|
* * *
Так же птицы осанну пели
изо всей своей птичьей силы.
Мир был молод. Еще Помпеи
мертвым пеплом не заносило.
Ты спускалась лианой гибкой,
в мгле вечерней видна нерезко.
Но доверчивую улыбку
навсегда сохранила фреска.
Платье — словно вчера надела,
та же легкая хмарь на небе...
Как ошибся я! Что наделал!
Двадцать с лишним веков здесь не был.
Юный ветер над миром реет,
он в музейные рвется холлы...
Между нами, как пропасть, время,
беспредельный, безбрежный холод.
Словно я услыхал случайно,
забывая, что жить мне мало,
эхо тысячелетней тайны,
что так долго не умирало.
* * *
Тюльпан распускается красный,
а рядом растет белена...
Любая трава не напрасна —
в гармонии с миром она.
Вот зайцы петляют, но жить им
не много даровано дней:
в зеленом лесном общежитье
господствует тот, кто сильней.
Рвут грифы зловонную падаль,
сквозь прах пробивается дрок.
И стоит задуматься: надо ль
приветствовать только добро?
Не взрыва ли злобная сила,
материю в клочья дробя,
планеты от звезд отделила,
чтоб мы осознали себя?
* * *
Терпко пахнет ревенем колкий звездный иней.
Четкость геометрии черно-белых линий.
Бал бескрайней полночи. Снега пелерина.
Лист последний кружится, словно балерина.
Ветер юго-западный дует, негодуя...
Слышишь эту музыку, музыку ночную?
Слышишь, эта музыка овдовевшей птицей,
зимовать оставшейся, в дверь твою стучится
и глядит, бездомная, сквозь седую заметь
белыми, безумными лунными глазами?
* * *
Где ясени кроны расправили гордо,
где долькой лимона луна над полями,
дыханием жарким кузнечного горна
меня опаляет шуршащее пламя.
И вновь я иду, все дела забывая,
гляжу, как вверху полыхают зарницы.
Бездонное небо! Купель огневая!
Я буду к тебе постоянно стремиться.
Так диких гусей запоздалая стая
желает вернуться в зеленое лето...
Мы тоже когда-нибудь птицами станем,
летящими к звездам со скоростью света,
чтоб солнечной яркостью сумерки буден
рассеять, тепла ощущая истоки,
пусть этот полет в никуда безрассуден,
пусть ждет нас погибель в конечном итоге.
Лишь только б мечта не имела предела,
лишь только б Вселенная в мраке безбрежном
глазами галактик в глаза мне глядела,
как смотрят любимые — долго и нежно.
* * *
Кресалом поздних туч октябрь зарницу высек,
равнины и холмы струей дождя омыв.
И ветер, как орган, звучит в погасших высях
посланником снегов, предвестником зимы.
И этот тихий звук — слабеющий, покорный,
как лист последний, вниз, из сумрака времен
планирует впотьмах на мягкий мох, на корни.
Крик раненой звезды.
Сиротский тихий стон.
* * *
Куда-то галактика мчится
навстречу чужому лучу,
а я — мирозданья частица, —
я тоже куда-то лечу.
Светила плывут за спиною,
пылинки смерзаются в лед.
Не зная, что будет со мною,
я свой продолжаю полет.
Зажмурюсь от вспышки мгновенной
и снова лечу наугад
все дальше, в просторы Вселенной,
пучиною мрака объят.
Но вечный вопрос остается:
так кто ж мы такие, Земля, —
изгнанники, первопроходцы,
балласт, что летит с корабля?
* * *
Прислушайся: в мире, где птиц заглушают клаксоны,
где лук в огороде и вырос бурьян у сарая,
на летнем наречии шепчутся липы бессонно,
как шепчутся люди, тревоги свои поверяя.
Они уже были людьми, только раньше немного.
Теперь не пугаются их воробьиные стаи.
Повсюду, повсюду застыли они одноного,
как памятник тем, из которых они вырастают.
Послушай ночами их стоны и горькие всхлипы,
их радость при встрече пришедшего заново мая.
Послушай, прошу я, что скажет усталая липа,
моими руками, как прежде, тебя обнимая.
* * *
Как камикадзе, был я обречен:
бесплотный, словно звездное сиянье,
я мчался в бездну — крохотный фотон,
мельчайшая пылинка мирозданья.
