же в темнице сидят.

     — В темнице?

    Князь так весело удивился собственной жестокости, что девушка рассмеялась.

     — Ну, раз те в темнице, то с этими придется как-то по-другому поступить... Может быть я их даже не поймаю?

    Он потрепал ее по щеке. Мыслями князь уже был в темных переходах.

     — Пойду, посмотрю как там посланцы кагана. Успокою, а то Бог знает, что они там в своей Хазарии про нас подумают.

    Ирина засмеялась. Страха уже не было.

     — Они, поди, и так не спят от огорчения...

     — Может быть. — Рассеянно кивнул князь. — Все-таки ты им второй раз отказываешь.. Не передумала?

    Княжна почувствовала шутку, засмеялась.

     — Нет.. И в третий откажу...

    Глава 2.

    Благообразный отрок, зачерпнул кувшином из стоящего на огне тагана воду и вернулся назад, к князю.

    Он не торопился особенно, чтоб не споткнуться, но задерживаться резона не было — не любил Журавлевский князь мешкотников и неумех. А кого князь не любил, у того жизнь почему-то короткой получалась и полной неприятностей.

    Примета эта была верной и с каждым годом не развеивалась, как иные заблуждения, а напротив становилась все вернее и вернее. Взять вот хоть сапожника...

     — Лей, — скомандовал князь, не дав мальчишке додумать мысль о сапожнике.

    Струя кипятка из наклоненного кувшина упала в кадушку, взбурлив исходящую паром воду. Князь охнул, зашипел, втягивая в себя воздух, шевелил пальцами. Светлые волосы мальчишки, расчесанные не прямой пробор, загораживали ему лицо князя, но он и без этого знал, что тот чувствует. За три года, что служил ему, успел разобраться в привычках, понять, что к чему.

     — Хорошо-о-о-о-о! — прошипел князь. — Еще добавь....

    В прозрачной воде видно было, как приплясывают княжеские ноги, покрытые мозолями и шрамами. С уважением глядя на них, мальчишка подумал:

    «Князь... Мог бы в тереме сидеть, мед пить, мясцом закусывать, а он весь день с седла не слезает. Вон ноги-то у самого чуть не как копыта стали...» Мозоли у князя и впрямь были не княжеские, а самые обычные. Эти вот от стремян, как и у всех его конных ратников, этот шрам от копья, что вошло в ногу, когда бился князь вместе с Киевским князем Владимиром с ромеями, а вот эта мозоль на левой ноге от плохо пошитого сапога.

    «Нет, зря он все же сапожника в прошлом году на кол посадил... — подумал между делом отрок. — Сапожник-то уж сгнил весь, поди и следа не осталось, а сапогам сносу нет...» Он замешкался в воспоминаниях и тут же получил подзатыльник.

     — Что застыл, ворона? Лей давай...

     — Полыни, — напомнил голос за спиной. — И лебеды!

     Мальчишка поднял голову, посмотрел на князя. Тот сидел и жмурился, словно кот на солнце. Подумав мгновение Круторог кивнул, и мальчишка бросил в кадушку метелку полыни. По комнате тут же запахло степью, веселой волей.

    Волхв он конечно волхв, имеет право советы давать, за то и кормит его князь, но ноги-то не его, княжеские ноги.

    Сквозь прищуренные от удовольствия глаза князь посмотрел на советчика. Тот сидел задумчивый, хмурый даже.

     — Что волком смотришь?

     — Да не овцой же мне на тебя смотреть...

    Волхв вздохнул и, чувствуя, что князь к разговору не расположен, продолжил:

     — Не украл у тебя ничего, не обманул.

    Князь кряхтел, но в разговор не ввязывался.

     — Не то, что некоторые.

    Волхв журавлевского князя, Хайкин, покосился на стол, где меж серебряных и позолоченных кубков лежал мешочек, набитый золотыми монетами. Лицо его омрачилось. Не то, чтоб денег было жалко (хотя и это, конечно, тоже), а жаль было князя. Простота. Обводит его там этот вокруг пальца, как несмышленыша, а впрямую сказать ничего нельзя. Не потерпит князь, а ни места такого, ни головы волхв лишаться не хотел. Приходилось так вот, осторожно, обиняками ему на жизнь глаза открывать

     — Ох, князь.. Зря ты с ним связался...

     — С кем? — наконец благодушно спросил князь. Отрок сноровисто и умело растирал ступни, выгоняя накопившуюся за день усталость. — О ком это ты?

    Волхв повернулся к князю.

     — Да о нем, о нем...

    Благодушия в княжеском лице не убавилось

     — Не знаю, что за дурь тебе в голову пришла...

     — Да все ты знаешь... По роже ведь видать, что за птица...

     — Птица? — притворяясь непонимающим переспросил Круторог. — Какая птица?

    Волхв, понимая, что князя ему не переспорить в сердцах сказал:

     — И не птица даже. Скоре уж мышь летучая. Чем он тебе только голову заморочил? Понять не могу.

    Князь знаком показал мальчишке, чтоб добавил воды. Глядя на отрока, Хайкин задумчиво продолжил.

     — Три месяца он у тебя, толку никакого, а ты все терпишь. Дубовая у тебя терпелка, что ли? Или железом сверху оббитая?

    Князь поморщился. Отчасти волхв был прав, но вслух сказал:

     — Делает дело человек. Делает. Большое дело... Только время ему на это нужно.

    Волхв хоть и не согласился, но и не напирал особенно. Знал свое место.

     — Время... Золото ему твое нужно, а не время. Будь он из своих, ты за это время уже давно на кол бы его посадил, а с этим мешкаешь.. Пенял я тебе, что крут ты в решениях, но в этот раз... Христиан, что ли наслушался?

    Круторог опустил в воду руки и начал сам растирать ступни.

     — А еще говорят «Ворон ворону глаз не выклюет». Нет. Не любят колдуны друг друга...

    Хайкин обиделся.

     — Это я колдун? Я волхв. Это он колдун.

     — А, — махнул князь рукой, забавляясь чужой обидой. — Разница-то в чем? Нету разницы... Что ты, что он от княжьей милости живете.

    Хайкин искренне выпучил глаза. Знал он, что у князей короткая память, но не настолько же...

     — Есть, князь разница, есть. От меня польза, а от него пользы как от козла молока.

    Сдерживая подступивший смех, Круторог спросил.

     — Не кормленный ты сегодня, что ли? То птиц поминаешь, то мышей. Козла вот какого-то еще приплел... Молоко...

    Хайкин не дал увести себя в сторону. Князь в последнее время и вправду вел себя странно — задумывался где не нужно, свирепел, где нужды не было, улыбался чаще.

     — Может, околдовал он тебя?

    Круторог не ответил, только хмыкнул, а Хайкин, ухватившись за мысль, продолжил допытываться.

     — Угощает он тебя чем-нибудь? Вином или медом? Опытной рукой с едой всякое колдовство в человека ввести можно.

    Князь выпрямился, потянулся, встряхнул руками. По лицу пробежала улыбка — вспомнил что-то приятное

     — Да нет... Просто место у него там такое....

     — Какое? — насторожился Хайкин. Княжеские улыбки ему приходилось видеть не часто. — Какое у него там «такое место»?

     — Спокойное. Я как к нему зайду — так сразу хорошо мне делается.

    Князь провел ладонью по груди, словно размазывал по ней невидимое масло. Или мед.

     — Покойно, как в детстве. А от этого я добрым становлюсь.

     — Добрым? — удивился волхв. — Ты?

    Он недоверчиво покачал головой.

     — Когда тебя Боги творили, то все добро пошло, наверное, на того, кого перед тобой делали. А тебе вместо добра что-то другое впихнули. Может быть, упорства, может быть — осторожности...

    Князь нахмурился.

     — Ты и хвалишь — как ругаешь.

    Волхв помрачнел. Все-таки не понимал его князь, не понимал...

     — Да не хвалю я, и не ругаю. Правду говорю. Не верю я ни в твою доброту, ни в «такие места».

    Круторог посерьезнел, нахмурился. Чутью Хайкина можно было доверять. Знал волхв свое дело. Да и в чужом колдовстве разбирался. Только что вот... Да дней десять назад оборотня от города отвадил, что Пузыревку разорял.

     — Думаешь колдовство? — Помимо воли задумался князь. Тряхнул головой упрямо — Нет! Да не посмеет он!

    Слава о Крутороге по Руси шла страшненькая. Крутой был князь, вспыльчивый, сильный, власть свою утверждал и огнем и мечом. Так что не у всякого колдуна хватило бы смелости вот так куражиться над князем. Хайкин это понимал, потому ничего и не ответил князю. Только плечами пожал. Самому ведь непонятно было. Видел некую несообразность он в княжьем госте. Его б за горло взять, да за становую жилу подержаться, расспросить с удовольствием, да как? Княжий гость все-таки!

     — А что тогда?

    Глупый разговор уже надоел князю. Желая его прекратить, он бросил:

     — Ну и посмотрел бы сам, коли любопытство разбирает.

    Волхв не обиделся. А может и обиделся, да стерпел обиду.

    Когда появился этот пришлый колдун, Круторог строго-настрого запретил Хайкину приглядывать за ним. Сам колдун поставил это условием работы у князя.

     — Я бы и рад, только вот ты не велишь. Как же можно?

     — А то ты не пробовал...

    Волхв пожал плечами.

     — Я тебе честно служу. Как можно, если ты не велишь?

    Круторог только улыбнулся такой покладистости. Хайкинских хитростей он не знал, но понимал, что есть они у него, есть... Хайкин помолчал и нехотя добавил:

     — Да и защита у него наверняка там стоит от любопытных. Колдуны на это дело мастера... Да и сам я...

     — Какой же ты княжий волхв, если с защитой пришлого колдуна не справишься? — несколько обиженно сказал князь. — Что ж он сильнее, выходит? Выходит, зря я тебя кормлю?

    Понимал волхв, что его подначивают, а все ж ответил чуть резче, чем следовало бы.

     — Да нет. Ты, князь, не путай соленое с зеленым... Я его сильнее. Только ведь он сразу почувствует, когда я начну его защиту ломать, и сразу к тебе побежит. А ты сгоряча можешь...

    Волхв провел рукой по горлу, показывая, что сделает князь. Тот, словно в зеркале отразившись, повторил его жест.

     — Это ты правильно рассудил.

     — Вот я и не понимаю этого.... Чудно мне просто на тебя смотреть.

    Он остановился, думая, что князь что-то возразит или, по крайней мере, скажет, но тот молчал.

     — Ходишь ты туда, ходишь, третий месяц золото ему носишь... Жемчуга шапку зачем-то отдал... На что ему жемчугу-то столько? Кокошники он там вышивает, что ли?

    Круторог понял своего волхва правильно. Два медведя в одной берлоге. Это ж куда не не пойдешь — везде чужие ноги — не вздохнуть, не повернуться. А все же... Княжий голос звякнул металлом. Не золотом — сталью.

     — Кокошники.... Что он для меня делает тебе пока знать не надобно. Да и о чем промеж нас разговоры идут — тоже. Хватит того, что я и сам все знаю.

    Хайкин, словно и ждал именно такого ответа, спокойно кивнул.

     — Ну, вот все верно. Сейчас вот ты такой, какой и всегда. Можешь и голову снести, и кожу содрать, и на кол посадить. Тут ты нормальный. Что вот только там с тобой делается?

    Он задумчиво подпер щеку ладонью, начал водить пальцем по скатерти, расправляя складки. Князь ответил:

     — Ничего не делается. Разговариваем....

    Волхв вздохнул. Непонятно было. То ли князь воду мутит, стравливая его и гостя, то ли и впрямь ничего не помнит. А узнать нужно было.

     — От простых разговоров добра не прибавится.

    Круторог нахмурился, и вынул ноги из кадушки. Отрок проворно обернул ступни холстиной, а сверху бросил полог из беличьих шкурок. Хайкин понял, что кажется малость перегнул палку.

     — Ступай.

    Мальчишка подхватил кадушку и быстренько потащил вон из комнаты. Дождавшись, когда тот уйдет, князь погрозил волхву пальцем.

     — Не твое это дело мне советы давать, понял? Сам разберусь.

     — Почему же не мое? — Обиженно переспросил волхв. — Я ж не советую тебе как дружину в бой водить? Я тебе по своему ремеслу посоветовать могу, да и помочь даже.

    .... «Если заднюю лапу крокодила высушить, растолочь и перетереть с корнем травы сацин, то употребить ее на пользу потерявшему удачу можно, если порошок тот рассыпать точно в полнолуние, и произнести надлежащее ...»

    Митридан вел пальцем по строке, морщась каждый раз, когда приходилось вспоминать ромейские слова Книга была умной, но написали ее лет триста назад, и язык за это время успел измениться. Приходилось останавливаться и рыться в памяти, чтоб понять, что имел в виду тот, кто каллиграфическим подчерком исписал свиток. Тень от пальца то густела, то становилась прозрачной, почти невидимой, когда огонек свечи вжимался в свечку. Труд, однако, того стоил. В свитке давался точный рецепт наговора на удачу, что считался утерянным еще двести лет назад. Не отрывая пальца от строчки, колдун покачал головой. Вот что уж наверняка не помешало бы ему — так это удача. В таком деле без удачи не обойтись!

