Они повсюду. Я знаю, вы тоже видели их. Вы скользили взглядом по их неприметным лицам, вы стояли бок о бок с ними в метро, видели их отражения в витринах. Вы видели их, но не обратили внимания и тут же забыли, что видели. Они умеют прятаться. Сливаться с толпой, растворяться в городской сутолоке. Они — тени в подворотнях. Они — колыхание занавесок. Они — блеклые отражения в стеклах. Они — дыхание ветра за вашей спиной. Они повсюду. Они следят за нами. За каждым из нас. И ждут. Ждут. Они — слуги города. Соглядатаи. Охотники. Палачи. Вы не можете спрятаться от них. Не можете убежать. Все, что вам позволительно — это не замечать их. И вы не видите их до той поры, пока не совершите ошибку. И тогда они придут за вами. Также, как пришли за мной. * * * Первой моей ошибкой стало то, что я заметил их. Был октябрь, раннее утро, мрачное и унылое. Вот уже которую неделю сыпал мелкий дождь. На улицах было пустынно, только машины мчались мимо тротуаров, взрывая свинцовые лужи. Я заметил его, лишь когда подошел вплотную — серая тень на автобусной остановке, длинный плащ, поднятый воротник, бесформенная кепка, опущенная на глаза. — Десятки давно не было? — спросил я у него. Он промолчал, даже не посмотрел в мою сторону. — Десятки... — начал было я вновь, но закашлялся. Тяжелый, набрякший влагой воздух рвался из легких, рвался так сильно, что под ложечкой сделалось больно и засипело в груди. Я сплюнул мокроту и увидел необычайно яркую кровь. — Кровь, — сказал я испуганно. Туберкулез? Алые прожилки в сером сгустке слизи. Солоновато-сладкий привкус во рту. Рак? Проказа? Перед глазами запрыгали черные точки. Уши заложило звоном и грохотом. Задрожала земля под ногами. Я подумал, что умираю. Повернулся к незнакомцу, чтобы попросить о помощи, и вдруг увидел его глаза — искры жадного интереса в бездонном мраке зрачков. Грохот усилился. Земля ходила ходуном. Чтоб не упасть, я схватился за столб. Из-за поворота выполз трамвай. Он сыпал искрами и сотрясал землю. Серое железное чудовище с непроницаемо-черными окнами остановилось на середине дороги, точно напротив человека в плаще, и отворило дверь во тьму утробы. Незнакомец посмотрел на трамвай. Потом на меня. Я все еще давился кашлем. Он криво усмехнулся и шагнул прямо в лужу, что широко расползлась у бордюра. Вода расступилась — я видел это. Она отшатнулась от него, отпрыгнула вихрем брызг. Он ступил на сухой асфальт. И пошел к трамваю. Сухой плащ полоскался на ветру, полы развевались, и мне показалось, что у этого жуткого человека нет ног — одни только ступни. И нет лица — только глаза и кривая усмешка. Он вспрыгнул на подножку, дверь, урча, прожевала его. Затем трамвай сыто рыгнул и, рассыпая искры, рванул куда-то помимо рельсов. Через пару секунд он исчез. Перестала дрожать земля. Кашель прошел. Ничего не болело. Я был в порядке. И все же я решил вернуться домой, полежать, отдохнуть. Потом позвонить на работу, сказать, что не приду, надо срочно в больницу, провериться. Рак? Быть может, возьму отпуск, уеду на несколько дней к жене, она отдыхает у родителей в деревне. Мне давно надо отдохнуть, три года без отпусков, без больничных, работа по двенадцать часов в сутки... Я забыл про страшного человека и трамвай-чудовище. Забыл, потому что есть вещи более страшные, чем непонятное. Рак. Но когда я уже подходил к своему дому, я встретил другого человека. В сером плаще с поднятым воротником и в бесформенной кепке. — Ваш трамвай уже ушел, — зачем-то сказал я ему. Он посмотрел на меня и усмехнулся. Глаз у него не было. Только хищная ухмылка. * * * Врач, осмотрев меня, улыбнулся и сказал, что я проживу еще долго. * * * Вторая моя ошибка заключалась в том, что я не смог, не захотел забыть о них. Люди осени — серые и безликие, они приходили ко мне во снах. Они стояли