Я там нашел приют, где водосток
грыз голый камень и с уступа падал.
И вымахнул из семечка росток —
и это было вызовом распаду.
Я был тритоном, ползая по дну,
глядел на мир несовершенным глазом,
но цель имел исходную, одну —
и ощутил в себе великий разум.
Растет мечта из чертежей и смет,
и, сумму знаний обращая в прибыль,
я целюсь в небо стрелами ракет —
туда, откуда я когда-то прибыл.
Скорей! Скорей! К сияющим мирам.
Пусть испытаний выпадет немало,
я все смогу. Все, что имел, отдам,
лишь только б жизнь всегда торжествовала.
* * *
Безжалостно мощные взрывы
сминают в гармошку металл,
но ищем мы в безднах эфира
таинственный этот сигнал.
Мы верим: в просторе безбрежном,
в мелькании света и тьмы,
есть кто-то, кто пылко и нежно
мечтает о том, что и мы.
И так же вздыхает ночами,
и видит в ночное окно
лишь ровное зыбкое пламя
миров, что остыли давно.
* * *
На мгновенье забудь, что наш век суетлив,
что в прихожей не выключил свет, уходя, —
и услышишь давно позабытый мотив,
что сентябрь подбирает на струнах дождя.
И услышишь, как тихо деревья поют,
и кусты, и цветы... С ними вместе запой.
И забудешь свой угол и сытый уют,
и, как должное, примешь, что будет с тобой.
Не страшись ничего. Не пугайся беды:
ты уйдешь, чтоб потом повториться опять,
чтоб хрустальной струною летящей воды,
чтобы музыкой этой когда-нибудь стать.
* * *
Мы все усложнили. Мы любим — и то на бегу.
Враждуем, взрослеем — и все это так торопливо.
А время несется — сквозь радость и нашу беду,
и, может быть, только мгновенье осталось до взрыва.
Материя смертна. Вселенная мрака полна,
и разум бессилен измерить ее протяженье.
Начала ей нет — ведь у бездны не может быть дна:
в ней царствует хаос, в ней вечно лишь только движенье.
Но кто-то пророчит: минуют века и века,
и все повторится, и к атому сложится атом,
и вновь мы родимся — из трав и тычинок цветка,
из пламени плазмы — такими, как были когда-то.
Так верить заманчиво в этот далекий повтор,
в рожденье из пекла сверхновых, из ядерной топки,
в бессмертье Земли, ее рек, водопадов и гор
и в нашу вторичность, что нам обеспечат потомки.
Но так ли комфортно нам станет на этой земле,
когда не волнует совсем от волнующей шири,
растает которая вновь в галактической мгле
в стремительном этом, изменчивом, яростном мире?
И стоит ли верить в сверхточный научный прогноз?
Стреляет ружье, что на гвоздике пыль собирало.
Нажмешь на курок — и эпоха летит под откос,
как поезд, который корежит заряд аммонала.
* * *
Выплывает опять, фиолетов,
южный мрак на большой променад
над прибежищем тихих поэтов,
что ночами на небо глядят.
В этом мире, до одури старом,
что загадки надежно хранит,
загораются в небе пульсары
и нейтрино пронзает гранит.
И подходит тщедушный очкарик
к телескопу с цигаркой в зубах,
и звезда отражается в карих,
безнадежно безумных глазах.
Что влечет его в мир, что огромен,
в мир, что создан пока что вчерне?
На Земле много всяких диковин
и занятий хватает вполне.
Он на этот вопрос не ответит,
он, как ратник, стоит на посту,
охраняя большую, как ветер,
голубую, как Вега, мечту.
* * *
Старые вещи малы нам —
вытянулись за лето.
Жарко. Поспела малина,
всюду полно бересклета.
Скоро метельные зимы
дунут — не высунуть носа...
Бродим, забыв про корзины,
словно во власти гипноза.
Лес, точно женщина, чуток.
Листья не ведают веса...
Как объяснить это чудо —
чудо летящего леса?
Нежный, кудрявый, высокий,
он погружен во вниманье,
будто мои биотоки
чувствует на расстоянье.
Вышито солнце лесное
ягод затейливой вязью...
Брат мой, ты связан со мною
самою кровною связью!
 Скачать произведение
|
Работы автора: Новогодние байки ДЕД МОРОЗ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ Тринадцатое купе все работы
|