    «Одно плохо, — подумал невесело колдун. — Не найти тут сушеного крокодила, да и «надлежащих» слов в свитке нет».

    Он приготовился читать дальше, впрок, но от окна послышался звук, будто бы кто-то провел по ставне острым железом. От неожиданности колдун ухватился рукой за амулет, что висел на шее, но тут же отпустил его. Нечего ему было бояться. Пока, по крайней мере. Вряд ли в городе нашелся бы такой смельчак, что пришел бы к нему без приглашения, да еще не через дверь, а через окно. Мало того, что знали люди кругом, что связываться с ним опасно, так ведь еще и жил в двух шагах от княжеского терема. Сам князь, разве что пришел, только этот под окном скрестись не будет. Характер не тот. Тот все в дверь, да ногой... Нет. Не князь. За окном висела ночная тишина.

    Колдун поскреб голову, вздохнул, опусти взгляд на бумагу, задумался.

    Хорошо, конечно, когда князь рядом — и в обиду чужим не даст и деньгами одарит, но с другой стороны иногда урону от такой близости куда больше, чем от злого хитника. Тот хоть унесет, что в руки взять можно, а князь может под горячую руку голову смахнуть и в душу наплевать. Ох, не зря умные люди советуют подальше от власти находиться. Только как удержишься? Ведь, чтоб далеко прыгнуть надо и высоко забраться, а он собирался прыгнуть ох как далеко...

    Он задумался, позабыв по стук, но тот повторился, оборвав мысли.

    Прислонил ухо к ставне, прислушался. Сразу стало слышно, как кто-то шевелится там, скребется, просится внутрь.

    Митридан открыл окно и отодвинул ставень. За окном разлилась темнота, сквозь которую, облитые скудным звездным светом виднелись стены домов и сараев. От сырой земли поднимался запах чего-то гнилого, каких-то помоев. Сырой ночной воздух в окне взвихрился и рванулся вовнутрь вместе с большой коричневой птицей. Когти клацкнули по дереву. Птица!

    Ручной сокол проскакал по столу и застыл над древним пергаментом, наклонив голову, рассматривая и узнавая. Колдун остался недвижимыми, только сердце стукнуло по особенному, колыхнулось в груди. Не чужой сокол-то был, ох не чужой... Осторожно, стараясь не спугнуть птицу, он закрыл ставни, натянул на руку плотную рукавицу из кожи. Птица сидела, смирно оглядывая колдуна, словно ждала от него какого-то знака.

    Митридан протянул руку и сокол, шумно взмахнув крыльями, уселся на нее. Колдун приподнял птицу повыше, поднес к светильнику. Так и есть. Сокол прилетел с вестью. Сердце сжалось и по спине словно сквознячок прокатился. Знобливый такой, холодненький.

    Колдун передернул плечами, подобрался.

    Трехмесячное сидение княжеским гостем в этой глуши сразу обрело смысл. Не тех шапок золота и жемчуга, что удалось вытянуть у хозяина, а настоящий смысл. Смысл, понятный посвященным в тайну.

    Не в силах сдерживать более нетерпение, Митридан сорвал послание с птичьей лапы и, не глядя, сунул птицу в клетку. Сокол обиженно пискнул, но человеку было не до него. Он не стал оттягивать, прошептав сквозь стиснутые зубы. «Если получилось, то получилось, а если нет...Тогда получится в другой раз!»

    Кусочек кожи развернулся в его руках. На пергаменте, так что не заметить было не возможно, разместились две перекрещенные косым крестом черных палочки. Несколько мгновений он смотрел на них, соображая не кажутся ли они ему, не морок ли все это, а потом, не удержавшись на ногах от нахлынувших чувств, упал на лавку и уронил голову на стол. Птица в клетке заорала, словно предупреждала хозяина, что он все понял не правильно, что не надо отчаиваться, но колдун уже пришел в себя от нежданной радости и грохнул кулаком по столу.

    Получилось! Получилось!!! И никакого другого раза не нужно!

    Глава 3

    Колдун смел свиток на край стола, водрузил перед собой подставку — три скрепленных друг с другом павлиньих лапы и осторожно положил сверху Шар. Огонь в маленькой жаровне затрепетал, словно пучок петушиных перьев на ветру. Колдун бросил в пламя несколько щепоток зеленоватого порошка. Попав в огонь, порошинки серебристо взблеснули и превратились в пурпурный дым, потянувшийся к хрусталю. Когда дым коснулся Шара, тот вспыхнул, но огонь за стеклом быстро распался на световые точки, закружившиеся словно светлячки. Нетерпеливо постукивая ногой по полу, колдун ждал, ждал, жал. Нетерпение дышало в затылок, но ничего поделать было нельзя.

     — Слушаю тебя, Митридан.

    Голос, донесшийся из Шара, звучал отчетливо, но тихо.

     — Это я тебя слушаю, — стараясь говорить спокойно, отозвался колдун. — Птица принесла весть.

    Из шара донесся смешок.

     — Так ведь тогда мне и сказать тебе нечего. Раз птица у тебя, то ты и так все знаешь.

    Колдун молчал, ожидая прямых слов, а не намеков на истину. Голос в Шаре не выдержал первым.

     — Ну ладно, ладно... Взяли мы, что ты просил.

    Шар позеленел и колдун вздохнул. Нет. Жизнь не была виденьем. Все тут было взаправду.

     — С кровью взяли?

     — Не без этого... Хорошие воины у князя Черного. Двоих моих подранили.

     — Сочувствую, — бесстрастно отозвался колдун, сдерживая бушевавшую в груди радость, в которой не было места чужим неприятностям. Его собеседник, словно почувствовав его настроение, отозвался:

     — Брось.. Не стоит. Не так уж они, выходит, хороши были, если позволили себя ранить. Кстати, спасибо за колдовство. Если б не оно, еще не ясно чем бы там все кончилось... Когда ты собираешься заплатить нам остальное?

    Теперь шар был похож на стеклянный кубок, заполненный мутной зеленой водой. Голос разбойника стал деловым.

     — Как и договаривались — при первой же встрече... — мгновенно ответил колдун. Радость, что плясала в нем, просилась наружу, и он не сдержался. — Я рад, что у тебя все вышло!

     — Верю тебе, — отозвался собеседник. — Похоже, что не только я, но и ты на этой вещи кое-что заработаешь.

    Колдун не позволил своему смеху вырваться наружу. Что он знал, что понимал, этот разбойник?

     — Не знаю как я, а ты — точно... Дорогу, что ведет из Чернигова в Журавлевское княжество, знаешь?

    Невидимый собеседник засмеялся.

     — Хаживал...

    Шар вместо зелени вспыхнул желтым светом.

    Колдун понял, что спросил не то. Тот, другой, не столько хаживал по дороге, сколько сиживал где-нибудь за кустами, в удобном месте, поджидая купцов. Ну, да ничего. Не страшно.

     — Если ты в Чернигове еще, то выйдешь через южные ворота, и по дороге, никуда не сворачивая. Понятно?

     — Понятно.

    Шар снова стал мутнозеленым. Митридан довольно кивнул. Теперь разбойник не врал — все понял. Да и как тут не понять?

     — Через три дня встретимся на ней у брода через Кузяву. Найдешь?

     — А что «у брода»? Давай я его к тебе принесу.

    Колдун замолчал. Соблазн был велик. День, ну, может быть два дня, и талисман будет у него в руках...

    Он встряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Нет нельзя. Тут был свой волхв, немалой силы, а талисман следовало бы держать подальше от такого сильного волхва. По крайней мере, пока. Пока он сам не понял, что это такое.

    Что-то этот талисман мог. Что-то такое, о чем он, Митридан, пока не знал, но о чем следовало бы побольше разузнать. Не зря им заинтересовался один из самых сильных магов Империи. Он постучал пальцами по столешнице, мечтательно прикрыл глаза. Кто знает? Может быть, в нем скрывается сила, которая поставит его, Митридана, вровень с самыми сильными? Соблазн завладеть таким сокровищем мог возникнуть у любого колдуна. Поэтому не стоило искушать ни их, ни Судьбу и он твердо сказал:

     — Не стоит. Мне так удобнее.

    Разбойник молчал, словно не верил в окончательность ответа.

     — Или ты боишься брод не найти? — усмехнулся колдун.

     — Отчего не найти? Найду. За хорошие деньги я много чего найти могу — и брод и человека.

    Шар по-прежнему светился зеленым, разбойник был искренен. Колдун ощутил скрытую угрозу, исходящую от него, но не обиделся. Слишком хорошо было на душе.

     — Не бойся. Не обману. Что обещал — все получишь.

     — Добавить бы надо.. — предложил разбойник, угадав случай. — За кровь. А то вдруг заблужусь?

     — Добавить?

     — Да. Самую малость...

    Не любил Митридан таких разговоров, ну так и не он его начал...

     — Жемчугу бы шапку. Шапочку. Или золота...

    Ох, некстати этот разговор. Митридан посмотрел на свечу, на пергамент ждущий его.

     — Ладно. Поговорим позже. Не бойся.. Можешь надеяться...

    Разбойник вздохнул с облегчением, но словами постарался не показать этого.

     — А что мне бояться? Я свое дело сделал, половину денег получил. Это тебе бояться надо, чтоб ничего с твоей вещичкой не случилось. Красивая... Где такие только делают? Золота одного, сколько пошло.. Ну и камешек, конечно... Хоть и невзрачный...

    Митридан представил, как разбойник рассматривает то, что должно принадлежать только ему и сжал кулаки.

     — Убери, — спокойно сказал он. — Спрячь так, чтоб на глаза никому не попалось, а твое от тебя не уйдет.

     — Конечно.

    Разбойник даже не попытался скрыть усмешки.

     — Спрячу так, что даже ты не найдешь.

    Шар затих, будто он отвлекся, и впрямь засовывал свою добычу в какое-то тайное место.

     — Ты имей ввиду, колдун, что получишь его, не раньше, чем твое золото в моих руках зазвенит, — напомнил он уговор.

     — Зазвенит, зазвенит, — довольно сказал Митридан. — Значит через три дня. Ты сам, главное, не опоздай.

     — Не опоздаю. Я за деньгами еще никогда не опаздывал. Ты сам дорогой не потеряйся. Может все же занести тебе его? Тут ведь рядом...

    Колдун оглянулся. Дом, только что тихий и уютный, показался ему маленьким и грязным.

     — Так-то оно так, только... Да считай, нет меня тут уже. Нечего мне больше тут высиживать. Одного барана я сам обстриг, другого ты... Теперь надо и другими делами заняться.

     — Ну, как знаешь... Тогда через три дня! — напомнил голос из шара. Свет там последний раз вспыхнул и пропал. Колдун еще несколько мгновений сидел перед шаром неподвижно, а потом дал волю чувствам. Со счастливой улыбкой он несколько раз ударил кулаком по столу, при каждом ударе приговаривая:

     — Получилось! Получилось!! Получилось!!!

    Умел бы плясать — в пляс бы пустился. Не обманула птица....

    Пододвинув ближе кувшин, налил вина, выпил. Жизнь становилась ясной. Если утром она была похожа на затопленную туманом лесную поляну, то теперь можно было сравнить ее с чистым полем или дорогой, что вела путника туда, куда ему нужно.

    Он представил степь и дорогу прямо до Мараканды, где через месяц-другой соберутся маги и колдуны, волхвы и волшебники и где он будет равным среди равных. Представил, как пойдет, загребая теплую пыль босыми ногами, а на груди у него...

    Дверь от удара распахнулась, вырывая колдуна из будущего в прошлое. «О, Боги! — мелькнуло в голове. — Ну почему именно сейчас?»

    Еще находясь во власти добрых вестей, он улыбнулся входящему князю и поклонился.

    Князь, не ответив на поклон колдуна, бухнулся на лавку. Лицо его было похоже на миску с кислой капустой. «Как обычно, — подумал колдун. — Не меняется князь». И разговор Круторог начал, так же как и всегда.

     — Ну?

    К такому началу разговора Митридан уже привык, как, наверное, и князь привык к его ответу.

     — Тружусь, князь. — Он показал на пустой стол. — Видишь, даже ночей не сплю. Кусок в рот положить некогда.

    Пару последних недель князь зачастил к нему и разговорах стал несдержан. Митридан понимал, что даже его колдовство, что на время утихомиривало князя, не сможет спасать его вечно. Есть конец у любой веревочки. Рано или поздно кто-нибудь да догадается о его хитрости, либо князь перестанет ходить к нему сам, а начнет присылать кого-нибудь вместо себя. Того же волхва, например, что с самого появления его в княжеском тереме косо смотрел на него. «Ну, ничего. Сегодня обойдется. А завтра.... Завтра будет все по-другому. Недолго уже...» Он коснулся амулета. «День, ну два и все... Да нет! За день управлюсь! А потом ищи ветра в поле».

    Князь между тем поднял со стола свиток, всмотрелся в непонятные строчки, отбросил в сторону.

     — Вижу, чем ты тут занимаешься... Свечи переводишь.

    Переполненный тайнами свиток откатился на угол стола и остановился там не нужный грозному властителю.

     — Когда?

    Митридан привычно сложил пальцы, готовясь в случае нужды произнести заклинание.

     — Скоро уже.

    Он покосился на клетку, где, нахохлившись, сидел сокол. Хотелось показать князю язык, а потом лишить памяти, но он благоразумно сдержался.

     — Скоро!