рядами, загораживая собой весь мир, и я не мог прорваться сквозь них. А наяву я встречал их на улицах. Не часто — они хорошо умеют прятаться. И все же я порой узнавал их, выделял из толпы и уже не отворачивал глаз. Они тоже узнавали меня. Усмехались. Проходили мимо. Они никогда не смотрели на меня, но всегда я чувствовал их холодные взгляды. * * * На выходные приехала жена. Я встречал ее на вокзале, а вместе со мной ее встречали серые. Их было двое. Быть может, больше, но я заметил лишь этих двоих. Было многолюдно. На перронах, у касс, в зале ожидания толпились люди, галдели, махали руками, потели. Прокладывая себе путь, надрывно взрыкивали перегруженные жадные носильщики. Люди в форме, с кобурами на ремнях и с пищащими рациями просили предъявить документы и требовали денег. Таксисты, словно проститутки выстроившись вдоль стен, говорили что-то завлекательное проходящим мимо людям. Неразборчиво громко хрипел репродуктор. В тихих уголках, устроив себе звериные гнездышки, свернувшись клубком, безмятежно дремали завшивленные бомжи. А эти стояли в самом центре волнующегося людского моря — две серые скалы — и никто их не замечал. Только я. Жена легко спрыгнула на перрон, нырнула под мой зонт, повесила на меня тяжелую сумку и осторожно поцеловала — я был небрит и запущен. А от нее пахло летом — горячим сеном, пылью, цветами и рекой. — Ну что за погода, — сказала жена. — Осень, — ответил я. — А у мамы тепло. Солнышко светит. Бабье лето. — Это все они, — сказал я и осекся. — Кто? — Демократы, — сказал я и деланно засмеялся. Она серьезно посмотрела на меня. — Что-то не так? — Нет, все нормально. Просто я без тебя одичал. — Дикарь! — Она прижалась ко мне, и я невольно обернулся на серых людей. Их не было. Возможно, они испугались жены, подумал я тогда. Ее аромата. Частички бабьего лета, что привезла она с собой в маминой сумке. Люди осени действительно боялись лета. Но кроме них были еще люди зимы... — Хочу домой, — сказала она. — Как мама? — спросил я в такси. — Болеет. Но чувствует себя хорошо. — А я здоров. Но чувствую себя... — я хмыкнул и заметил в зеркале, как усмехнулся водитель, пряча глаза под козырьком бесформенной кепки. Серое такси бежало по улицам города, и вода шарахалась из-под колес. * * * Третьей моей ошибкой стало то, что я все — почти все — ей рассказал. Я не собирался этого делать, не хотел пугать ее, да и знал, какая реакция последует. Но бывают моменты, когда невозможно промолчать. Когда к тебе прижимается самый родной человек, шепчет что-то совершенно ненужное, но такое приятное, ласково касаясь губами мочки уха, и ты не можешь не поделиться... — Ты сошел с ума, — сказала она и зажала себе рот. — Это было бы слишком просто, — ответил я. — Тебе надо отдохнуть, — сказала она и чуть отодвинулась. — Ты много работаешь. — Я не работаю уже вторую неделю. — Почему? — Врач мне посоветовал отдохнуть. Я взял отпуск. — Врач? Ты был у врача? — Да. — У какого? — У онколога. Она отодвинулась еще дальше. Села на кровати, серьезно разглядывая меня. Загорелые неприкрытые груди укоряюще качнулись, когда она помотала головой. — Ты меня пугаешь. В неярком свете ночника ее кожа выглядела совсем серой. — Ладно, — потянулся я к ней. — Перестань. Это все глупости. И что я несу? Совсем тут без тебя одичал... У нее был вкус лета. * * * Дождь стучал по зонту, требуя, чтоб его впустили. — Я скоро приеду, — сказала она. — Через четыре дня. — Зачем? Не надо жертв, отдыхай. — Боюсь, если приеду позже, то не узнаю тебя. — Все нормально. Со мной все хорошо. — Я бы не уезжала, но мама будет ждать. Я обещала... — Конечно. — Почему ты не хочешь поехать со мной? — У меня дела. — Какие? Ты же не работаешь. Ты в отпуске. — Надо повидать всех старых знакомых. Я так давно у них не был. — У тебя появилась