     — Я это уже слышал. Каждый день одно и тоже.

    Князь откинулся, ноздри его раздраженно зашевелились.

     — Совсем ты совесть потерял. Все вокруг удивляются, и сам я не понимаю, как это я тебя до сих пор на кол не посадил? Он нахмурился, наклонился и спросил у колдуна.

     — Старею что ли?

    «Да, — подумал колдун. — Засиделся я у варваров... Пора и честь знать. Когда еще до Мараканды доберешься...»

    Князь теперь смотрел зло и весело, словно уже видел колдуна на колу. Страшно колдуну не стало, но холодок по спине пробежал. Уж больно глаза у князя были нехорошие.

    «Вот зверь, — подумал колдун. — Изругал и радуется... А может у него еще под это дело как раз шапку жемчуга выпросить? Все одно пропьет или на дурацкое железо истратит... Дурак ведь.. Ну ничего ведь в настоящей жизни не понимает.»

     — Потерпи, князь. Недолго уже осталось. Жемчугу бы вот еще только...

    Брови князя поползли вверх.

    «Не ждал он такого нахальства. Чего угодно, наверное, ждал, а только не этого, — сообразил Митридан. — Ну ведь не убьет же сразу? Успею оборониться!»

     — Сколько?

     — Да шапки, думаю, хватит.

    Князь снова дернул бровями, только теперь они сползли вниз к переносице.

     — Я о времени спрашиваю. Сколько мне еще твои выкрутасы терпеть?

    Митридан подумал, посчитал что-то на пальцах.

     — Не знаю, князь... Ты от меня чуда просишь, а оно созреть должно. Не знаю, по чести говорю... Не могу же я вот так за Богов... Может дней десять...

     — «Может».. «Может»... Может тебя на кол посадить? Может оттуда виднее? А?

    Колдун молчал, улыбался...

     — Это ты не знаешь, это — не можешь... — раздраженно сказал князь. Рука его потянулась к кувшину, но с полпути, словно вспомнив что-то, вернулась назад.

     — Ты можешь хоть сказать, на что мое золото идет? Что это будет?

    Колея была наезженной. Из раза в раз повторялось одно и тоже. Разговор, словно слепая лошадь ходил по кругу. Митридан закатил глаза.

     — Это будет оружие, которого никто еще не видел. Такое, что еще ни у кого нет, такое, каким еще никто не обладал...

    Колдун тряхнул поднятой рукой, словно призывал Богов в свидетели. Князь расслабился. Слова колдуна подействовали на него, как бочка масла на волнующуюся воду.

    «Пообещать ему что-нибудь? — подумал Митридан. Внутри ключом била радость. — Пусть хоть напоследок, дурень, порадуется».

     — Не меч? — немного успокоившись, спросил князь.

     — Нет.

     — Не обливной лук?

    Колдун головой покачал так, словно князю в чем-то позавидовал.

     — Нет, князь... Нет. Такого ты еще не видел. Никто еще такого не видел. Неведомое и невидимое оружие.

    Княжеское раздражение пропал куда-то, рот открылся, как у ребенка.

     — Невидимое?

     — Да.

     — И всегда со мной будет?

     — Всегда... И ты один сможешь противостоять целому войску.

    Он замолчал, пытаясь представить, что же такое делает колдун, но куда там... Колдун почти въявь ощутил, как трещат мозги у князя. Наверное, эта невозможность представить чудо и усмирила его. Он опустил голову и колдун подумал, что все обошлось.

     — Когда будет готово? — уже мягче спросил Круторог.

     — Не знаю, — плечами пожал колдун. — Я ж говорю — не знаю. Не я чудо делаю — Боги дают...

    Зря он упомянул Богов, зря... Едва Митридан сделал это, как князь вздернул голову и нахмурился. Уж он-то отлично знал, что любой Бог был хорошей дверью, закрывшись за которой, колдун мог бы сколь угодно долго сидеть и ждать, выклянчивая их имением шапки золота и жемчуга. Но у князя был ключик от этой двери.

     — Я золото и жемчуг не Богам давал — тебе. Тебе и ответ держать.

    Колдун улыбнулся, развел руки в стороны, поворачивая разговор в нужную сторону — мол ничего не поделаешь, Боги... Только князь не стал ни слушать его, ни смотреть, ни привораживаться.

     — Значит так, — сказал Круторог, кладя руки на стол. — Времени я тебе даю до завра. С Богами сам как хочешь, так и договаривайся, а чтоб завтра...

    Митридан попытался возразить, но князь посмотрел на него так, что у колдуна стало холодно в животе. Никогда еще князь не смотрел на него так.

    «Проклятый Хайкин! — прозорливо подумал колдун. — Вот уж истинно, кто не в свое дело...»

     — Завтра, — повторил князь, хотя видел, что повторять это не нужно. Колдун и так все запомнил.

    «Надо же до двух уже считать научился!» — разгораясь злобой подумал Митридан. — » А как был дураком, так дураком и остался...» Он набрал воздуху в грудь и произнес слово Послушания.

    Едва оно прозвучало, как грозный князь съежился, словно рыбий пузырь из которого выпустили воздух.

     — Вот и кончилась твоя власть, — в голос сказал колдун. — Тебе хорошо... Ты доволен... Сейчас ты встанешь и пойдешь к себе...

    Князь кивал, глядя перед собой пустыми глазами.

     — Ты получил ответы на все вопросы... Ты узнал все, что хотел... А теперь пошел вон!

    Круторог так же молча поднялся и пошел куда послали.

     Около двери он недоуменно оглянулся. Митридан поклонился ему в пояс и князь ногой распахнул дверь. С каждым шагом походка его делалась легче, увереннее, плечи распрямлялись. Он уже стал самим собой.

    Дверь захлопнулась. За стеной сразу затопали чьи-то ноги, но спокойнее на душе у Митридана не стало.

    «А ведь и впрямь при его характере он на меня облаву устроит...» — подумал колдун, глядя на закрывшуюся дверь. Сосновые плахи толщиной с две ладони загородили его от непогоды, но не от княжеской злобы. — «Придется, видно, помереть.

    Он постучал пальцами по столу, прикидывая, что и как.

     — Да. Покойник. А с покойника, какой спрос? Да никакого спроса...»

    Он встал, заведя руки за спину, прошелся по комнате, превращая мысль в план. Пол под ногами поскрипывал, словно соглашался.

    «Тогда, конечно, пожар... Так. И кто же меня на глазах у всех убьет? Кто тело белое изуродует? И кто, наконец, дорогие сердцу вещички из огня вынесет?»

    Он поскреб подбородок.

    «Суматоха нужна. Большая суматоха!»

    Он постоял у стола. Свеча за спиной затрещала, вспыхнула, и его тень упала на беленую печь. Он хлопнул себя ладонью по лбу, словно вколачивал туда мысль простую мысль — всякая мысль от Бога... Даже хитрая и коварная.

    Глава 4

    Кусок воска, что ему сейчас понадобился, он принес сюда еще месяц назад, как будто бы знал, что тот пойдет в дело.

    Прошлогодний воск был желтым, пах медом. Он разминал его сильными пальцами и думал о том, как связанно все в этом мире. Тень на стене, заготовленный загодя воск, заклинание, первое, выученное еще в юности, и при всей своей бесполезности так и не забытое за эти годы...

    Колдун покачал головой, удивляясь одновременно простоте и сложности мира, тем невидимым связям, что, словно струны, пронизывали его, связывая то, что, по мнению дураков, закованных в железо, никогда не было соединено между собой.

    Как из ниток ткался холст, так и из таких вот случайностей ткалась жизнь.

    Он размышлял, а руки словно бы сами собой делали работу.

    Воск под пальцами сминался, обретал форму, постепенно превращаясь в человеческое лицо. Он уже почти долепил голову, когда Шар снова вспыхнул. Не отрываясь от работы, Митридан недовольно скосил глаза. В стекле разбегались цветные огни. Вот это и в самом деле называется «не кстати». Осталось сделать самую тонкую работу — довести черты лица, а тут опять наверняка этот разбойник.

     — Ну, что еще, Мазя? Неужто соскучился? — спросил он, ожидая услышать разбойника, но вместо этого услышал чужой голос.

     — Представь себе... Сколько времени прошло, а от тебя ни вестей, ни подарков... Соскучился, конечно.

    Руки у колдуна дрогнули, и нос у восковой головы получился какой-то уродливый, шишковатый. Отставив работу, Митридан нехотя повернулся к Шару. Тот уже не светился, но изнутри на колдуна смотрело знакомое лицо. Колдун невозмутимо поклонился новому гостю.

     — А! Игнациус! Рад тебя видеть!

     — Не знаю, не знаю.. Рад или нет, а посмотреть тебе на меня придется. Как наши дела?

     Митридан протянул руки к шару и поставил его так, чтоб его собеседник увидел клетку с соколом.

     — Все колдуешь? — спросил Игнациус, увидев рукоделье Митридана. — Все по мелочам силу тратишь?

    В голосе его было не неодобрение, а скорее пренебрежение к собрату по ремеслу, пошедшему явно не той дорогой, да еще и упорствующему в своих заблуждениях. Митридан не стал вступать в спор — не до того было.

     — У меня цели другие, помельче, не то, что у тебя, — уклончиво ответил колдун. — Но и я своего добиваюсь, как и ты. Наверное....

    Человек в шаре пропустил колкость мимо ушей, прищурился, вглядываясь в восковое лицо.

     — Князь, что ли тамошний?

    Игнациус не стал вдаваться в подробности.

     — Князь..

    Он отодвинул в сторону светильник, подхватил какую-то тряпку и бросил ее на полузаконченную работу.

    С презрением человека знающего цену себе, и от этого считающего в праве оценивать других, Игнациус произнес.

     — Человек не стрела — сам выбирает себе цель. Что ж ты себе за цель выбрал? Князьям угождать?

     — У меня свой путь, — уклончиво ответил колдун. — У тебя свой. Я князьям служу, ты — императорам.

    Гость из Шара поднял руки ладонями вверх, показывая, что не собирается дальше спорить, и перешел к делу.

     — Пусть так. Ты сделал, что обещал?

     — Видишь птицу?

     — Вижу. И что?

     — Сегодня она принесла мне весть. Мои люди справились.

    Митридан почувствовал, как эта весть взволновала Игнациуса, но тот молчал, как недавно в разговоре с разбойником молчал и он сам.

     — Через пять дней талисман будет у меня, — закончил колдун. — Это все мои новости..

     — А когда он будет у меня? — С тем же легким презрением спросил Игнациус. Шар окрасился красным. В словах Игнациуса Митридан не слышал радости, но Шар нельзя было обмануть. Густота красного цвета была такова, что Игнациусу впору было подпрыгнуть, да заорать что-нибудь радостное, но маг молчал.

     — Как только я получу Ломейский ключ.

    Игнациус, словно слышал об этом в первый раз, недоуменно задрал брови.

     — У тебя губа не дура...

     — Мы ведь договорились... — напомнил колдун несколько озадачено. Маг медленно кивнул, словно тот напомнил ему о чем-то неважном..

     — Да помню, я помню.... Получишь ты ключ, получишь. Когда мы встретимся?

    Шар только что наполненный ярко-алым светом мгновенно, без перехода, вспыхнул ослепительной желтизной. Этот свет словно оглушил колдуна. Он остался стоять, так и не ответив на вопрос мага.

     — Что ты молчишь?

     — Ты где сейчас?

     Игнациус отдалился от своего Шара и Митридан увидел уже знакомую комнату, стол у стены, на котором стоял бронзовый конус, покрытый причудливыми вырезами и выдавленными в металле фигурами змей — тот самый Ломейский ключ.

     — Вечный город потому еще вечный, что ты тут вечно занят.... — пошутил маг, выпуская самую малость бушевавшей в нем радости во внешний мир. — Сижу своем доме, о тебе вот думаю. Как ты там? Сыт ли? В тепле ли? Не обижает ли кто?

    От этих слов желтизна в Шаре исчезла, затопленная зеленой мутью. Митридан смотрел на нее и чувствовал, как откатывает от сердца ощущение нежданной беды.

     — Уснул что ли?

     — Думаю, — медленно произнес Митридан. — Соображаю, как лучше.

    Он помолчал еще какое-то время, потом предложил.

     — Я собираюсь в Мараканду. Давай встретимся прямо там, на ярмарке? Встретимся и обменяемся. Ты мне — ключ. Я тебе — талисман.

     — Хорошо, — легко согласился маг. — Мне не к спеху. Когда ты там будешь?

    Колдун склонился над Шаром, начал рассуждать вслух.

     — Так. Тут у меня дел еще дней на пять-десять, ну и добираться недели три. Через месяц.

     — Хорошо, — легко согласился Игнациус. — Значит через месяц в Мараканде.

    И Шар вновь полыхнул желтизной.

    Колдун смотрел в шар до тех пор, пока не убедился, что свет в нем исчез и теперь отражает только его улыбающееся лицо. Тогда колдун словно маску стащил с себя простоватую улыбку и, опустившись на лавку, погладил стеклянный бок. Если б не Шар!

    Игнациус врал. Шар показал это, изменив цвет. Не хотел он ни отдавать Ломейский ключ, не было у него и желания встречаться с ним в Мараканде. Вообще весь этот разговор стоял на лжи, разве что радость мага была не поддельной.

    Митридан мрачно хмыкнул. «Правда, и ложь у него также была самой настоящей, без подделки».

    Он и самого начала не особенно доверял этому магу из Вечного города, но очень уж нужен был Ломейский ключ.

    Еще тогда, когда они встретились в первый раз, Митридан удивился, что за неизвестную вообщем-то вещь тот готов отдать Ломейский ключ. Теперь становилось понятно, откуда шла такая щедрость.

    «Обманет, — решил колдун. Потом поправился. — Попробует обмануть... А где и как?»

    Сейчас Игнациус твердо знал только две вещи: во-первых, что Митридан сидит в тереме Журавлевского князя, а во-вторых, то, что через месяц он будет в Мараканде. Где-то в одном из этих мест он должен будет напасть на него, чтобы отобрать талисман, либо искать его на всех дорогах, что ведут в Мараканду. Прямо сейчас он это вряд ли сделает. Шар не обманешь. Он действительно сейчас сидит в Вечном городе, и, что бы там не говорили про таких как он, добраться сюда за один миг никак не сможет. Да и не зачем ему делать это — нужного ему талисмана у Митридана пока еще не было.

    Колдун поднялся, прошелся по комнате, заложив руки за спину, вернулся к столу. В задумчивости он сдернул тряпку с полузаконченной фигуры и стал доделывать отложенную работу.

    Мысли текли сами собой.

    Игнациус, сомнений в этом не было, был сильным магом, и его следовало опасаться всерьез. Не прятаться, конечно, по крысиным норам, но быть готовым к нападению — обязательно.

    « Я сказал ему, что через пять дней талисман будет у меня — подумал колдун. — Значит, и ждать его в гости нужно вряд ли раньше, чем через пять дней. Огромную радость так же сложно вытерпеть, как и огромное горе. Да. Пять дней. А потом он придет прямо сюда, чтоб отнять».

    Руки работали сами собой, и вскоре восковая голова обрела цвет и форму плоти. Вынырнув из задумчивости Митридан осмотрел ее, остался доволен и начал готовиться к колдовству. Вокруг фигуры он начертил круг и расставил пять светильников.

    «Значит через пять дней меня тут быть уже не должно.... » Голова перед ним стояла как живая. Он чуть-чуть подправил брови, доводя образ до полного сходства. «Нет, ну как же все хорошо сложилось!» — подумал он. — «Одно к одному!»

    Взяв в руки клетку с соколом, открыл дверь. «Ничего мерзавцу не оставлю!» На дворе уже была ночь, звезды протянулись от края до края неба. Ночная мошкара блестела крылышками в лунном свете, добавляя блеска ночному небу. Не утруждая себя открытием дверцы, колдун разломал прутья ненужной уже клетки и подбросил сокола в небо. Птица, не понимая что случилось с хозяином, сделала два круга над его головой, недоверчиво ожидая, когда ее поманят назад, но колдун взмахнул рукой.

     — Отпускаю тебя!

    Не ожидая больше гостей, он заложил дверь засовом, прислонился спиной к двери. До утра теперь никто его не должен беспокоить. «А побеспокоит — пусть на себя пеняют!»

    Вернувшись к столу, осмотрелся, бросил в печь остатки клетки, кинул туда же оставшийся воск, и, придвинув к сотворенной им голове светильники, некоторое время смотрел на слезы, которыми истекала чужая голова, и вспоминал нужные слова.

    Теперь все не главные дела были сделаны.

    Оставалось сделать главное дело.

    Он расстелил на столе тонкий шелковый платок и начал читать заклинание, превращая ничто в нечто, что поможет ему решить все его проблемы и уладить все трудности.

    Слова цеплялись одно к другому, словно сплетались в сеть, в которой несколько мгновений спустя начала биться Сила. Ее удары становились все сильнее и сильнее, но колдун не боялся ее. Аккуратно, словно рыбак, что поймал большую рыбу, Митридан освободил Силу и направил туда, куда ему было нужно. Мир вокруг померк и вновь появился. Цвет пламени в светильниках стал синим. Эхо последних слов прокатилось над головой и он понял, что все получилось.

    Несколько мгновений колдун сидел на полу опустошенный.

    Он сделал все, что нужно. Теперь оставалось ждать утра и надеяться, что когда-то вызубренное заклинание не подведет. Сил подняться, и добрести до кровати не было. Последней мыслью, перед тем, как провалиться в сон была:

    «Никуда он не денется. Придет. Не может не прийти. Кроме как ко мне — не к кому!».

    ....Их разделял стол и кувшин медовухи.

    Хайкин смотрел на князя так, что тот и без слов чувствовал не заданный волхвом вопрос. Почувствовать-то почувствовал, только отвечать не захотел. Волхв не выдержал молчания. Нетерпение точило его, словно весенняя вода запруду.

     — Ну, что? Опять душой отдохнул?

     — Отдохнул, — согласился Круторог, всем видом своим показывая, что говорить с волхвом о вчерашнем не намерен.

     — Дело, конечно, твое, князь, — торопливо сказал волхв, понимая, что князь может сам уйти, а может и гридней кликнуть, чтоб вывести зарвавшегося волхва под белые руки. — Только чую я, что нечисто там... Нечисто...

    Не дожидаясь княжеского возражения, он сунул руку в глубину халата и, достал птичье перо. Ничего колдовского. Перо как перо. Белое. Наверное, петух потерял, а княжий волхв тут как тут.

     — Завтра пойдешь к нему?

    Князь не успел кивнуть, Хайкин опередил его ответ.

     — Тогда вот это с собой возьми... Тебе не в тяжесть, а мне спокойнее за тебя будет.

    Когда чувствуешь себя хозяином, как-то в голову не приходит, что кто-то может посмеяться над тобой, испытать твою силу. «А ведь может, наверное, — подумал князь. — Кто его, зайду, знает? А может и правду Хайкин говорит...» Еще не приняв решения, он протянул руку. Волхв положил перо на ладонь.

    Держа его двумя пальцами, словно нежданно выскочившую соплю, князь помахал им, показывая, что ни капли не верит в слова волхва.

     — И что это? Вместо засапожного меча?

    Волхв пожал плечами, сделал вид, что не заметил княжеской насмешки, ответил серьезно.

     — Зачем вместо? Вместе с ним. С ножом-то он на тебя не бросится. Побоится. А вот с колдовством...

    Он провел обеими ладонями по лысине, разгоняя кровь в голове.

     — Может, ты про то и не знаешь, что уже семь раз подряд зарезанный?

    Круторог молчал, показывая, что не получил ответа на свой вопрос. Тогда Хайкин объяснил.

     — Оберег это. Защита твоя. Если он тебе захочет голову заморочить, какой-то морок нашлет, то оно не даст. Защитит.

    Князь повертел перо, соображая, куда его можно сунуть. В нем не было ни надежной тяжести меча, ни остроты кинжала. Не за голенище же, в самом деле.

     — И что мне с ним делать? — раздраженно спросил он.

    Хайкин не смутился.

     — Рядом с сердцем прикрепи.

    Он поднялся, хотел уйти, но стукнул себя по лбу, опять сел.

     — Да.. После разговора сам его руками не бери. Меня дождись... А то не ровен час... Ну, а когда вернешься — тогда и посмотрим, от чего ты там вдруг таким добрым вдруг становишься. Да и вдруг ли?

    Ночь для Миртидана промелькнула так быстро, словно утром его ждала не радость, а какая-то беда.

    Круторог пришел, едва он поднялся.

    Митридан окинул его взглядом, ища перемены, и пытаясь определить хозяйское настроение, но князь не дал себя рассмотреть.

     — Ну?

    Стараясь не злить его, Митридан показал на большой котел, что стоял на огне.

     — Через пять дней будет тебе чудо! — торжественно сказал он. Князь посмотрел на котел и недоуменно поднял бровь.

     — Чудо! — убежденно подтвердил колдун. — Так все сложилось...Какая удача, князь! Какая удача! Я такое заклинание сотворил!

     — Два дня, — жестко повторил Кроуторог, словно не слышал слов колдуна. — Я тебе еще давеча сказал. Ни полуднем больше. Хоть ты из кожи вылези...

    «Опять князюшка заупрямился?» — подумал колдун. — «Ну ничего, ничего.. Утешу тебя напоследок!» Митридан сложил пальцы и произнес слово Послушания, но вместо знакомого чувства слияния с Силой, словно о стену грянулся.

    Он сказал Слово еще раз, сквозь полуопущенные веки, глядя на князя.

     — Что жмуришься, Митридан? Чего бормочешь?

    Княжеское лицо перекосилось, брови сошлись над переносицей.

     — С утра на сон потянуло? Тебе не жмуриться, а думать надо как князю угодить.. Трудиться. Выполнять княжье повеление.

     Колдун попробовал еще раз, но князь смотрел грозно. Чуя неладное, Митридан напрягся, пытаясь разглядеть, что помешало ему подчинить князя так, как он делал это прежде. Гость показался ему окутанным чем-то вроде тумана. Ощущение счастья, что только что переполняло его, исчезло, сметенное волной страха. Колдун почувствовал, как волосы на голове у него зашевелились. Он почувствовал себя таким беззащитным, каким, наверное, не чувствовал себя даже голый охотник перед вставшим на задние лапы медведем. Оружие, что так долго служило ему, сломалось. Тетива порвалась, меч треснул... Он остался безоружным. Сейчас его искусство не давало ему власти над князем.

    Когда он понял это, ужас взял колдуна за горло.

    «Колдовство! — мелькнуло в голове. — Колдовство! Как подло!» Митридан попытался еще раз осторожно пробить колдовскую завесу вокруг князя, но и в этот раз у него ничего не вышло. Тот только нахмурился, словно что-то почувствовал. Страх, как прорвавшая плотину вода, ударил колдуну в голову.

     — Хорошо, князь, — отозвался он, не выдержав напора своего страха. — Ты сказал — я сделал. Думаю, что в два дня я управлюсь.

    Злоба князя, которую он чувствовал, словно сдерживаемую плотиной воду, ослабила напор.

     — Не подведешь меня?

     — Нет, князь...

     — А что это ты такой покладистый? — подозрительно спросил князь. — С чего бы?

    Колдун быстро глянул в окно.

     — Сегодня Луна была полная. Колдовство в такие ночи живей бежит и ежели теперь жемчугу добавить...

    От удивления, наверное, князь сказал.

     — Дам я тебе жемчугу...

     — Шапку?

    Князь кивнул, словно кто-то невидимый за бороду дернул, и колдун, опасаясь дальнейших расспросов, сам спросил:

     — А что за спешка такая? Неужто враги поблизости появились?

    Умиротворенный неожиданной покладистостью колдуна, Круторог ответил. Ответил как равному.

     — Гостей жду. Через два дня ко мне Киевский князь приедет. Удивить его хочу.

    Колдун понимающе кивнул. Для него эти слова значили больше, чем для князя. Наслушался он уже про князя Владимира, про дружину его бойкую, про богатырей...

    «А Владимир скорее всего Белояна с собой притащит... Нет, я точно тут лишний». Страх постепенно уходил, темнота в глазах редела. Князь теперь больше думал не о нем, а о том, что произойдет через два дня.

    Колдун коснулся амулета. «Слава Богам, что теперь можно уйти в любой момент». Он подумал, какой вид будет у князя, когда все случится так, как он задумал, и честно сказал:

     — А ведь, знаешь, князь, будет тебе, чем гостей удивить...

    Круторог, думая о своем, кивнул.

     — Да. Будет. Оружие, что ты сделаешь, покажу, да Гаврилу.... Давно князь Владимир его поглядеть хотел.

    Слегка обиженный, что его колдовство равняют с каким-то там Гаврилой, Митридат переспросил.

     — Какого Гаврилу? У тебя этих Гаврил по терему бродит как собак не резаных. Куда пальцем не ткнешь — обязательно в какого-нибудь Гаврилу попадешь.

    Князь, почувствовавший обиду колдуна довольно улыбнулся.

     — Гаврила один такой... Других нет. Тот самый, что своей тени пуще сглазу боится. Трусоват только , а так...

     — А-а-а-а-а, — протянул Митридан, сразу потеряв интерес. Этого Гаврилу он знал. — Дурак твой...

     — Какой же он дурак, если мне угоден? — нахмурился Круторог. — От него хоть польза есть. Как скучно станет — он меня забавит — спиной вперед по лестнице взад-вперед побегает, тоска и отпустит.

    Голос его посуровел.

     — А вот ты пока только золото с серебром переводишь. Жемчугу вот третью шапку просишь.

    Глаза его снова нехорошо сверкнули.

     — Так это пока, — смело ответил колдун. — Ты, князь, погоди чуток. Я к сроку управлюсь.

     — Два дня? — спросил князь.

     — Точно. Два.

     — Хорошо, — согласился с ним Круторог. — Ты сам сказал. Значит, чтоб через два дня все было готово — иначе сидеть тебе на колу.

    Митридат представил пыльную дорогу и усмехнулся. В мыслях, конечно, хотя мог бы и по настоящему — князь на него уже и не смотрел.

    Его гость поднялся и пошел к двери.

    «Будет тебе прощальный подарочек.. — подумал колдун. — И тебе, и волхву твоему окаянному...»

    Он мысленно нашел у князя за пазухой защищавший его амулет, и произнес заклинание.