любовница? — она улыбнулась. — И не одна, — ответил я. — И что же будет со мной? Я не успел ответить. Дородная проводница, стоящая возле двери вагона, вмешалась в разговор: — Пора, — у нее был грубый голос. — Отправляемся, девушка. — Пока, — сказала мне жена и поцеловала в щеку. Сегодня она пахла городом — косметикой, хлоркой и металлом... Поезд тронулся. Я помахал в заплаканное окно. Кто-то помахал мне в ответ. Она ли?.. Повернувшись, я увидел серых. Теперь их было пятеро. Двое стояли возле милицейской будки, двое других застыли изваяниями у вокзальных часов. Еще один стоял в дверях вокзала, людям приходилось огибать его, но никто не высказывал недовольства — они не замечали серого человека, заслонившего дорогу. Когда я проходил мимо тех, что стояли под часами, горло мне сдавил болезненный спазм. Я сплюнул им под ноги кровавую слизь. Они усмехнулись. Они откуда-то знали, что я все — почти все — рассказал жене. * * * Ночью я вдруг очнулся и какое-то время лежал, напряженно таращась в непроглядную темь и пытаясь понять, что же меня разбудило. Потом скрипнула половица. Кто-то — и я знал кто — стоял в двух шагах от кровати, невидимый в темноте... Я убил его. Возможно это была моя последняя — четвертая, роковая — ошибка. А быть может, это был единственно верный шаг. Я и сейчас не знаю, зачем тогда пришел ко мне этот человек — поговорить или убить. Быть может, он и вовсе случайно оказался в моей квартире... Какое-то время я лежал, затаив дыхание и слушая, как бешено колотится сердце. А потом... Потом... Серое лицо появилось из тьмы, нависло надо мной — глаза и рот, больше ничего. И я не выдержал. Мы катались по полу. Он был невообразимо силен. Я хрипел и плевался кровью. Он молчал. Бешено стучали снизу соседи. Потом я прищемил ему руку дверью и вырвался. Скользнул на кухню. Вывалил на пол содержимое ящика стола, ощупью нашел большой нож, поранился об острое лезвие, забился в угол. Серый человек просочился на кухню, словно бесформенный клок тумана, и я подумал, что его не возьмешь никаким оружием. Но нож с трудом рассек плоть, и человек упал. Я захлебнулся собственной кровью. Теряя сознание, я продолжал отчаянно кромсать его тело. Последнее, что помню — это как перерезал ему горло. * * * Очнулся я в больнице. Разбуженные шумом соседи вызвали милицию. Прибывший наряд взломал дверь и нашел меня на кухне — голого с ножом в руке. Все вокруг было заляпано кровью. Моей кровью. Больше ничего и никого не было. Серые люди умеют прятаться. * * * Жена приехала не через четыре дня, как обещалась, а через два. Она сообщила о своем прибытии телеграммой, но меня не было дома. Я лежал под капельницей в больнице. Она сказала маме, что я заболел, и потому она должна срочно возвращаться. Мама пожелала мне скорого выздоровления, и заставила дочку взять огромный арбуз. — Ему надо побольше витаминов, — сказала она. — А у вас в городе таких не продают, там одна химия... Мою жену сбила машина. Серая «Волга» с тонированными стеклами, номеров которой никто не заметил. Огромный арбуз, точно бомба, взорвался тысячей алых брызг, и на дармовое угощение тут же слетелись тучи голубей и ворон. Они сновали в грязных лужах и торопливо склевывали кровавые ошметки... * * * Я узнал о ее смерти в тот же день. Сквозь стеклянную дверь палаты я увидел милиционера, который о чем-то говорил с врачом. Врач не хотел, чтобы меня беспокоили. И я все понял. * * * Я не собирался лежать и ждать, когда они придут за мной. Я сбежал. На несколько дней меня приютил друг. Он ни о чем не спрашивал, а я ничего не мог ему рассказать. Потом, окрепнув, поправившись, я ушел от него — не хотел подвергать его опасности. Какое-то время я жил в маленьких гостиницах, снимал номер на день-два, не больше. Старался не выходить на улицу. Но они знали, что я где-то