     — «Вряд ли твой Хайкин такое знает...Сарацинское колдовство все-таки. Оборотная магия...»

    Князь, словно почувствовав что-то, остановился.

     — К тебе Гаврила Масленников не заходил сегодня?

     — А что? — спросил колдун. — Неприятности?

     — Да говорят про него разное... Даже не верится. Ладно.

    Он махнул рукой.

     — Это все потом...

    Князь с полдороги повернулся к очагу, над которым висел котелок.

     — Последняя просьба к тебе, — остановил его колдун, встав на пути.

     — Что еще? — Нахмурился Круторог. Котелок колдуна призывно булькал, обещая раскрыть все хозяйские тайны. — Жемчуга? Я сказал, принесут.

     — Да нет, тут другое.

    Колдун посмотрел на телохранителей князя, что стояли у дверей, понизил голос.

     — Дело, что я для тебя, князь, делаю, больших сил требует и дорогого стоит. Я всю свою волшбу в твое чудо вгоню...

     — И что? — нетерпеливо дернулся к котлу князь. Митридан опять не пустил его, заступил дорогу. Тот поднял, было руку для удара, но одумался. Колдун сделал вид, что не заметил княжеского движения.

     — А то, что среди нас, колдунов разные попадаются. Есть и такие, которые не в позор себе считают напасть на слабого, отобрать у него все, что можно.

     — Да что тебе нужно? — не вытерпел князь, хотя б одним глазом пытаясь увидеть что там, в котле. — Толком говори!

     — Сегодня к вечеру я для любого колдуна легкой добычей буду. Прошу тебя, пусть твои дружинники меня поберегут. Пусть посидят где-нибудь рядом до вечера. Мало ли что... Да и тебе спокойнее.

    Князь посмотрел на котел, потом на лавку. На лице его явственно проступило нежелание делиться с кем-нибудь еще своей тайной.

     — Ну?

     — Не любят они тебя почему-то ... — сказал князь.

    Колдун пожал плечами. Подумаешь — важность!

     — Я их тоже не жалую... Да разве обо мне речь? Пусть не меня — пусть твое чудо охраняют. Обидно ведь будет, если в самый последний момент все какому-нибудь проходимцу достанется...

    Князь подумал. Посмотрел на заветный котел. Колдун стоял на пути и уходить не собирался.

     — Тут, что ли ждать?

    Колдун замахал руками.

     — Тут они только мешаться будут. Пусть где-нибудь во дворе посидят. Недалеко. Так, чтоб я докричаться смог, ежели что...

     Глава 5

    Люди вокруг словно чувствовали, что Митридан занимается чем-то важным, и не беспокоили его сегодня. Следующий после князя в этот день гость пришел только тогда, когда Солнце уже успело подняться над крышей княжеского терема.

    По куриному заклекотав, спиной вперед он взошел на ступени, остановился на короткое мгновение и боком ушел из освещенного солнцем проема. Быстро окинув взглядом жилье колдуна, увидел светильник и, повернувшись к нему лицом, сделал несколько шагов назад, туда где потемнее. Митридан посмотрел на него, пожал плечами, словно примирялся со странностями гостя, а потом вернулся к своим занятиям. Гость не сразу заметил его, только после того, как в горшках у колдуна забулькало и разноцветное зарево окутало угол радужными переливами.

     — Ох, колдун, беда у меня!

    Не отрываясь от своего занятия, Митридан негромко сказал.

     — Называй меня «господин колдун», или еще лучше «милостивый господин колдун».

    Не выходя из тени, гость отозвался.

    -Ты, колдун, не ерепенься. Я порядки знаю... Не с пустыми руками пришел.

    Из-за пазухи он достал курицу и остановился, не зная куда ее девать. Митридан, предусмотрительно убрав руки за спину, внимательно смотрел на гостя. Тот взгляда не выдержал — потупился.

     — Чего тебе, селянин? — наконец спросил колдун недовольно. — Не ко времени ты...

    Он вновь вернулся к горшкам.

     — Мне бы, — засопел гость. — Вот бы мне ...

    Гость сопел, но ничего вымолвить не мог. Глаза его уже привыкли к полутьме и он увидел, как из-под рук колдуна выплывают разноцветные облака дыма, сворачиваются в жгуты, в кольца и из-за них сверкают чужие, жгучие глаза. Курица и та не выдержала такого ужаса — заорала, затрепыхалась, попыталась вырваться. Открыв рот, детина смотрел, как облака пожирали друг друга, словно живые. Одним глазом глядя на облака, другим — на гостя колдун поинтересовался:

     — Да чего тебе, гость непрошеный? Не видно разве, что от дела отрываешь?

    Гость молчал потеряв голос, не то от страха, не то от смущения.

     — Денег тебе? — дернул его Митридан. — Или есть хочешь? Ты вообще кто?

    С усилием разлепив губы, гость просипел:

     — Я есть Гаврила Масленников.

     — А-а-а-а-а! Ну так, что тебе, Гаврила Масленников. Денег? Хлеба?

    Гаврила не расслышал. Прямо на его глазах оранжевое облако втянуло в себя зеленое и со скрежетом, какой бывает, когда соха наезжает на большой камень, растворило в себе. Колдун не дремал. Дождавшись этого момента, он взмахнул рукой и оранжевый дым, скрутившись в жгут, канул в одном из кувшинов. Что-то пришептывая, хозяин накинул на горловину цветную тряпочку, которая тут же вспучилась, словно тот, кто сидел внутри, рванулся наружу. Гаврила отшатнулся, а колдун, словно только этого и ждал, брызнул на крышку чем-то пахучим.

     — Или, может быть зрелищ тебе?

     — Мне бы тень...

    Колдун прекратил движения рук и внимательно посмотрел на гостя.

     — Что?

    Набрав в грудь побольше воздуху Гаврила повторил.

     — Тень моя пропала...

    Колдун бросил плескаться, отставил укрощенный кувшин в сторону.

     — Совсем?

    Гость приободрился, почувствовав живой интерес хозяина. Не каждый день приходили к нему, наверное, с такими вот просьбами.

     — Сам глянь.

    Митридан за рукав потащил его во двор. Солнце окатило их светом, и Гаврила сам собой развернулся к нему лицом.

     — Прыгай! — раздалось за спиной.

    Гаврила прыгнул. Митридан обошел его со всех сторон. Гость не соврал. Тени действительно не было.

     — Чистая работа, — пробормотал колдун оглядываясь. — Вот так вот...

    Гаврила смотрел на него преданно и с испугом. Наверняка ведь колдун понимал в таких делах куда больше, чем он.

     — Когда пропала?

     — Не знаю. Вчера еще вроде была...

    Колдун ткнул его пальцем в живот, обрывая рассказ. Гаврила умолк, поперхнувшись.

     — Вроде или была?

     — Вроде была, — потирая брюхо, упрямо повторил Гаврила. — Откуда мне знать? Я ведь на нее не смотрю. У меня зарок — на свою тень не смотреть.

     — Зарок? — недоверчиво переспросил колдун. — Это с какого же перепою такие зароки дают? А?

    Масленников насупился.

     — В нашем роду через тень все мужчины одни неприятности имели, ну я и поклялся, что никогда в жизни смотреть на нее не буду.

     Колдун покачал головой, удивляясь простоте решения, которое нашел для себя селянин, усмехнулся от неожиданной мысли.

     — А теперь, значит, одни приятности у тебя?

    Гаврила подначку почувствовал, на мгновение задумался — ответить грубияну или нет, но все же ответил.

     — Ну, не одни, а, однако князь мне друг!

    Колдун не поверил. А может быть, не гостю не поверил, а в княжескую дружбу Он повернулся и пошел обратно.

     — Таких друзей у князя как собак не резаных.

    Гаврила хотел обидеться и возразить, но колдун грозно сказал:

     — Рот открой.

    Гаврила открыл рот.

     — Язык высуни.

    Гаврила сделал как просили.

    Колдун тут же отвернулся от него и начал переставлять горшки, что стояли на лавке перед входом в дом, встряхивая некоторые и прислушиваясь к тому, что творилось внутри. Глядя колдуну в спину, какое-то время Гаврила мотал головой, пытаясь мычанием привлечь к себе внимание Митридана.

     — Ну, что тебе еще? — обернулся тот.

     — Ы осил, обы а аык эбе оказал, — прогундосил селянин.

     — Я? — удивился колдун. — Чтобы язык показал?

     Он держал в руках кувшин и прислушивался к тому, что происходит за глиняными стенками.

     — Это еще зачем?

     — Ты просил, — повторил Гаврила уже внятно.

     — Нужно больно...Я хотел тебя занять чем-нибудь. Говоришь много. Мешаешь.

    Взвесив кувшин в руке, он вдруг грохнул его об угол дома и отряхнул ладонь о ладонь. Увидев, что руки колдуна освободились, Гаврила быстро сунул в них курицу.

     — Помоги, колдун! Поможешь? А?

    Митридан посмотрел на него, подумал о чем-то о своем и покачал головой.

     — Помочь тебе может либо тот, кто это с тобой сделал, либо колдун посильнее меня.

    Гаврила принял это как отказ. Он упал на лавку и обхватил голову.

     — Ох, несчастный я! — запричитал селянин. — Ой, худо мне! Всех волхвов, колдунов, шептунов и акудников в городе обошел, и никто помочь не может мне бедному.

    Колдун кивал не прислушиваясь к словам, потом понял, что сказал Гаврила.

     — Всех? Ты что и у Хайкина был?

     — Был, — подтвердил Гаврила угрюмо. Он поднял голову и посмотрел колдуну прямо в глаза. — Ничего мне Хайкин не сказал.

    Его подбородок задрожал.

     — Бедный я несчастный!

    Глаза у колдуна выпучились, и он переспросил.

     — Ты был в княжеском тереме и живой ушел?

    Гаврила в отчаянии не ответил, но и так все было ясно. Колдун завистливо покачал головой.

     — Дуракам и верно везет... Но чтоб так вот... Кого другого уже на кол бы посадили, а...

     — Князь мне друг, — гордо напомнил Гаврила. — Мы с князем, бывало...

     — Был, — поправил его колдун. — Был друг.

    Митридан выбросил курицу во двор, и та понеслась по нему, подальше от людей и страшных колдовских горшков. Масленников дернулся, было за ним, но колдун остановил Гаврилу, потрепав по плечу.

     — Да и не твой друг, а твоей глупости. Чудачеству твоему дурацкому — от своей тени прятаться. И нечего тут скулить. Не несчастный ты, а счастливый. Ты из княжеского терема живой ушел. Второго такого счастья у тебя в жизни уже не будет.

    С каждым словом колдун тыкал его в грудь, и Гаврила отступал под этими тычками к двери. Он отступил на шаг, сделал другой, третий.

     — Ты чего несешь?

    Колдун обошел его и, как ни чем не бывало, вернулся к своим колдовским занятиям. Сорвав обвязку, с первого кувшина, он выпустил из горшка яично-желтое облако. Гаврила опасливо отодвинулся.

     — Ты еще ничего не понял?

    В голосе колдуна Гаврила уловил самую настоящую жалость.

     — Как ты вообще до меня добрался, удивляюсь... Ты князю теперь первый враг. Я слышал, он хотел тебя князю Владимиру показать, а ты вон ему какую свинью подложил. Такого и от самых близких друзей не терпят, а уж от тебя... Хотел он тобой князя Владимира развлечь — так и развлечет. Только по-другому... Посадит он тебя на кол — вот будет развлечение князьям. Нет у него другого выхода.

    Гаврила норов княжеский знал не хуже колдуна и побледнел. Кинув на него косой взгляд, Митридан продолжил.

     — Ну, сам посуди... Князь Владимир приедет посмотреть, как ты от своей тени убегаешь, а у тебя, оказывается, вообще ее нет. Что он про все, про это подумает? Какими глазами на князюшку посмотрит? А?

    Гаврила затряс головой не оттого, что было что возразить, а просто от страха. Тогда колдун сказал:

     — Чтоб он не подумал, что вы с князем его столько времени за нос водили, Круторог тебя, его не дожидаясь, на кол посадит. Да он тебя и без этого посадит. Просто от огорчения.

    Масленников заерзал, не решаясь перебить мудреца, и только когда тот кончил, робко сказал:

     — Ну, все ведь может остаться по-прежнему. Я ведь могу продолжать ходить, как ходил... Никто и не узнает...

    Митридан посмотрел на него умиленно. Что Гаврила человек недалекий он догадывался, но что вот настолько... Даже без злобы объяснил:

    -Я бы за такое на месте князя обиделся. Это ж ни в какие ворота... Тени нет, а ходит по-прежнему... Если что-то случилось, то нельзя делать вид, что ничего не произошло...

    Облако, видно, посчитав, что всем тут не до него, попыталось уйти сквозь стену, но Митридан был начеку. Он посыпал его чем-то вроде соли и то, разом огрузнув, шлепнулось на стол.

     — Да за одно это князь всех нас на колья пересажает и свободных кольев у него еще останется предостаточно.

    Ребром ладони колдун разрубил это на несколько частей и стал наблюдать, как обрубки корчатся на столе, пытаясь соединиться воедино.

    Гаврила молчал, не видя что происходит рядом с ним. Лицо его сморщилось. Колдуну он отчего-то поверил. Наверное, оттого, что безразлична была его, Гаврилова, судьба этому зайде. Никогда они друг друга не знали, не виделись. Вот и сейчас постоят недолго рядом и снова разойдутся в разные стороны. Каждый по своему делу.

     — И что делать мне теперь?

     — Откуда я знаю, что тебе делать? — Митридан ловко подхватил кусок и начал мять ладонями словно тесто, скатывая из него шар. — Наверное, сидеть на плоском, да ждать пока князь сам о тебе вспомнит.

    Гавриле не надо было напоминать, чем это для него закончится. В открытую дверь виден был княжеский двор, заостренные колья и дружинники княжеские, что сидели на бревнах рядышком. Оттуда доносилось мерное тюканье топора.

     — Не для тебя ли вострят?

    Гаврила долго стоял, не произнося ни слова — то ли думал, то ли боялся, то ли топор слушал, а потом он сглотнул пересохшим горлом и еле слышно прошептал.

     — А если сбежать?

    Мир за городскими воротами был страшен. Гаврила его и не знал вовсе и оттого не мог даже представить, что будет делать там, оторванный от родной земли, от избы, от хозяйства, но оставаться здесь было еще страшнее.

     — Сбежать? — переспросил Митридан, выгадывая время для ответа. — Сбежать, значит?

    Гаврила увидел, как дружинники поднялись и пошли по двору, по направлению к дому колдуна. Он только кивнул.

     — А далеко ты бежать-то собрался, добрый молодец? Ждут тебя где? Укрыть готовы?

    Руки колдуна проворно лепили из теста шестиконечную звезду. Гаврила, приободренный тем, что умный человек не оборвал его, а задумался, разом окрепшим голосом быстро сказал:

     — Чем дальше — тем лучше!

    Селянин разошелся. Пора было ставить его на место. Колдун наклонился и спросил быстро, так, словно ответ что-то для него значил.

     — Могу помочь вообще с этого света сбежать... Хочешь?

    Гаврила обмяк и посерел, но колдун, словно не заметил этого, продолжил.

     — Вот князь-то огорчиться...

    Колдун подмигнул Гавриле.

     — Только соберется князь тебя на кол посадить, а ты уже покойник. Без спроса. Не любят такого князья...

    Гаврила молчал, представил себя лежащим на этих вот досках с оскаленными зубами и выпученными остекленевшими глазами. Хозяин кивнул в сторону кувшинов.

     — Вон зелье волшебное. Хлебнешь пару глотков и сразу в другой мир сгинешь...

     — К ящеру? — хрипло спросил Гаврила, опасливо отодвинувшись от колдуна. — К самому...?

    Вспотевшие ладони он вытер о портки.

     — Да какая тебе разница — к ящеру, не к ящеру... — Между делом ответил колдун, занимаясь живыми облаками. — Главное ни князя там не будет, ни острых кольев. Тебе же этого хочется?

    Гаврила долго молчал, раздумывая над словами колдуна. Что-то, видно ему в них не понравилось

     — А если просто сбежать? Не к ящеру, а так просто. В другой город? — вырвалось у него, но он тут же сам себя оборвал. — Да как бежать? А дом, а хозяйство? Его-то куда? Не с собой же борону тащить...

     Умиленность умиленностью, но у всего на свете есть границы. Митридан стоял и не знал, что делать — то ли улыбнуться детской наивности поселянина, то ли развернуться да дать ему в ухо за глупость и не понимание того, что знал и понимал каждый, кто пожил на Руси.

    Он осторожно выдохнул и как мог спокойно спросил недалекого землепашца:

     — А тебе что дороже — голова или борона?

    Гаврила молчал и Митридан продолжил, понимая, что тот сейчас ничего не скажет.

     — К тому же ведь, если сбежишь, всегда вернуться можно.... Скучно станет или, например, захочется вдруг отчего-то на колу посидеть — милости просим...

    Лицо у Гаврилы передернулось, и тогда колдун сказал серьезно:

     — Если хочешь жить как жил, то тебе нужно либо тень найти, либо заслужить подвигами прощение князя. Князь ваш бойких любит. Может быть, еще и в дружину возьмет...

    Он взял Гаврил за плечи, встряхнул, словно прикидывал, не оплошает ли тот в бою.

     — В дружине хорошо. Работать не надо. Только драться.. Подвиги совершать.

    Про подвиги Гаврила мимо ушей пропустил. Какие тут еще подвиги?

     — А где ж ее найти?

     — Тень? Не знаю, не знаю... — задумчиво сказал Митридан. — Может, Гольш знает — этот в нашем деле первый...

    Он смотрел на Гаврилу, и тот под его взглядом ежился, словно береста, попавшая в огонь. Селянин чувствовал, что колдун, словно мясник или лошадник рассматривает, примеривая его сельскую стать под свои нужды. Гаврила ощутил себя щепкой, попавшей в водоворот, и, которую, против ее воли несет куда-то, несет, несет...

     — Что за Гольш такой? — обреченно спросил он. Не он тут решал — Судьба решала.

     — Пойдешь? — прищурился Игнациус. Гаврила вздохнул.

     — Не так голову спасти хочется, как задницу... Пойду, наверное

     — «Наверное» — протянул Митридан, передразнивая собеседника.

    Дружинники были уже в двух десятках шагов от дома, и теперь их увидел и колдун.

     — Ну-ка поднимись тогда, — приказал он Гавриле. — Будем дальше думать. Закрой дверь, чтоб чужие люди не помешали.

    Из-за спины Гаврилы он увидел, как дружинники ускорили шаг, увидев селянина в дверях. Дверь заскрипела, в комнате стало темнее.

     — Засов положи.

    Гаврила послушно вставил в железные крючья половинку бревна.

     — Дружинников видел? — поинтересовался спокойно колдун.

    Масленников кивнул.

     — Как ты думаешь, по чью задницу это они сюда идут?

    Зубы Гавриловы стукнули.

     — Что делать — тебе решать.

    В дверь заколотили. Несильно, правда, но с душой и удовольствием.

     — Эй, Митридан! Открывай!

    Колдун подошел к двери, попробовал, как лежит засов.

     — Еще чего. Я тут не тесто — колдовство творю. Сглазите еще... Чего нужно то?

     — Не бойся. Тебя не тронем. Нам Гаврила нужен. Князь его к себе просит.

    Митридан посмотрел на Гаврилу. Тот приложил палец к губам и мотал головой, прося не выдавать его, но голос за дверью добавил, убивая в нем надежду.

     — У тебя он. Видели его.

    Митридан развел руками. Гаврила со стоном опустился на пол. Теперь зубы его стучали без перерыва.

     — Пойдешь?

     — И жить страшно, и помирать страшно, — медленно сказал Масленников. Мысли ворочались тяжелые, словно жернова. — Что делать, колдун?

    Уже не таясь от дружинников, взвыл.

     — Что делать, колдун? Страх во мне...

    За дверью остановились, прислушиваясь, и в наступившей тишине колдун жалостно вскрикнул:

     — Ой, горе мне, бедному! — и уронил на пол пустой горшок. После этого в дверь стали колотить со всем усердием и силой, а Митридан добавил грохоту расколов еще парочку кувшинов.

    Безумие колдуна испугало селянина еще больше, нежели чем дружинники за дверью.

     — Ты чего? — спросил Гаврила, на всякий случай, отползая назад. — Чего ты? А?

    Но во взгляде колдуна не было ни безумия, ни жалости.

     — Да, я это... О князе подумал. Эх, попадет мне от него... — как ни в чем не бывало, вздохнул он. — Да ладно... Помогу я тебе, но так, что и ты мне поможешь. Уговор?

    Гаврила подскочил и чуть руку не поцеловал колдуну.

     — Уговор, господин благородный колдун.

    Колдун встряхнул руками.

     — Сейчас мы с тобой их поубиваем, а потом....

    Он дернул за доску в темном углу и ветхая мешковина, что закрывала стены, упала вниз. Со стены хлынул серебряный свет. Гаврила ахнул. Не от удивления, от страха. Всю стену покрывали мечи, акинаки и еще что-то, чему он по простоте своей деревенской и названия не знал. Митридан с мрачным удовольствием разглядывая оружие, спросил:

     — Чем будешь драться? Что выберешь?

    Он снял длинный прямой меч, яркий, словно солнечный луч и взмахнул крест на крест.

     — Драться?

     — Да, драться.

     — Да я... — начал Гаврила, но Митридан не дал ему ничего сказать, ткнул пальцем в живот.

     — Давай! Пузо подбери. Плечи расправь.

    Плечи селянина дернулись, словно спины коснулся холодный полированный металл. Гаврила с усилием расправил их, но смелости это ему не прибавило. Он посмотрел на дрожащие руки. Даже спина колдуна показалась ему более воинственной, чем они. Не только вся рука, каждый палец в отдельности трусил взять в руки оружие, понимая, что меч берут в руки, чтобы драться.

     — Не умею... — пролепетал он.

    Колун обернулся резко и уставился в него своими страшными бельмами. Он смотрел на него несколько мгновений и Гаврила понял, что того тянет переспросить — не ослышался ли он, но колдун сдержался и так и не задал висевший на кончике языка вопрос.

     — А что ты тогда можешь?

     — Землю пахать, хлеб выращивать... Огурцы у меня...

    Митридан засмеялся. Сперва потихоньку, а потом все громче и громче. За грохотом, что устроили дружинники, он не боялся, что его услышат. Казалось, ко всему готов был, но не к этому, потом остановился, покачал в руке снятый меч и со вздохом водрузил его обратно.

     — Колья у князя.... — задумчиво сказал он. — Во!

    Он показал Гавриле кулак.

     — С занозами...

    Палец вытянулся вперед, показывая с какими именно занозами. Гаврила побледнел, его шатнуло к двери.

     — Дружинники, — безразлично напомнил колдун. Порыв ветра качнул бедолагу назад.

     Дружинники, словно услышав, что речь о них, прибавили ретивости. Сквозь грохот донесся голос десятника.

     — Отдай нам Гаврилу, Митридан!

    Гаврила вцепился в руку колдуна и задрожал, словно лист на ветру. Уже не страх, а ужас колотил его. Митридан оторвал липкие пальцы и начал смешивать питье, на глаз подливая то из одного, то из другого кувшина. Время! Как всегда его не хватало.. И какому дураку пришло в голову сказать, что времени всегда достаточно?

     — Да я его что, силой держу, что ли? — плаксиво отозвался он, придвинувшись к двери. — Он сам меня едва не убил...

    Зелья смешивались, меняли цвет, впитывая в себя колдовство. Из кубка выплывали разноцветные облака, сквозь которые просвечивало белое лицо бывшего княжеского любимца. Колдун приложил палец к губам, обрывая его стон.

     — Заходите и берите, если сможете. Он сегодня не в себе от огорчения.

    Понизив голос до шепота, притянул Гаврилу за ворот, и зашептал прямо в ухо, стараясь не заглядывать в безумные, на выкате глаза:

     — Слушай, Гаврила. Внимательно слушай! Вижу, что не боец ты, потому и помогаю. Люблю я таких, ласковых, да неперечливых. Вот тебе мешок. Возьмешь с собой и когда выйдешь отсюда прямиком пойдешь на Киев. Там я тебя встречу, и мы с тобой в Экзампай пойдем. К Гольшу. Он среди наших — главный. Он все знает, скажет, где тень твою искать. А чтоб тебе легче было...

    Он поставил кубок на стол перед Гаврилой, снял с себя веревочку с амулетом.

     — Вот одень. И не снимай никогда. Этот амулет тебя от неприятностей убережет, из беды выручит.

    Гаврила покорно подставил шею, даже не посмотрев на то, чем одарил его колдун. Белый и мокрый от страха он смотрел на кубок.

    Колдовство в кубке шипело и плевалось искрами.

     — Отрава? — обречено спросил Гаврила, понимая, что это придется выпить.

     — Кому как, — уклонился от прямого ответа колдун. — Доброй свинье все впрок...

    Добавляя ему страха, Митридан высыпал туда целую горсть какой-то трухи. От нахлынувшего отчаяния Гавриле показалась, что она вспыхнула, еще даже не долетев до ободка кубка.

     — Колдовство, — ободрил его колдун. — Выпьешь, и появится у тебя сила великая.

    Гаврила несмело оттолкнул от себя кубок.

     — Боюсь я...

    Глядя одним глазам на дверь, колдун ободряюще похлопал Гаврилу по плечу.

     — Правильно боишься. До сих пор твой страх тебя до скота низводил, а теперь он тебя до воина поднимет и вдесятеро сильнее сделает. Едва ты теперь запах пота учуешь, то себя не помня, будешь бить врагов до полного изничтожения, что справа, что слева, что впереди, что сзади.

    Гаврила протянул руку, но по его жесту колдун не понял — то ли он хотел взять и выпить, то ли наоборот, отодвинуть подальше.

     — Сможешь со всеми дружинниками справиться и из города сбежать! — Опережая его решение, повторил Митридан. — Давай. Не трусь. Не за здоровье пьешь — за свою жизнь. На дверь лучше посмотри...

    Страх, что жил в Гавриле перестал быть его частью. Он сам стал всем Гаврилой, заполнив тело от кончиков пальцев на ногах, до самой макушки. Глаза его были прикованы к двери, в которой сверкали лезвия топоров, уже наполовину перерубивших засов. Запах живицы перебивал все другие запахи. Кубок каким-то чудом оказался у него в руках, и, не соображая что делает, он вылил его в себя, так и не почувствовав вкуса.