рядом. Они понимали, что я никогда не прощу им убийство жены. И они искали меня. Я убил троих. Перед смертью они кое-что мне рассказали — у них странные голоса, тихие, бесцветные — шепот осеннего ветра, — их слова так сложно понять и запомнить. До чего-то я додумался сам — sapienti sat... * * * Вы слышали когда-нибудь чужие голоса в телефонной трубке? Вам встречались ночные трамваи и троллейбусы, торопливо везущие в никуда полные салоны мрака? А случалось ли вам видеть призрачные огни в сырой тьме подвалов? Звонил ли невидимка в дверь вашей квартиры? Просыпались ли вы глухой ночью от звука шагов в пустых комнатах? Было ли так, что газ или вода сами собой включались, а мебель вдруг двигалась, и пропадали бесследно какие-то вещи?.. Серые люди живут среди нас. Люди осени — безликие соглядатаи. Люди зимы — безжалостные убийцы. Мы создали новую среду — Города. И новый вид существ должен был появиться. Я не силен в латыни — homo urbanis — поправьте меня, если здесь допущена ошибка. Пока нас больше, чем их. Пока они прячутся. Следят за нами, паразитируют на нас. Чего-то ждут. Как долго это будет продолжаться?.. Я знаю, вы видели их. Надо лишь чуть напрячься, чтобы вспомнить. Надо стать чуть более внимательным, чтобы их увидеть. Но вы боитесь. Они прячутся от вас, а вы прячетесь от них... * * * Ночью они пришли за мной. Втроем. Окружили частный дом на окраине города, где я снял на сутки приделок — глухую каморку без окон, с единственной узкой дверью, запирающейся на хлипкий шпингалет. Я проснулся оттого, что во дворе заворчала собака. Взвизгнула. Смолкла. Я понял, что это они. Люди зимы. В темных кожаных куртках, под капюшонами которых тьма вместо лиц. В черных перчатках, в просторных брюках, в высоких прошнурованных ботинках на толстой крепкой подошве, подбитой металлом. Они вечно ежатся, словно мерзнут на стылом зимнем ветру. Из-под капюшонов всегда курится пар. От них веет холодом, и мурашки бегут по коже, когда они проходят рядом — вам знакомо это чувство?.. Я бежал. Быстро оделся — на улице было холодно, близилась зима. Острожно, стараясь не скрипеть рассохшимися половицами, подкрался к двери, отпер. Скользнул в темный коридор. Люди зимы подходили все ближе — я чувствовал их. Как обычно, рот наполнился кровью — они вытягивали из меня силу. Пригнувшись, чтоб убийцы не заметили мой силуэт в темном окне, я прокрался вдоль коридора, ощупью отыскал низенькую дверцу, за которой был крытый двор со всеми деревенскими удобствами. Приоткрыв ее и затаив дыхание, просочился в узкую щель. На дворе было чуть светлей — сквозь дырявую крышу лился внутрь лунный свет. Кругом громоздился хлам: из темных углов, из полос тени торчали погнутые грабли, источившиеся лопаты, ржавые косы — словно суставчатые лапы огромного насекомого. Пыльные мешки, похожие на истлевшие трупы, висели на стенах, валялись на земляном полу. Округлые куски мела и соли — точно черепа. Клочья пакли и ветоши — выцветшие скальпы. Рискуя обрушить вековые груды мусора, я пробирался к дальней стене, в загончик, где когда-то держали скотину — там было единственное окошко, маленькая дыра в стене, затянутая пленкой. Я надеялся, что меня там никто не ждет. И мне повезло. Я убежал. Содрал пленку, снял с себя куртку, выбросил в окно, потом, нелепо дрыгая ногами, протиснулся и сам, вывалился прямо в подмерзшую лужу, порезал руку о корку льда. И они тотчас почуяли запах свежей крови, услышали шум, уловили тепло моего тела. Но поздно! Я несся узкими темными проулочками. За высокими глухими заборами давились злобным лаем собаки. Вскоре город кончился. Я выбежал на шоссе и тут же поймал попутку. — Куда? — спросил водила-дальнобойщик, довольный, что не одному придется ехать в ночи. — В деревню, — сказал я. — Подальше от этого проклятого города... * * * Иногда я думаю, что не среду мы создали, а новых существ. Мегасуществ. Что если мегаполисы давно обрели разум? Гигантские амебоподобные организмы с каждым годом растут, расползаются, поглощая окружающие земли, пряча их под чешуей бетона и асфальта. Тысячи тонн угля, газа и мазута поглощают ненасытные глотки ТЭС. В кишечнике-канализации постоянно что-то переваривается, провода-нервы гудят от перегрузки, кровеносная система дорог функционирует круглосуточно — клапаны-светофоры управляют движением. На оживленных перекрестках, в банках, в магазинах — повсюду — глаза-камеры. Мегаорганизмы связаны меж собой паутиной кабелей, трубопроводов и дорог. Они — настоящие хозяева Земли. А мы — их рабы. Заложники. Те же, кто не хочет работать на благо организма, будут иметь дело с соглядатаями. С чистильщиками. Серые люди — лейкоциты, макрофаги. Пожиратели заразы. Они умеют прятаться. До поры, до времени... * * * Сейчас я живу в небольшом селе. До ближайшего города сто километров, но это обычный провинциальный городок, тысяч на восемьдесят жителей, где все друг друга знают. Опасные же города далеко, я стараюсь бывать там как можно реже. В селе меня считают богатым чудаком — уехал, мол, из города в глушь, купил старую каменную усадьбу, поселился там один, постоянно что-то мастерит, принимает какие-то машины, разгружает, погружает. На крыше поставил хитрые антенны, опутал весь дом проводами. Чудик!.. Приходил как-то участковый, поинтересовался, чем это я занимаюсь. Я провел его по усадьбе, показал свой маленький цех, сказал, что варю мыло. Даже дал подержать в руках только что отлитый кусок. — Какое-то оно немыльное, — с сомнением сказал участковый. — Специальное, — ответил я. — Хозяйственное. — Ну, ладно. Документы в порядке? — Конечно, — заверил я его. Потом мы чуток выпили, и он довольный ушел. Мне нравится здесь жить. Спокойно, тихо. Неспешно занимаюсь своим делом. К концу жизни надеюсь все завершить. Я хочу спасти свой вид от вымирания. Тут все просто — либо я уничтожу города, либо города сожрут всех нас. Вы не представляете, сколько может сделать неглупый человек, имеющий достаточно времени, толику упорства, множество друзей по всему свету, с большей частью которых он даже не встречался лично — слава тебе, Интернет! И любящий свою мертвую жену. Вчера я отправил первый груз за границу. В Нью-Йорк. Две тонны. Шестьдесят коробок моего фирменного мыла — новая улучшенная формула — уже, должно быть, грузятся на транспортный самолет. Следом под видом радиокомпонентов для систем спутниковой связи пойдут взрыватели. Люди, которых я нанял, сделают все, что нужно. Нет, я не собираюсь убивать людей. Я хочу обескровить мегаполисы. Тысячи зарядов в крупнейших городах ждут своего часа. Если я нажму маленькую кнопку на брелке, который сейчас находится в заднем кармане моих брюк, а потом в течение пяти минут не отменю команду, детонаторы сработают. Лопнут нефтепроводы и газопроводы. Рухнут опоры линий электропередачи. На энергетических объектах взорвутся котлы. Взлетят на воздух подстанции. Отключатся телефонные коммутаторы. Вспыхнут телебашни. Перестанут работать насосные станции. Надеюсь, этого будет достаточно. Мне не хочется приводить в действие заряды с радиоактивной начинкой... * * * Сегодня ночью у меня пошла горлом кровь. Я давился кашлем и выплевывал в подушку комки слизи. В руке у меня был брелок. Кажется, они нашли меня и здесь. Неужели они стали выбираться за пределы городов? Тогда у меня остается слишком мало времени... Утром я перепрограммировал систему взрывателей. Теперь я обязан каждый день нажимать кнопку. Если со мной что-то случится, если серые люди доберутся до меня... Вы знаете, что произойдет... Не думаю, что вы меня простите. Но хотелось, чтобы вы меня поняли...  Скачать произведение
|