    Глава 6.

    Голосов из-за двери было не разобрать. Только один раз колдун заорал громко, позвал на помощь, и тогда Стремяш, княжеский десятник из младшей дружины, скомандовал:

     — Ломай!

    В дверь ударили дружно, но то ли дверь оказалась заколдованной, то ли засов изнутри стоял добрый, но устояла дверь, пришлось браться за топоры. Больше мешая друг другу, чем помогая, они перерубили засов и ворвались внутрь. Со свету в темноте ничего видно не было, и несколько мгновений Стремяш соображал кто еще тут, кроме него, Гаврилы и дружинников. Стоявшие за его спиной товарищи, так же как и он таращились в темноту, не двигаясь вперед, пока глаза не проморгались.

     — Вот он!

    Теперь стало видно, что Гаврила — вот он — стоит около стола, уставленного горшками. На душе стало легче. Ни искать, ни бегать не нужно.

     — Что ж ты, Гаврила от княжеского повеления бегаешь? Князь тебя зовет, а ты и ухом не ведешь...

    Глядя на бледного от ужаса Гаврилу, десятник подумал: «Дурак дураком, а ведь соображает что-то... Догадывается, для чего его к князю кличут...»

     — Обыскался тебя князь, — добавил кто-то из-за спины. — Не пить, не есть без тебя не может...

     — Сидит у окошка, пригорюнившись...

     — Все просит «Приведите ко мне друга моего, Гаврилу. Охота мне посидеть с ним рядом!»

    Гаврила молчал и только руки его, что сжимали столешницу, хрустнули. Стремяш посмотрел, что это там хрустит, и брови поползли вверх. В дубовой доске, толщиной никак не меньше, чем в два пальца, только что гладкой, теперь темнели две полукруглые выемки. Еще не сообразив, что это Гаврила ладонями, словно кузнечными щипцами, выломал из нее куски, он повторил:

     — Пойдем. Князь заждался.... Все жданки съел.

    Глаза у Гаврилы почти закатились. Он стоял, словно и не слышал десятника, а прислушивался к чему-то в себе. Колдун, до сих пор тихо сидевший где-то в темноте, а то, может и вовсе невидимкой из вредности обернувшимся, подал голос.

     — Берегитесь, ребята. Озверел Гаврила. Нет на него теперь управы!

    Голос шел снизу, из темноты. Стремяш присел и увидел, что ошибся. Колдуна отлично было видно. Он, корчась, ползал в ногах у Гаврилы. Жалости к колдунам у Стремяша не было — ну нравится ему, так пусть ползает — и он повернулся к Масленникову и повторил.

     — Выходи, Гаврила. Князь ждать не любит!

    Гаврила несколько раз глубоко вздохнул, и вдруг лицо его стало маской. Он неловко провел рукой вокруг себя и, будто по волшебству, огонь охватил стены.

    Пламя вспыхнуло разом, словно кто-то невидимый плеснул на стены масла. Языки пламени тысячами белок побежали по стенкам и тут же дым, словно стая воронов рванулся в растворенную дверь, а в огне черным неповоротливым, вставшим на дыбы медведем стоял Гаврила.

    Стремяш знал, за чем послан. Князь ведь не спросит, был пожар или нет. Князь спросит, «Где Гаврила?» и «Кто виноват в том, что Гаврилы до сих пор нет?» И еще непременно поинтересуется » Сколько у нас сейчас есть кольев навостренных?», а пожар кругом или нет, это не важно. Важно выполнить то, что князь приказал.

    Не вынимая меча, десятник шагнул к Гавриле, но тот завизжал, забился и бросился вперед. Он словно взбесился. Это было так неожиданно, что десятник отпрыгнул назад и выхватил меч, только Масленников не собирался драться. Он просто бежал, убегал, не видя ничего перед собой. На глазах дружинников, загородивших дверь, он ударился в стену и, проломив ее, выкатился во двор. За ним следом посыпались бревна. Крыша хрустнула, накренилась и сверху посыпалась гонта и огонь, вдохнув воздуху фыркнул и разросся оранжевой стеной.

    Этого не ждал никто. Дружинники, забыв о колдуне, который что-то кричал, и о пожаре, смотрели, как Гаврила мчится по двору, неудержимый, словно ручей, прорвавший запруду.

     — Держи! Держи! — заорали дружинники и опамятавшись, без команды бросились за беглецом. Стремяш недоуменно поднял опаленные брови. Такого он от Гаврилы никак не ждал. Трудно было придумать поступок глупее — тот не только не послушался повеления князя и пытался сбежать, он еще и бежал-то глупо — прямо на стражников старшей дружины, что стояли у ворот.

    Готовые принять участие в забаве, те растянулись в цепочку и встали на пути беглеца, отрезая его от ворот.

    Стремяш смотрел, заранее зная, чем все кончится.

     — Ловите! Уйдет ведь, — прохрипело из огня. — Он унес...

    Стена, что разбил Гаврила, с грохотом обрушилась вовнутрь, заглушая крик княжеского гостя.

    Стремяш, понимая, что через мгновение Гаврилова беготня закончится, даже не обернулся.

    Исполненный силы или хитрости, Гаврила бежал, не сворачивая и даже, наверное, не замечая тех, кто стоял у него на пути. Первый из дружинников, даже не вынув меча, затупил ему дорогу. Гавриле и в голову не пришло уклониться. Страх гнал его к воротам самой короткой дорогой. Он ударился об него, и дружинник отлетел в сторону. И как отлетел! Челюсть у десятника отъехала вниз.

    Двое других, бывалых, видавших как кабаны и медведи разбрасывают зазевавшихся охотников, успели выхватить мечи и встали перед ним, но Гаврила словно и их не заметив пробежал, разбросав дружинников по обе стороны. Еще шесть человек бежало к нему со всего двора, отрезая путь к воротам, да прямо перед ним стояло еще двое, уже с мечами, а уж только позади них стояли ворота. Гаврила смел всех, раскатив их словно кочаны капусты. Последний оставшийся на ногах попытался в одиночку закрыть створку ворот, но Гаврила даже не заметил его усилий. Не разбирая, что где, он всей силой своей грянулся о закрытую створку. Окованное железом дерево поддалось не сразу и Гавриле показалось, что его настигли дружинники. Он завопил, ужас взбурлил в нем с новой силой и, на мгновение завязнув в крепком дереве, беглец вырвался наружу, за городскую стену.

    Стремяш смотрел на это не в силах сдвинуться с места. Не видел бы это все собственными глазами — никогда бы не поверил!

    На его глазах сбитые с ног дружинники поднялись и на нетвердых ногах бросились вслед за беглецом. Кто-то из тех, кто поумнее, оседлал лошадь и рванул следом. Стремяш дернулся, было вперед, но тут за спиной колдун взвыл козлиным голосом.

     — Помогите! Ради ваших Богов помогите же, хоть кто-нибудь!

    Отшвырнув лежащие на пути бревна, Стремяш вбежал внутрь и наклонился над колдуном. С первого взгляда было видно, что тот не жилец. Бедолагу придавило бревнами, да так неудачно, что те прижали его к земле, разбили ноги и грудь, и теперь с каждым словом колдуна на губах вздымалась кровавая пена.

     — Князя позови, — шепнул колдун, перекрывая шепотом треск огня. — Где князь?

    Три бревна почти размазали колдуна по земле, но тот не умирал, держался. Стремяш за свою жизнь навидался умирающих, но тут содрогнулся от жалости.

     — Погоди, я сейчас!

    Он попытался ухватиться за бревно, перебившие ноги колдуна, попытался поднять, но тот вдруг в голос, из последних, видно, сил закричал.

     — Не тронь! Не тронь бревно, изверг! Тронешь, я умру! Князя зови...

    Рев пламени прерывался молодецкими криками дружинников, выплескивающих воду на стены. Дружинники старались во всю, но простая вода против колдовского огня не помогала. Он не утихал, а от нее, казалось, делался только сильнее. С трудом вырываясь из общего азарта Стремяш сказал:

     — Держись, я сейчас...

    Слава Богам, искать князя не пришлось. Выскочив из дома, десятник чуть не столкнулся с Круторогом, прибежавшим на шум.

     — Что? — крикнул князь, ухватывая десятника за ворот. — Где колдун?

     — Там, — Стремяш ткнул рукой в огонь, из которого только что сам вышел. — Торопись.. Вот-вот сдохнет... Князь сделал шаг в дом, но тут в огне что-то хлопнуло и из оранжевого он стал малиновым. На людей полыхнуло нестерпимым жаром, и они попятились.

     — Прощай, князь, — донеслось из горящего дома. — Гаврила твой все забрал...

    Круторог шагнул вперед, но крыша просела и с треском посыпалась внутрь.

     — Что забрал? — заорал Князь, отступая от непереносимого жара. — Что у тебя получилось?

     — Все забрал! Все, что получилось...

    Голос прозвучал чисто, отчетливо, словно колдун стоял рядом и умолк. Дым жирным хвостом уходил в небо. Несколько мгновений остатки бревен, что торчали над крышей, раскачивались, колеблемые током раскаленного воздуха, но вот обрушились и они. Люди бросились прочь.

     — А-а-а-а-а-а-а-а! — закричал князь. Глазами он отыскал Стремяша и потянулся за мечом. — Где Гаврила!!!?

    Нрав у князя был тяжелый, поэтому Стремяш сперва ткнул рукой в сторону ворот, и только после того как глаза у Круторога вылезли достаточно далеко, сказал.

     — Сбежал он, князь.... Демоном обернулся и сбежал.

    Глава 7

    Снизу он, наверное, выглядел соринкой.

    А может быть, его и вообще не было видно оттуда, но в любом случае никто из тех, кто жил на этой земле, что проплывала под ним, не смог бы представить какой силой обладает эта затерявшаяся среди облаков «соринка».

    Эта мысль хоть как-то примеряла его с действительностью.

    Сверху, с ковра самолета, земля казалась неживой. Леса да поля, реки да болота скрывали людей.

    «Сколько земли! — подумал маг. — Сколько богатства! Кому это все достанется?»

    Редкие дороги, редкие деревушки и еще более редкие города... Дикость. Он посмотрел вниз, но порыв ветра заставил его выпрямиться и поплотнее запахнуться в плащ.

    При всей приятности полета на ковре-самолете у него было одно очень существенное неудобство — маг, летящий на нем становился открыт всем ветрам и дождям и его продувало, мочило и морозило как самого простого смертного. Конечно, был выход и из этого положения — можно было поставить защиту от дождя и ветра, но в этом случае все окрестные маги, колдуны, волшебники, шептуны и акудники знали бы, кто летит. Это было равносильно размахиванию фонарем в ночи — всякий кто не спал и имел глаза, увидел бы его приближение. А вот как раз этого-то Игнациус и не хотел.

    «Как снег на голову», — подумал он, вспоминая к месту здешнюю пословицу. Порыв мокрого ветра ударил в лицо. Он поморщился, провел по щеке рукой. «Почему снег? Почему не дождь?»

    Маг подумал над этим и пожал плечами.

    «Одно слово — варвары. Кто их поймет?»

    Город — если эту кучу положенных друг на друга бревен можно было назвать городом — он увидел поприщ за десять. Он еще не решил, как будет подлетать и поэтому огляделся, выискивая подходящее облако. Ему не повезло — тучи текли выше, а тут был только влажный ветер, в котором магу не спрятаться. В конце концов, и ему дождь сейчас был не особенно нужен. Лучше уж остаться сухим и пройти на пару поприщ больше, чем влететь в город мокрым как мышь.

    Без сожаления он шевельнул пальцами, направляя ковер вниз.

    Последнее поприще Игнациус проделал, летя прямо над верхушками деревьев. Лес под ним проскакивал веселый, светлый. Березы густо, где-то даже одна к одной, стояли загораживая кронами землю. С одной стороны, надо было бы спешится, и, не пугая варваров, дойти до города пешком, а с другой не хотелось терять время на такие ухищрения. Все равно главным врагом его сегодня будут не люди, которых он мог и не встретить, а колдун, которого он встретит наверняка.

    Из предосторожности он полетел к городу не напрямую, а по дуге. Когда под ковром мелькнула наезженная дорога он начал искать место, свободное от деревьев. Такое нашлось неподалеку. К сожалению, это оказалось не поляной, как он втайне надеялся, а малинником. Пришлось садиться прямо в кусты. Обошлось без потрясений, однако скатав ковер, пришлось продраться через колючки к дороге, что высмотрел сверху. До города было всего ничего — пара поприщ, но он не хотел обращать на себя внимания — человек с ковром на плече, да и не местный вдобавок... Лучше было подождать телегу. Он присел рядом с муравейником и прикрыл глаза. Опасности рядом он не чувствовал, да и не ждал её. Только предчувствие удачи, что со вчерашнего вечера поселилось в груди, стали еще сильнее.

    Ждать пришлось не долго. Едва он согрелся, как послышался скрип и за деревьями мелькнуло что-то движущееся. Лошадь. Телега. Скрип стал ближе, слышнее.

    Возница скользнул по нему безразличным взглядом — то ли брать у него было нечего, то ли места тут были спокойные и он не боялся разбойников, а скорее всего надеялся на топор с длинной рукоятью, что удобно лежал под правой рукой. В его взгляде не было ни желания помочь, ни желания обидеть — сидит себе человек, никого не трогает, и ты его не трогай, но Игнациус как раз собирался нарушить это молчаливое соглашение. Он поднялся, сделал шаг к дороге.

     — Здравствуй, добрый человек!

    Возница кивнул, даже не сделав попытки остановить телегу. Забросив ковер на плечо, маг зашагал рядом. Из-под ног вырвались первые облачка пыли. Истертая ногами лесная земля превратилась тут в прах.

     — В город?

     — Туда.

     — На базар?

    Отрицательно мотнул головой.

     — На княжеский двор.

     — Позволь пойти рядом с тобой...

     — Иди...

    Повернулся, посмотрел внимательнее на попутчика.

     — А ты не наш? Не местный?

    Возница говорил понятно, но как-то не так, как должен говорить славянин. Во всяком случае, Игнациуса учили говорить по-другому. Маг вслушивался в голос, стараясь подражать вознице.

     — Угадал. С Киева.

     — Торговец? Говор у тебя чудной.... Если в город — садись, подвезу.

    Не дожидаясь второго приглашения, Игнациус уложил ковер на телегу и забрался сам.

     — Какие новости в Киеве?

    За возможность дать отдохнуть ногам, следовало расплачиваться языком. Игнациус подробно рассказал о Киеве, о ценах на хлеб, пиво, и лошадей. Благо люди Совета были и там. Возница кивал, забывая глядеть на дорогу. Когда Игнациус начал говорить о князе Владимире он вдруг перебил его.

     — Ждем вашего князя, ждем...

    Что это значило, Игнациус не знал, поэтому просто спросил:

     — А у вас тут, что за новости?

    Возница начал рассказывать о своих деревенских новостях — об отелившихся коровах, о пересыхающей реке, об урожае грибов и ягод, об оборотне, что разорял какую-то Пузыревку... Игнациус немного послушал его, потом осторожно направил разговор в иное русло.

     — А в городе что нового?

    Возница оживился.

     — У Гаврилы Масленникова сама собой тень пропала...

    Маг поморщился.

     — Глупости это.. Не бывает такого само собой. Что еще?

     — Круторог ждет князя Владимира с малой дружиной. Готовится.

     — К чему готовится?

     — Не знаю. Пировать будут. Со всей округи мед, рыбу везут.

    Возница вздохнул.

     — Повеселятся князья...

    Ничего путного он, конечно, не сказал, да Игнациус и не надеялся узнать что-то такое, что могло бы помочь ему. Довезет и на том спасибо.

    Он улегся на сено. Закинув руки за голову, и в пол уха слушая местные сплетни, стал смотреть в небо, предвкушая встречу с Митриданом... «Главное надо не дать опомниться проходимцу...»

    Он, похоже, даже задремал на мгновение, но чужие голоса вернули его в мир:

     — С дороги! С дороги!

     Игнациус не успел подняться. Телегу накренилась, словно лодка на воде, колдуна потащило к краю. Чтобы не упасть, он вцепился в ковер, но тут телега выровнялась. Под приближающийся топот копыт она еще чуть-чуть проехала и встала, накренившись. Игнациус привстал и увидел, как мимо пронеслись всадники. К голубизне неба и зелени травы и деревьев, добавился серебристый блеск стали и седина волос скакавшего первым воина. За ним, блестя оружием, мчалось еще с десяток человек возрастом поменьше.

    За лошадьми остался оседающий шлейф пыли. Игнациус чихнул. Заслезившиеся глаза уже не видели лошадей, а только замечали какое-то движение в клубах пыли.

     — Кто это?

    Возница соскочил, взяв коня за повод, и ругаясь сквозь зубы, словно конь и был главным виновником всего, начал выводить телегу опять на дорогу.

     — Князь наш, Круторог.

    Это слово то-то значило для него. Память у мага была цепкая. Игнациус вспомнил лицо человека, только что проскакавшего перед ним и недоуменно пожал плечами. Не было там седой бороды.

     — Не похож.

    Возница молчал, занятый лошадью. Маг наклонился, тронул его за плечо.

     — Точно он?

     — Точно. Что ж я князя своего не знаю?

    На мгновение маг задумался над несуразностью, но наезжающие на него городские ворота направили мысли мага в другую сторону.

    Игнациус пожал плечами и отбросил эту загадку со своего пути. Не то, чтоб совсем выбросил. В хозяйстве у мага ничего не пропадало. Отложилось в дальний уголок до подходящего случая. На «сейчас» у него были совсем другие планы. Митридан для него сейчас важнее всех иных загадок и князей. Митридан, и то, что у него сейчас хранилось.

    Когда дружинники, что стояли в воротах, скрылись за поворотом он соскочил с телеги и пошел своей дорогой.

    По городу он мог пройти с закрытыми глазами, но все-таки не закрывал их. Одно дело, когда видишь город через Шар, и совсем другое, когда идешь по нему своими ногами.

    Прямо, налево. Гарью несет...Ага.. Дом с голубятней...Помню, был такой... Дальше. Корчма. Пахнет неплохо. Мед, свежий хлеб, шалфей... Постоялый двор. И это было... Два поверха, крыша плоская.. Удобно. Еще раз налево. Опять запах гари... Что ж у них тут?

    Вон уже из-за забора, над низкими крышами видна крыша княжеского терема. Уже рядом. Он сделал десяток шагов, обошел забор и....

    А вот этого раньше не было.

    Запах перестал быть частью реальности, он стал всей реальностью.

    Там, где должен был стоять нужный ему дом лежала груда обожженных бревен.

    Еще не осознав головой, что произошло, он уже понял, что случилось что-то непоправимое.

    Несколько мгновений он просто смотрел на пепелище.

    «Так, — подумал он, — Та-а-а-а-к...». Других мыслей в голове не оказалось. К такому повороту он готов не был.

    Пожар погасили не так давно. Над бревнами еще курился дымок, чадили черные головешки. Игнациус глядя по сторонам, обошел коптящие развалины, присматриваясь к тем, кто был рядом.

    Народу вокруг оказалось не много. Похоже, в городе, сплошь построенном из дерева, пожары были не в диковинку и туземцы не обращали на них большого внимания. Только ходил вокруг какой-то рыжий мужичонка принюхивался, глазами зыркал. По всему видно — княжий соглядатай. Стражники, что стояли вокруг пожарища смотрели на него без подозрения, но и без любопытства. Маг краем глаза посмотрел на него и забыл. Мало ли любопытствующих вокруг пожара бродит? Немало... Ну вот и он за любопытного сойдет.

    Он сделал несколько шагов вперед и перешел ту невидимую черту, что в глазах стражников отделяла простого любопытного от того, с которого можно содрать парочку монет.

    Выбрав стоящего одиноко воина, Игнациус направился к нему.

    Страж покосился, но сделал это так лениво, что Игнациус понял, что гнать его от пожарища никто особенно не будет. У воина было лицо стяжателя, сразу подсказавшее Игнациусу, что следует делать. Можно, конечно было просто сказать слово Послушания, заставить воина вообще позабыть о том, что возле пожарища кто-то бродит, но город — не лес, рядом мог оказаться какой-нибудь местный колдунишка, кто обязательно почувствует присутствие собрата по ремеслу. Простые решения чаще всего оказываются самыми правильными. Серебро и золото очень часто лучше всякого колдовства отшибают человеческую память.

    Игнациус нарочито медленно развязал кошель, что по местному обычаю заткнул за пояс и достал серебряную монету. Поймав блестящей стороной солнечный луч, направил его в глаза стражу. Тот выпрямился, повернул голову и тогда маг, не сомневаясь, что воин разглядел все, что нужно, разжал пальцы, отпуская монету в горячие угли, и шагнул вперед.

    Развалины еще хранили вчерашний жар. Мелкие дымки курились то тут, то там, если налетавший ветер касался углей. Игнациус настроился, пытаясь почуять колдовство. Но ничего не ощутил. Совсем ничего. Пожар тут был самый настоящий, без обмана. Жар опалил дерево, искорежил металл, обрушил крышу. Маг ногой подвинул бревно, откатил в сторону. Под ним лежала груда глиняных черепков, до пожара наверняка бывшая горшком или рукомойником. Вперемешку с ними лежали стеклянные осколки.

    Смотреть на развалины можно было до бесконечности, но Игнациус предпочитал не смотреть, а знать. Он повернулся к воину, пристроившемуся за спиной и без любопытства смотревшему на него.

     — А скажи, благородный воин, куда подевался хозяин этого дома?

     — А тебе зачем?

     — Для дела. Я приехал к нему из самого Киева. Мне сказали, что он лучший в этих землях лекарь и знаток трав.

     — Лекарь? — удивился воин. — Какой же он лекарь? Тут жил княжий гость. А лекарь живет дальше по улице.

    Он махнул рукой в сторону. От этих слов озабоченность, что присутствовала на лице Игнациуса, растаяла, словно снег в бане.

     — Какое счастье! — Воскликнул он, и воин не на мгновение не усомнился, что заезжий купец и впрямь счастлив. — А я уж, было, подумал, что напрасно столько проехал. Так, где же он живет?

    Страж неопределенно ткнул рукой сторону.

     — Там.

    Игнациус уронил еще одну монету, сделавшую воина вдвое словоохотливее.

     — Вон видишь дом с железным петухом на крыше?

    Игнациус кивнул, посмотрел на угли у себя под ногами.

     — Да. Не повезло княжескому гостю. Стоило ли ехать в гости, чтоб сгореть?

     — Этому стоило, — тут же откликнулся страж. — Не самый лучший был человек. Колдун. Сволочь.

     — Да ну! — удивился Игнациус. — Колдун? А я слышал, что колдуны не горят?

     — Горят! — с уверенностью и удовольствием развеял его сомнения воин. — Еще как горят! Костей даже не осталось! Все подчистую с дымом ушло!

     — Ты так говоришь, словно сам и поджег.. — засмеялся Игнациус. — А? Нет?

     — Да нет.. Не я. Другой смельчак нашелся...

    Сожаление, проскользнувшее в голосе стража, похоже, было самым настоящим. Игнациус, уже повернувшийся чтобы уйти, спросил:

     — Что ж это за смельчак, что решился на колдуна руку поднять?

     — Не смельчак. Дурак местный.

    Слово для Игнациуса всегда оставалось только словом. Он предпочитал во всем убедится лично.

     — Поймали? Я слышал, что князь у вас крут, да на расправу скор.

     — Правильно слышал. Все так и есть, только убежать успел дурак-то..

     — Ловят? — спросил Игнациус, не сомневаясь в ответе.

     — А то... Он ведь не просто колдуна убил и сбежал.

    Надеясь получить и третью монету, воин наклонился к уху.

     — О колдуне поговорили бы и забыли, и горевать то бы никто не стал — чужой человек... Он что-то важное унес.

     — Дурак? — недоверчиво произнес Игнациус. — Какой же он дурак, если сбежал, да еще и золото с собой прихватил? Это он поумнее нас с тобой будет!

    Воин оглянулся и понизил голос до шепота.

     — Какое золото? Вещь он колдовскую какую-то прихватил. Князь наш за нее готов был колдуну семь шапок жемчуга отвесить, а Гаврила утащил.. Семь шапок!

    Глаза у него выпучились, словно он сам был князем и страдал оттого, что пропала чудная диковина.

     — А что за вещь-то?

    Воин пожал плечами.

     — Не знаю. Может шапка-невидимка, а может и сапоги-скороходы.... Или вовсе меч-кладенец.

    Краем глаза Игнациус увидел, как стоявшие с другой стороны пепелища дружинники сдвинулись с места и направились к ним.

    «Деньги почуяли, — понял маг. — Пора уходить»

     Денег жалко не было, но не хотелось оставлять в их памяти образ заезжего купца, интересовавшегося пожаром. Он кивнул воину и пошел к дому с железным петухом.

     — И костей не осталось, — повторил он в полголоса. — Понятно, почему не осталось.

    То, что не укладывалось в головах у княжеских дружинников, в его голове сложилось как мозаика — кусочек к кусочку. Кости Митридана сейчас были в другом месте, вместе с волосами, мясом и сухожилиями.

    Колдун просто сбежал, заморочив голову доверчивым дикарям.

    Даже не самый хороший колдун мог бы спасти от пожара свой дом, а Митридан был не из последних, но даже если что-то и помешало ему сделать это, то на пожаре остались бы следы магии, следы магических вещей, что всегда сопровождают по жизни любого мага. Любого — от простого деревенского колдуна, до члена Совета.

    А их тут не было!

    Размышляя, что же делать дальше он дошел до дома с петухом, оглянулся. Его недавнему собеседнику дела до него уже не было. Тот стоял, глядя в сторону корчмы — нежданные деньги явно жгли руки. Игнациус усмехнулся простоте и предсказуемости людей и направился прочь от пожарища.

    Предстояли поиски, но он был готов к ним.

    23 мая.2002 года.

Скачать произведение

Работы автора:

Звездолет ’Иосиф Сталин’

Близкий контакт четвертого рода

Внешний враг

все работы

Публикации:

Тень воина

Талисман власти

Паучья лапка

все публикации

2004 — 2024 © Творческая Мастерская
Все права на материалы, находящиеся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе об авторском праве и смежных правах. Любое использование материалов сайта, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается. Играть в Атаку